Форум » » Переведенные фанфики от Инны ЛМ » Ответить
Переведенные фанфики от Инны ЛМ
Инна ЛМ: Нечто вроде возвращения домой (A Sort of Homecoming, автор – Trisse, оригинал – на Fanfiction.net, раздел ER) Перевод – Инна ЛМ От переводчика (необходимые предуведомления): 1. Я не являюсь профессиональным переводчиком или литератором. 2. Эта повесть – не Луби (сторонники пары «Лука – Эбби», вы предупреждены заранее). 3. В сценах с участием отца Луки много построенных неправильно фраз, непреднамеренных каламбуров и многозначных выражений, вызванных тем, что он плохо знает английский язык и, в частности, употребляет без предлогов те глаголы, смысл которых меняется в зависимости от соответствующего предлога (например, «care» может означать как «заботиться, ухаживать», так и «дорожить, привязаться, быть неравнодушным»). Я постаралась по возможности сохранить эти особенности его речи при переводе, как и языковые ошибки других действующих лиц. В тех случаях, когда подобная игра слов принципиально непереводима, в тексте даются пояснения в двойных скобках (( – Примеч. пер.)). Таким же образом выделены и прочие комментарии, показавшиеся мне необходимыми. 4. Сохраненное мною авторское разделение на главы выглядит довольно условным; названия у них отсутствуют, и, вероятно, автор понимал под главами просто последовательно публикуемые части текста, а не логически и сюжетно обособленные фрагменты. * * * * * * * * * * * * * * * * * Глава 1. Картер поморщился от ужасного зловония в хижине и подошел к телу, лежавшему на полу. Оно было накрыто одеялом, испещренным пятнами грязи, так что нельзя было даже определить, где голова или ноги, но то, что было под одеялом, дрожало, или, скорее, безудержно тряслось, так что оно было живо. Теперь оставалось только выяснить, Лука ли это. Картер присел на корточки рядом с ним и окликнул Луку по имени, сначала мягко и тихо, потом более твердым тоном. Тело не шевельнулось, и Картер понял, что ему придется снять одеяло, если он хочет узнать правду. Его рука на мгновение помедлила на полпути – почему-то он не мог заставить себя прикоснуться к ЭТОМУ. Что, если это не Лука? Придется начинать поиски заново. А что, если это он? Внезапно Картер взялся за одеяло и отвернул его, покривившись от вони. Его взгляду предстал темноволосый мужчина, покрытый грязью и засохшей кровью, лежавший в позе эмбриона. Картер не мог разглядеть его лица, поэтому взял его за плечо и перевернул. Человек застонал, и Картер уставился на осунувшееся лицо, искаженное болью. Это был Лука. У него был синяк на лбу, один глаз был подбит и сильно распух. Джиллиан присела рядом с Картером, охватило лицо Луки ладонями и назвала его по имени. Раз, другой, третий. Лука не открыл глаза. Казалось, что он вообще не слышит ее. Чисто инстинктивно Картер начал проверять его жизненные показатели, одновременно пытаясь выяснить, что с ним не так. Что-то явно было не так, поскольку кожа Луки была почти пепельного цвета. У него была высокая температура, обезвоживание, а вонь, исходившая от его тела, свидетельствовала о тяжелой диарее. Картер ощупал его живот, и Лука издал резкий крик боли, на миг открыв глаза. Картер был уверен, что у Луки малярия, но шестое чувство твердило ему, что должно быть еще что-то, помимо нее. Он осмотрел его руки. На обеих были порезы, и большой синяк на левом предплечье, доходящий до самого локтя. Он поднял глаза на Джиллиан. Она стояла в стороне и вот уже несколько минут разговаривала с какой-то женщиной. - Джиллиан, - позвал он. – Джиллиан, ты очень нужна мне здесь. Почему она предпочитает заниматься болтовней, когда ее помощь так необходима? - Картер, эта женщина говорит, что Лука вчера попал под грузовик, когда их всех привезли в лагерь. - Что? – Картер не мог изгнать из голоса панические нотки. - Он был болен уже больше недели, и просто выпрыгнул из грузовика, когда они приехали сюда, а следующий грузовик его сбил. Она говорит, Лука был в бреду. После этого он не мог встать, - голос Джиллиан звучал нейтрально, как если бы она зачитывала сводку погоды. Картер с минуту смотрел на нее, и холодная рука страха вцепилась в него где-то глубоко внутри. Он знал, что Джиллиан изображает самообладание из-за того, что ей и самой страшно. Он видел это в ее глазах. Он повернулся и распахнул рубашку на Луке, чтобы получше оценить его травмы. - Мне нужна твоя помощь, - сказал Картер, очень стараясь, чтобы его голос оставался таким же нейтральным, как и у Джиллиан. Он должен забрать Луку отсюда. * * * * Дебби в течение последних десяти минут пыталась поддерживать непринужденный разговор с двумя молодыми людьми, стоявшими напротив нее, но ей это плоховато удавалось. Тот факт, что в руках у них были автоматы размером чуть ли не больше их самих, тоже не облегчал задачу. Они уже были настроены в высшей степени подозрительно по отношению к ней и двум ее спутникам, несмотря на то, что они прибыли в лагерь на джипе со знаком Красного Креста. После двух или трех безуспешных попыток Дебби предложила молодым людям закурить и попросила их оставить пачку сигарет себе. Теперь они все курили в полном молчании. Дебби старалась затягиваться медленно и глубоко, чтобы не показывать свою нервозность. Что могло так надолго задержать Джиллиан и Картера? Она хорошо понимала, что лучше ей не глазеть слишком откровенно на вход в хижину, так что она повернулась к хижине спиной и стала смотреть на долину. Вид чудесный – отсюда была видна дорога, взбирающаяся причудливыми петлями на холмы, точно глубокий красный разрез в зелени. О, замечательно. Снова она думает о ранах и крови. Дебби обернулась, когда услышала легкое шуршание у себя за спиной. Картер выбрался из хижины и как раз подходил к ним, моргая от солнечного света. Молодые люди тут же напряглись. Один из них отшвырнул окурок своей сигареты и положил ладонь поближе к курку автомата. Картер инстинктивно поднял руки, но смотрел не на него, а на Дебби. - Он здесь, - сказал Картер. – Он жив, но нам нужно забрать его отсюда. Его надо отвезти в больницу. Глаза Дебби расширились. - В больницу? – переспросила она. Ближайшая больница (или, скорее, ближайшее место, заслуживающее такого названия) была в Кисанджани, в четырех часах езды отсюда, если им повезет, и Картер знал о том, насколько там ограничены возможности лечения. - Его необходимо прооперировать. У него множественные переломы ноги и перитонит. Нам нужно взять под контроль инфекцию. - Прооперировать? – изумленно повторила Дебби. Он говорил так, словно находился в какой-то университетской клинике с прекрасным оборудованием, а не посреди джунглей в стране, раздираемой войной. Картер кивнул, явно не осознавая всей абсурдности их беседы. - Что он говорит? – требовательно спросил более нахальный из парней с автоматами. Он был высокого роста, и в глазах у него горела злоба. Дебби попыталась определить его возраст и заключила, что ему почти двадцать. Его приятелю, который выглядел очень застенчивым и не осмеливался смотреть ей прямо в лицо, было лет шестнадцать. Дебби повернулась к ним и постаралась, чтобы ее голос звучал бесстрастно и даже небрежно. - Человек в хижине – это тот, кого мы искали. Мы собираемся забрать его с собой. Молодой человек покачал головой – медленно и решительно. - Нет, не заберете. - Что? Вы же сказали нам, что мы может взять его. - Он живой, а не мертвый. Мы сказали, что вы можете взять тело, а не живого человека. Дебби вздохнула. Этот парень хочет выторговать для себя условия повыгоднее. - Что он говорит? – спросил Картер. - Ладно, это звучит справедливо, - продолжила Дебби, не обращая внимания на вопрос Картера. - Эй, Дебби. Что он говорит? – настаивал Картер. Он взял ее за руку и заставил посмотреть на него. Дебби заметила, как снова напрягся тот парень, когда Картер заговорил с ней. - Он хочет еще что-то за вашего друга. Давайте-ка я этим займусь. Картер решительно посмотрел в лицо парню. - Ну, так что ты хочешь? Это? – спросил он, начав расстегивать ремешок своих часов. Это был отличный «Ролекс». Возможно, самая дорогая вещь, которая была у Картера при себе. Следующее, что он сделает – вытащит деньги, и это будет ошибкой. Дебби схватила его за руку и оттолкнула к себе за спину, выступив вперед. - Позвольте мне с этим справиться, Картер. Вы ничего не знаете о том, как решать такие вопросы. Но было слишком поздно. Парень взял часы и осмотрел. Затем он отбросил их, как грязную тряпку. Картер побагровел. - Эй! - Картер! – Дебби стиснула его руку, заставляя посмотреть на нее. – Я же сказала, предоставьте это мне! Картер мгновение пристально смотрел в глаза Дебби. Внезапно он почувствовал себя совершенно беззащитным и усталым. Тот холодный профессионализм, с которым он говорил, когда вышел из хижины, исчез. - Ладно, - пробормотал он. Дебби быстро огляделась. Двое других повстанцев заметили короткий спор с участием Картера и внимательно смотрели на них. Выражение лица того рослого парня, который был постарше, стало более жестким – он нервничал. У него было не особенно высокое звание, и он просто хотел извлечь выгоду из ситуации, если сумеет, но ему это не удастся, пока все его товарищи пялятся на него. Дебби вынула из кармана новую пачку сигарет. - Давайте-ка еще покурим, - сказала она, предлагая ему первую сигарету. Затем она предложила еще одну его спутнику. Она протянула открытую пачку Картеру, про себя молясь, чтобы он взял сигарету безо всяких комментариев. Картер секунду поколебался, но затем сунул сигарету себе в губы. Высокий парень предложил ей зажигалку. - Спасибо, - сказала она, выпустив дым. Она наблюдала, как двое повстанцев не спеша закурили, намеренно заставляя Картера ждать. Хотя он, казалось, не особенно скучал. Он уставился в землю, и сигарета вяло висела у него во рту. - Отчего бы нам не присесть? – Дебби кивнула в сторону тенистых деревьев, понадеявшись, что двое повстанцев согласятся. Они торопливо оглянулись вокруг, и потом тот, что был повыше, указал ей, куда идти, почти что галантным жестом. Дебби прошла вперед и села. Двое повстанцев устроились на корточках перед ней, а Картер сел рядом, но на некотором расстоянии от нее. Он опустил руки на колени, теперь дымящаяся сигарета была зажата у него в пальцах. Ну, по крайней мере он позволит ей уладить это дело. Она взглянула на двух парней, сидящих напротив нее. - Значит, вы хотите вернуть своего дружка? – спросил высокий, что-то в его тоне заставило Дебби поежиться. Как ей справиться с этим? Следует ли сказать этому парню, что тот человек в хижине не особо для них важен – чтобы снизить цену? Нет, так не получится. То, как Картер и Джиллиан торопились в хижину, и выражение лица Картера, когда он вышел наружу переговорить с ней – всё это было слишком очевидным. Кроме того, проблема была не в том, чтобы сбить цену, нужно было только вытащить друга Картера из этого гнусного места так, чтобы это осталось незамеченным более высокопоставленными лицами. Она только кивнула. Она уже собиралась сказать тому парню, что целью всего их путешествия было найти и забрать тело друга Картера, но в последнюю минуту передумала. Такое признание сделает их позицию даже еще уязвимее, чем сейчас. Парень поджал губы и кивнул в ответ. Торг начался. - Это может оказаться сложно, - начал он. И умолк. Дебби поняла намек. - Я уверена, что вы сможете как-нибудь это устроить, - сказала она. - Это будет дорого. Мне придется переговорить с моим командиром. Дебби кивком указала на часы Картера. - Эти часы дорогие, - прокомментировала она. - Мой командир – человек довольно-таки раздражительный… щепетильный. А вот так отпустить пленного – это не… - Обычно? – предположила Дебби. - Ага, вот именно. Необычно. - Конечно, вас тоже вознаградят за ваши старания. Парень почесал подбородок. - Я не знаю, смогу ли я убедить его. - Мы будем очень довольны, если вы сможете. Последовала короткая пауза. - Я возьму его ботинки, - наконец сказал парень, указывая на ноги Картера. Картер поднял глаза впервые за все время этого разговора. - Что он говорит? – спросил он. - Он хочет еще и ваши ботинки, - сказал Дебби. - Мои ботинки? За Луку? Дебби кивнула и мысленно взмолилась, чтобы он не начал развязывать шнурки прямо сейчас, но Картер выглядел ошеломленным. Он поднял брови. - В самом деле? О господи. Это неправильные слова. Они принижают ценность того, по поводу чего идет торг. Дебби затаила дыхание. Напряженное молчание – а затем заговорил тот парень, что был пониже и позастенчивее: - Похоже, это будет очень сложно, - сказал он. Дебби смотрела на них. Они терпеливо ждали. Они не поняли слова Картера и неверно истолковали его реакцию, подумав, что он не очень-то хочет расставаться со своей обувью. Высокий пожал плечами. - Но, если уж вы не можете… - он начал было вставать. И тогда Картер отложил сигарету и стал расшнуровывать свои ботинки. * * * * Дебби подошла к джипу. Катер стоял у открытой двери, не сводя глаз с ее лица. - Что вас так задержало? – пожаловался он, когда она все еще была на полпути к машине. Дебби вздохнула. Она не хотела спорить с этим паникером-американцем. Они и так уже вели себя слишком шумно и привлекли к себе слишком много внимания. Они еще не выбрались из лагеря, и, насколько она понимала ситуацию, друга Картера в любой момент могли выгрузить из джипа. - Мы скоро уедем, Картер. Не тревожьтесь, - сказала она коротко, проходя мимо него. - Не тревожиться? Не тревожиться? Слушайте, нам предстоит четырехчасовое путешествие, а медицинская помощь ему необходима немедленно! Дебби бросила взгляд в заднюю часть джипа, где Джиллин прилаживала капельницу к руке невероятно грязного и исхудалого – кожа да кости – человека, и постаралась сдержать тошноту, когда волна отвратительного запаха от этого человека дошла до нее. О господи. Они будут ехать четыре часа с этим запахом. - Как мне кажется, он уже получает какую-то помощь, - заметила она, удостоверившись, что ее голос звучит настолько пренебрежительно, насколько это возможно. – У вас там все в порядке, Джиллиан? Джиллиан кивнула. - Ладно, - сказала Дебби и, захлопнув заднюю дверцу, обошла джип и села на водительское место. - Мы сами не можем сделать достаточно, Дебби. У нас нет антибиотиков, и ему действительно нужна операция! – Картер еще не закончил спор, и вообще-то выглядел так, словно только начал его. - Картер, залезайте в джип, или мы можем никогда отсюда не уехать! – оборвала его Дебби, захлопывая водительскую дверцу. К счастью, Картер решил последовать ее совету и забрался на пассажирское сиденье. * * * * Дебби потерла шею и в последний раз затянулась сигаретой. Бросив окурок на землю, она старательно затоптала его, прежде чем поднять взгляд и посмотреть на темное небо. Тут, в Африке, так много звезд. Одним из ее любимых способов времяпрепровождения здесь было смотреть на небо; оно такое великолепное. Она часто говорила себе, что ей стоило бы узнать побольше о звездах и созвездиях, пока у нее есть такая возможность. Но не сегодня вечером. Сегодня она слишком вымотана, чтобы думать хоть о чем-то. Четыре часа она вела по грязным ухабистым дорогам джип с бредящим и стонущим человеком в заднем отсеке и паникующим врачом на соседнем с ней сидении, который продолжал спрашивать о жизненных показателях того человека каждые десять минут. Она заставила-таки Картера прекратить попытки убедить ее ехать быстрее, но она была не в состоянии заставить его заткнуться. Посреди их путешествия Картер решил, что они должны провести над его другом какую-то медицинскую процедуру, и перебрался в задний отсек джипа, где и принялся настаивать, чтобы Дебби остановила машину. Они были в самом сердце очень небезопасного района, и она отказалась останавливаться. Слишком велик был риск того, что их заметят и задержат либо повстанцы, либо правительственные войска. Следующие полчаса она провела, горячо споря с Картером, пока он не решил испытать удачу и произвести ту самую процедуру прямо во время движения. К счастью, у них всё получилось, и Картер наконец-то решил закрыть рот. Последняя часть поездки, таким образом, происходила в похоронном молчании и казалась бесконечной. Не будь она так выжата, Дебби была бы в высшей степени счастлива, когда она въехала во двор больницы Кисанджани и они наконец-то отнесли этого беднягу туда. Она подумывала о том, чтобы прямо сейчас направиться на базу Красного Креста, принять душ и рухнуть в постель, но отказалась от этой мысли. Почему-то она была не в силах уехать из больницы – пока не узнает, выдержал ли этот несчастный их путешествие. Почему это внезапно стало важным – узнать, в каком он состоянии? Она даже не была уверена, что сумеет вспомнить его имя. Погодите-ка… Льюк? Лука, вот как его зовут. Ну, и почему ее вдруг стало так беспокоить здоровье этого парня? Может, из-за безумной одержимости Картера стремлением спасти своего друга? Или из-за озабоченности Джиллиан – такой сильной, что ее молчание только делало ее тревогу еще более явной? Джиллиан простояла всю дорогу на коленях, то проверяя капельницу, то беря этого парня за руку и обтирая ему лоб и щеки, явно не обращая внимания на вонь от его тела и постоянные рывки и подскакивания джипа, пока они проезжали, казалось, по всем колдобинам и рытвинам между тем лагерем и больницей. Дебби была уверена, что Джиллиан стерла себе колени до живого мяса, когда они наконец прибыли в Кисанджани, но та сразу же как ни в чем не бывало выскочила из машины и поспешила помочь тем, кто понес Луку в больницу. Дебби покачала головой, когда вновь осознала, что не может точно определить, что заставляет ее сидеть тут, на бампере джипа, в ожидании вестей о том, выдержал ли этот самый Лука операцию. Она взглянула на свои часы. Десять сорок пять. Прошло уже больше трех часов с тех пор, как они приехали. Они что, забыли о ней? Очень похоже на то. Она встала и тут заметила Картера, выходящего из больницы. - Ну, как он? Картер устало пожал плечами. - Он все еще жив. Дебби не знала, что сказать. Через некоторое время она достала пачку сигарет и предложила одну Картеру. Он улыбнулся. - Это ваша версия универсального лекарства? Дебби, дернув плечом, протянула ему зажигалку. - Если не можете вылечить, убейте, - сказала она. И содрогнулась. Она не могла поверить, что сказала такую бессмыслицу. - Я думал, что эта поговорка звучит как-то по-другому, - ответил Картер, его улыбка исчезла. - Простите, Картер. Я не имела в виду… - Дебби извиняющимся жестом положила руку на плечо Картеру. - Всё в порядке. - Правда? - Нет. Дебби вздохнула, неприятно удивленная собственной глупостью. Нет, конечно, не в порядке. Он зашел так далеко, чтобы спасти своего друга, и вот теперь он не знает, удалось ли это ему, выживет ли Лука. Картер был на ногах еще задолго до рассвета, путешествовал весь день, возился с травмами своего друга и вряд ли что-нибудь ел. - Знаете, что я вам скажу, - проговорила Дебби самым добрым тоном, какой у нее получался. – Почему бы вам не поехать вместе со мной на базу Красного Креста, принять душ, съесть что-нибудь и немного поспать? Картер снова улыбнулся, но покачал головой. - Я не могу. Мы с Джиллиан будем дежурить по очереди. Дебби кивнула. - Тогда вы могли бы взять на себя вторую вахту, - предложила она. – Сходите помойтесь и поешьте. Потом я отвезу вас обратно и подброшу Джиллиан на базу. Картер потер подбородок, состроив гримасу, когда ощутил пробивающуюся щетину, и поднял брови. - Звучит очень соблазнительно. Но я думаю, что Джиллиан должна быть первой. - Звучит справедливо. И по-джентльменски. Это заставило его хихикнуть. Он кивнул в сторону здания больницы. - Я передам ей. Он повернулся, намереваясь возвратиться в больницу, но передумал и снова встал лицом к ней. Улыбка опять растаяла, и черты лица стали тверже от беспокойства. - Дебби… - Да? - Я бы хотел попросить вас еще об одной услуге. - Ну конечно. - Завтра мы должны перевезти Луку самолетом в Киншасу. - В Киншасу?! - У него перелом таза и бедра. Ему понадобится ортопедическая операция. И у него могут отказать почки. Хотя ему очень повезло. Внутренние повреждения очень небольшие, и никаких кровоизлияний. Дебби вздохнула, раздраженная надменным профессионализмом Картера. - Вы представляете, до чего трудно попасть на авиарейс в столицу? Мы в центре гражданской войны, Картер. - Знаю, знаю! – воскликнул он в изнеможении. Потом он посмотрел Дебби прямо в глаза, и ее сердце дрогнуло от его встревоженного и умоляющего взгляда. – Дебби, пожалуйста. Дебби прикрыла глаза, не в силах больше выносить этот взгляд. - Хорошо, - согласилась она со вздохом. - Но я не знаю, сколько это будет стоить. Картер порылся в кармане и извлек большую пачку банкнот. Он положил эту пачку ей в руку, сжав ее пальцы своими. - Я надеюсь, этого хватит. Если нет, скажите мне. Я схожу за Джиллиан. Он повернулся и быстро пошел в здание, а Дебби удивленно смотрела на него – но ее удивление превратилось в изумление, когда она поняла, какого достоинства эти банкноты, и когда она подсчитала, сколько же денег он ей дал. Глава 2. Боль настигла Луку внезапно. До определенного момента существовало только благословенное оцепенение. Внешнего мира здесь не было; и его самого здесь не было. А в следующий момент все его тело начало кричать. Голова и каждый мускул, каждый сустав его рук и ног – всё болело, но хуже всего была боль в животе. Он чувствовал себя так, словно его пронзают ножами. Он крепче зажмурил глаза и неосознанно попытался повернуться на бок, но тело отказывалось исполнять его команды, и боль только усилилась. Какой-то странный звук окружал его, глухое, жуткое стенание, точно завывало животное. Это пугало его. - Лука? Лука? Не двигайся. Я знаю, что тебе больно, но постарайся не шевелиться. Настойчивый и мягкий голос проник в ту темную яму, которая была его миром, и заглушил тот нечеловеческий стон. Одновременно чья-то рука оказалась в его руке, и Лука вцепился в нее, стараясь преодолеть страх и агонию. - Попробуй открыть глаза, Лука. Он послушно постарался выполнить просьбу, поднять веки, но не мог. Стенания начались снова, и Лука запаниковал, когда понял, что этот отвратительный звук исходит из его собственного горла. Волна тошноты нахлынула на него. Мягкий голос принялся выкрикивать всевозможные распоряжения, рука выскользнула из его пальцев. Он попытался схватить ее, удержаться за эту единственную поддерживающую вещь, которая была в его реальности, но ему это не удалось. Другие руки повернули его на правый бок, и все его внутренности запротестовали. - Тише; тише, Лука. Дыши, - голос по-прежнему был мягким, но теперь в нем появилась нотка настойчивости. Живот у Луки горел как в огне, и он не мог сладить с дыханием. Новая волна тошноты настигла его, и он снова погрузился в забвение. * * * * Капля пота защекотала кожу, пока она стекала по лбу, на мгновение застряла в брови, скользнула по виску и наконец пропала у него в волосах. Было жарко, так жарко, что он почти не мог дышать в этом обжигающе сухом воздухе. Губы были болезненно сухими и растрескавшимися, в больном горле першило. А потом он снова ощутил боль. Она плавала внутри него, то поднимаясь волной, как прилив, то отступая, концентрировалась в одной конечности и затем перетекала в другую. Но самая острая боль по-прежнему оставалась в животе. Лука передвинул руку, чтобы прикрыть живот, но пальцы наткнулись на какое-то плотное препятствие. Он осторожно ощупал его. Повязки, широкие и толстые повязки. Он силился открыть глаза, выяснить, что же с ним случилось. Внезапно оказалось, что он смотрит в белый потолок, ярко освещенный лучом утреннего солнца. Он повернул голову, чтобы получше оценить окружающую обстановку, и взгляд натолкнулся на знакомый красный крест – плакат на стене. Госпиталь. Он был в госпитале. В госпитале Красного Креста. Он поднял руку вытереть лоб, что потребовало неимоверных усилий. Одновременно он заметил капельницу, подсоединенную к его руке – и ее невероятную худобу. Если его руки такие тонкие, у него должно быть сильное истощение. Он уронил руку на грудь, поняв, где находится. Госпиталь Красного Креста, повязки, лихорадка, истощение – всё совпадает. Вуковар только что пал, он был ранен осколком шрапнели, который Дамиру удалось вытащить у него из бока без каких бы то ни было антисептиков или анестезии, сербы сочли его мало чем отличающимся от мертвеца и оставили в подвале Вуковарской больницы, в то время как его коллег и более здоровых пациентов загнали в автобусы. Впоследствии его подобрали сотрудники UNPROFOR ((United Nations Protection Force – специальная миссия ООН в Хорватии, Боснии и Герцеговине в марте 1992 г. – декабре 1995 г., обеспечивавшая контроль за соблюдением соглашения о прекращении огня, разведение воюющих сторон, демилитаризацию зон и др. – Примеч. пер.)). О боже. Он выжил. Остальные лежат в общей могиле. Доктор Майнль, Дамир, Татьяна, тот мальчишка, который работал у них санитаром в последние несколько недель – всех расстреляли. В горле образовался комок, и боль усилилась, пока он боролся со слезами. Он накрыл глаза рукой и почувствовал, как слезы стекают по вискам, оставляя за собой прохладные дорожки, когда всё те же образы вновь закружились у него под веками. Образы оперирующего доктора Майнля, Татьяны и Дамира, делящих свою последнюю сигарету, старой дамы, которую ему удалось подлечить и которая подняла руку, благословляя его, застенчивой улыбки их импровизированного санитара, отпивающего чай. Все ушли, а он по-прежнему был здесь, в том мрачном чистилище, которое он раньше называл жизнью. Он всхлипнул, и от его судорожных вдохов боль в животе стала еще резче. Но он не мог перестать плакать, и он хотел утонуть в боли, избавиться от мыслей, от воспоминаний. - Лука. Лука! Чья-то рука дотронулась до его руки и подняла ее, отводя от его лица, и внезапно перед Лукой оказалось знакомое лицо. Странным было то, что он не мог точно сказать, кому оно принадлежит, как ее зовут, где он встречался с ней. Он был уверен, что знает ее. Почему-то он чувствовал, что доверяет ей, но он не мог вспомнить, кто она. Она нежно ласкала его щеки и стирала с них слезы. - Ш-шш. Ш-шш, - шептала она. – Всё в порядке. Ты в безопасности, Лука. Ты в безопасности. Но он не хотел быть в безопасности. Он не хотел БЫТЬ. Он не хотел нести в себе эти воспоминания, не хотел сожалений и ночных кошмаров. Он так устал и ему было так больно, что он хотел только перестать думать, стереть все следы самосознания. Несмотря на успокаивающие и утешающие прикосновения, Лука стал куда-то уплывать и прекратил сосредотачиваться на добрых глазах и смутно знакомых чертах лица. Вместо этого его взгляд двинулся дальше, мимо нее, к яркости утреннего света. Его разум унесло в край более основательный и более простой, где не было никаких слов, никаких мыслей, только физические ощущения и вечное настоящее, лишенное значения и смысла. * * * * Джиллиан посмотрела в маленькое окошко на двери палаты, прежде чем положить руку на щеколду. Хотя она не стала открывать дверь сразу. Она немного помедлила при виде того зрелища, которое предстало перед ней. Комната была ярко освещена. Белые стены, пол и простыни отражали полуденный свет, который проникал через большое окно. Темные волосы и оливковая кожа Луки резко контрастировали со всей этой окружающей белизной, делая его изможденность и худобу еще заметнее. Джиллиан вздрогнула. Ей бы уже следовало привыкнуть видеть его таким, но она так и не привыкла. Он был невероятно худым; вся округлость его щек и плеч исчезла, и кости выступали под кожей. Была какая-то ирония в том, до чего угловатые очертания его тела соответствуют форме внешнего фиксатора и прочих ортопедических устройств, фиксировавших его таз, левое бедро и голень и торчавших из-под простыни, которой он был укрыт. Лука лежал, немного отвернувшись к окну, и на его щеке уже темнела упрямая щетина. Медсестры в Главной больнице Киншасы всё жаловались, что она растет слишком быстро. Несмотря на то, что они брили его каждое утро, Лука уже выглядел неухоженным к полудню, когда являлись врачи с ежедневным обходом. Джиллиан находила их жалобы смешными. Они так беспокоились о внешности Луки, словно ему предстояло отправиться на прием у министра. Как парадоксально, что они концентрируются на таких мелочах и никогда не упоминают в своих разговорах о том, насколько тяжело он болен. Но Джиллиан знала, что это защитный механизм – тот, к которому прибегала и она сама. Она тоже держалась за такие малозначащие детали, как его быстро отрастающая щетина, или то, что ему, кажется, больше нравится лимонное желе, чем любое другое, или то, что он следит за ней взглядом каждый раз, когда она надевает ярко-фиолетовую футболку. В противном случае она бы в два счета сошла с ума. После того, как он справился с последними приступами лихорадки, вызванными малярией, Лука перестал лепетать какую-то бессмыслицу по-хорватски и вместо этого застыл в полной неподвижности и безмолвии. Ничто не могло заставить его произнести хотя бы слово, ничто не могло стереть это тусклое, пустое выражение из его глаз, ничто не могло вырвать его из ступора, в который он погрузился. Врачам было трудно оценить его ментальный статус. Они думали, что, возможно, малярия дала неврологические осложнения, хотя он и не был в коме. Они также предположили, что он страдает какой-то разновидностью посттравматического шока, хотя и не могли сказать с уверенностью, в какой степени его состояние объясняется физическими причинами, а в какой – психологическими. Так что прогноз был неопределенным. Неопределенный прогноз. Эти два слова всё еще отдавались у нее в ушах, и от них по спине пробегал озноб. Джиллиан взглянула на Картера, стараясь отогнать мрачные мысли. Картер сидел в пластмассовом кресле у кровати Луки, опустив голову на руки и опершись локтями о подлокотники. Казалось, он дремал. Он и должен был задремать, потому что уже валился с ног от усталости сегодня днем, когда предложил сменить ее. За последние две недели Картер проявил огромные и неожиданные способности по части того, чтобы держать события под контролем. Фактически он руководил всем. Он устроил перевозку Луки самолетом из Кисанджани в Киншасу, нашел для него койку в одной из самых дорогих частных клиник, обеспечил, чтобы его прооперировали лучшие специалисты в стране. Теперь он пытался перевезти Луку в Чикаго, и эта задача казалась грандиозной до невыполнимости, в свете всех осложнений. Это предприятие не вызывало особой уверенности в успехе не только из-за рискованности более чем восемнадцатичасового путешествия с серьезно больным пациентом. Правительство Конго стало всё подозрительнее относиться к этим иностранцам, которые ни с того ни сего появились из района гражданского конфликта и приземлились в первоклассной больнице. Джиллиан и Картера уже трижды навещали полицейские. Они даже попытались расспросить Луку. Они бы это и сделали, если бы один из врачей не встал между полицейским и дверью палаты и самым настоятельным образом посоветовал им воздержаться от этого. Детективы желали знать, что именно произошло с Лукой, каковы были их контакты с повстанцами и откуда взялись деньги, которыми оплачивалось лечение Луки. После допросов и Джиллиан, и Картера предупредили, что они должны оставаться там, где сейчас живут, вплоть до дальнейшего уведомления. К вящему удивлению, их контракты с Международным медицинским альянсом не особенно помогли рассеять подозрения, и тот факт, что у Луки не было никаких документов, удостоверяющих его личность, только ухудшал ситуацию. Отсутствие у Луки удостоверения вызвало и другие проблемы. Без него Луку не могли выпустить из Конго. В стране не было хорватского посольства, то есть никакой официальной инстанции, которая могла бы выдать ему паспорт. Обращение в ближайшее хорватское консульство по почте заняло бы около месяца. Картер уже обдумывал возможность самому полететь в Хорватию, но ему сказали, что, поскольку он не состоит в родстве с Лукой, это ничему не поможет. Тогда ему пришло в голову, что можно попросить какого-нибудь родственника Луки подать заявление о паспорте, но в ответ он услышал, что граждане обязаны делать это лично. В типичном проявлении бюрократической логики спор превратился в порочный круг, не поддаваясь никакому решению. Картер уже рассмотрел и такой вариант, как купить Луке фальшивый паспорт на черном рынке, но этим утром он съездил поговорить со своим знакомым из американского посольства, и тот весьма решительно отговорил его от этого. Правда, потом он сообщил, что, возможно, Луку выпустят из Конго по какому-нибудь другому документу, подтверждающему личность, вроде его грин-карты ((Документ, выдаваемый в США специалисту с высшим образованием, приехавшему в страну по рабочей визе и проработавшему там не менее 3 лет; предоставляет статус так называемого «постоянного жителя США». – Примеч. пер.)). Джиллиан была уверена, что Картер был бы счастлив от этих новостей, не будь он слишком усталым от бултыхания в трясине всех тех запросов и требований, которые были необходимы американскому посольству, чтобы выдать сертификат, подтверждающий, что у Луки в Штатах есть грин-карта. Но, несмотря на угрожающее недоверие конголезской полиции, несмотря на плохое и никак не улучшающееся состояние Луки и на гору препятствий, с которыми приходилось бороться, Картер по-прежнему пребывал в удивительно беззаботном настроении. С типичным для него чувством юмора он только пожал плечами и сообщил Джиллиан, что чего он действительно боится, так это необходимости звонить в Окружную больницу и спрашивать своего шефа насчет рабочих документов Луки. Он утверждал, что даже офицеры полиции, допрашивавшие их, были куда добрее, чем Роберт Романо и Керри Уивер. Он засмеялся, когда Джиллиан спросила его, думает ли он, что Лука будет благодарен ему за то, что он вернет его назад в Окружную, если там Луке предстоит иметь дело с такими личностями. Тем не менее, несмотря на всю безмятежность, проявленную ранее, сейчас он сидел здесь, положив голову на руки, и казался впавшим в полное уныние. Картер и Лука выглядели так, точно сошли с одной из картин Хоппера ((Хоппер Эдвард (1882–1967), американский художник, представитель «магического реализма»; работы «городских жанров», интерьеры, пейзажи; сдержанные, прохладные по тону, сравнительно небольшие по формату картины проникнуты лирической меланхолией, поэзией пустых пространств либо (при наличии фигур) мотивами человеческого одиночества и отчуждения. – Примеч. пер.)). Двое людей, разделяющих одно и то же обширное и ярко освещенное пространство, но полностью отрезанные друг от друга, и каждый смотрит в какое-то неопределенное место. Джиллиан содрогнулась. То же самое одиночество, которое она находила привлекательным и даже трогательным на картинах Хоппера, было пугающим в этой больничной палате. Она взялась за ручку и осторожно открыла дверь. Ей удалось выдавить ослепительную улыбку, когда Картер поднял на нее глаза. Они сохраняли друг перед другом хорошую мину. В ином случае они погрузились бы в такой страх и отчаяние, что не смогли бы достойно встречать повседневные проблемы. - Ну, как вы тут, сони? – спросила Джиллиан. Картер улыбнулся и слегка повел плечом. - Сонно, - признался он. Он наблюдал, как Джиллиан склонилась над Лукой, погладила его по щеке и пробормотала какие-то нежные слова по-французски. Она всегда разговаривала с Лукой, когда бы ни оказывалась в его палате. И неважно было, что она никогда не получала ответа. Она продолжала обращаться к нему, дотрагиваться до него, брать его за руку. Картер был рад этому. Он считал, что ему очень повезло, если он проходит через всё это с таким спутником и товарищем, как Джиллиан. Она оказывала неоценимую помощь во время их путешествия в лагерь беженцев и обратно, и давала Картеру ту поддержку, в которой он отчаянно нуждался. С одной стороны, она постоянно пробовала вступить в контакт с Лукой. Картер знал, что это очень важно, учитывая состояние Луки, но сам он был слишком убежден в возможном повреждении его мозга, чтобы хотя бы попытаться сделать то же самое. Поэтому всегда, когда он был с Лукой, он неизменно хранил молчание и почти не прикасался к нему. С другой стороны, Джиллиан стала посредником между ним и всем франкоговорящим персоналом больницы. Она всегда
Ответов - 52, стр:
1 2 All
Инна ЛМ: Глава 3. Леденящий воздух так и вонзился в Картера тысячей иголочек. Он уже привык к знойному и душному климату в Конго и сейчас был в легком пиджаке поверх рубашки с короткими рукавами, поэтому первое ощущение от ноябрьской погоды в Брюсселе, когда они вышли на взлетную полосу, было как столкновение лоб в лоб с айсбергом. Он бросил взгляд на Луку, который был укрыт лишь парой тонких самолетных одеял и простыней со штампом «собственность Главной больницы Киншасы». Джиллиан стояла рядом с носилками, на ней была только футболка. У нее уже лязгали зубы. Лучше им поторопиться к машине «скорой». Там, внутри, они, по крайней мере, будут защищены от резкого ветра. Со спокойной деловитостью двое парамедиков подняли каталку с Лукой в «скорую», пока Джиллиан коротко докладывала им о пациенте. Она и один из мужчин забрались в заднюю часть машины, и Картер попытался присоединиться к ним. Другой парамедик придержал его за плечо и что-то сказал ему. - Что? Парень повторил свое заявление, но, что бы он ни сказал, смысл его слов был Картеру недоступен, поскольку тот говорил по-французски. Движением, которое уже стало у него естественным рефлексом, он повернулся к Джиллиан. Она что-то крикнула, но ее слова потонули в реве турбин самолета. Парамедик, который залез в заднюю часть машины, уже закрыл одну из дверец. - Что? Парамедик, стоявший рядом с ним, схватил его за руку и настойчиво указал на переднюю часть машины, прокричав те несколько слов на английском, которые знал. - Вы идете со мной! Картер кивнул и подошел к кабине, чувствуя облегчение от того, что сейчас спрячется от завывающего ветра. Парамедик закрыл за ним дверцу, обошел машину и сел на водительское место. Он поспешно включил кондиционер и поставил его на максимальную мощность, когда заметил, что Картер дрожит. Картер обернулся и попытался разглядеть, что происходит у Джиллиан и Луки, в то время как парамедик завел мотор, и они двинулись в короткий путь к зданию аэропорта. - Как там у вас дела? - У нас всё отлично, Картер. Рука, легшая ему на плечо, заставила его обернуться. - Ремень безопасности, пожалуйста. Картер пристегнулся и попробовал задать вопрос. - Куда вы нас везете? В лазарет? Парамедик кивнул. Картер провел ладонью по глазам. Хорошо. Они с Джиллиан смогут оставить Луку на попечение двоих парамедиков и отправиться в офис Красного Креста в аэропорту. Дебби устроила им встречу с кем-то из тамошних сотрудников, чтобы договориться о рейсе. Дебби была для них настоящим ангелом. В результате бесконечных факсов и целодневных телефонных переговоров ей удалось организовать их перелет в Брюссель. Она была не в состоянии найти для них рейс прямо в Чикаго, но порекомендовала их другой сотруднице Красного Креста и убедила их, что Жанна Ребейроль подыщет для них транспорт. Кто знает? Может быть, пока госпожа Ребейроль устраивает их полет, он и Джиллиан смогут сходить за покупками в аэропорту. Им обоим нужны были теплые куртки, и еще они должны купить хорошее стеганое одеяло для Луки. Погода в Чикаго в это время года еще холоднее, чем в Брюсселе, и они не могли рисковать тем, что Лука подхватит пневмонию, или еще чем-нибудь в этом роде. Картер улыбнулся, когда представил себя и Джиллиан пьющими горячий шоколад в одном из кафетериев аэропорта. Горячий шоколад с массой взбитых сливок сверху, и с какой-нибудь выпечкой. Он, безусловно, возьмет датское слоеное пирожное. Картер вздохнул с облегчением. После непрерывных и казавшихся безнадежными битв с бюрократами – Конго, посольства США, иммиграционной службы Чикаго, Окружной больницы, Международного Красного Креста – он, казалось, начал добиваться определенного успеха в том, чтобы вернуть Луку домой. И не имело значения то, что сказала ему по телефону Керри – что Чикаго Луке не дом и что вместо этого Картеру следовало бы связаться с семьей Луки в Хорватии. Картер знал, что Чикаго – дом для Луки в такой же мере, как и для него самого. Или, по крайней мере, именно это он постоянно твердил себе. На самом деле мнение Керри запало ему глубоко в душу и заставило его гадать, правильно ли он поступает. Но, сколько бы он ни старался определить, что будет предпочтительнее всего для Луки, он не мог прийти к лучшему решению. Нельзя было просто оставаться в Киншасе, дожидаясь, когда Лука придет в себя. Это могло занять месяцы, даже годы. И задача вывезти Луку из чужой страны вроде Конго была почти неразрешимой и стоила неимоверных усилий. Картер не мог даже вообразить, что потребовалось бы для того, чтобы отправить Луку самолетом в Хорватию вместо Чикаго. Если для Картера и существовала страна еще более чужая, чем Конго, так это Хорватия. Картер не имел ни малейшего представления о том, в каком состоянии сейчас система здравоохранения в Хорватии, или что может понадобиться для того, чтобы положить там Луку в больницу, или кто будет заботиться о нем, когда они с Джиллиан вернутся назад в Америку. Правда, на том достопамятном семинаре по сексуальной агрессии Лука сказал, что они с отцом были близки, но кто мог бы подтвердить Картеру, что отец Луки не слишком стар или слишком обременен делами, чтобы заботиться о сыне? Лука также говорил что-то о своем брате, но Картер догадывался, что семья Луки в Хорватии не слишком процветает. На какие средства они обеспечат уход за Лукой? В то же время Картер знал, что в Чикаго Лука сразу же получит койку в Окружной, а потом, когда он достаточно поправится, чтобы выйти из больницы, Картер устроит так, чтобы он получал уход на дому так долго, как будет в этом нуждаться. Он также перебирал в уме имена нескольких психиатров, которые могли бы лечить Луку, так что отвезти его в Чикаго действительно казалось наилучшим вариантом. Когда они будут в Чикаго, подумал Картер, он постарается созвониться с семьей Луки. И тем не менее голос Керри продолжал беспокоить и преследовать его, звуча где-то на задворках сознания. Картер раздраженно потряс головой. Он должен сосредоточиться на более насущных вещах, таких, как необходимость доставить Луку в лазарет, дать инструкции парамедикам, вовремя попасть на встречу с Жанной Ребейроль – иначе он сам себя сведет с ума. Машина остановилась, и парамедик с Картером выбрались наружу. Картер помог провезти каталку через раздвижные двери аэропорта, а Джиллиан держала над Лукой капельницу. В аэропорту было тепло, но всё-таки холодновато по сравнению с высокими температурами в Киншасе. В конце коридора стояла группа людей. Двое из них были офицерами полиции в униформе. Двое других были одеты в темные костюмы, с закатанными в пластик карточками-удостоверениями, свисающими с лацканов их пиджаков. Картер понял, что это чиновники иммиграционной службы. - Паспорта, пожалуйста, - сказал один из них. Картер вынул свой из кармана, в то время как Джиллиан шарила у себя в сумке. Она вручила офицерам полиции свой паспорт и пачку документов из американского посольства, покрытых множеством официальных конголезских штампов и печатей. Полицейский коротко взглянул на паспорта Джиллиан и Картера, а затем спросил, где паспорт Луки. Хотя Картер не понял самого вопроса, он вывел его смысл из слова «паспорт» и кивка мужчины в сторону каталки. Джиллиан начала долгие объяснения. Зная всю историю, Картер мог более или менее следить за приводимыми ею аргументами. Слова «Международный медицинский альянс», «маи-маи», «Матенда», «Киншаса», «Хорватия», «Чикаго», понятные даже на французском, служили ему вехами. Тем временем полицейский офицер просматривал документы. Когда Джиллиан закончила, двое чиновников немного поговорили друг с другом. В конце концов тот, который держал в руках их документы, что-то сказал Джиллиан. Его реплика была короткой, безличной. Джиллиан выглядела раздраженной. Она принялась спорить с ним. Картер хотел спросить у нее, что происходит, но у него возникла смутная догадка, в чем может быть дело, и ему это не понравилось. Он подумал, что лучше всего будет позволить Джиллиан самой всё уладить, вместо того, чтобы заставлять ее переводить ему. Когда Джиллиан закончила, мужчина покачал головой и ответил что-то в той же официальной манере. - Что он говорит, Джиллиан? – Картер больше не мог терпеть. - Он говорит, что документы Луки не позволяют ему проследовать транзитом через Брюссель. Нам придется ждать в полицейском офисе до тех пор, пока они не смогут проверить его личность. Они также хотят получить подтверждение той истории, которую я им рассказала. Он свяжется с Международным медицинским альянсом, чтобы проверить наши контракты, и со служащими Красного Креста, чтобы убедиться, что мы полетим в Чикаго, - сказала Джиллиан с подавленным вздохом. Картер уставился на Джиллиан, потом на иммиграционных чиновников. Это было возмутительно. - Скажи ему, что Лука очень болен, что его нельзя держать в офисе, что нам нужны парамедики, чтобы помочь с медицинским оборудованием и лекарствами. - Я ему это уже сказала. - Повтори еще раз. Джиллиан перевела слова Картера. Чиновник покачал головой. - Он говорит, ему очень жаль, но нам следовало подумать об этом еще до поездки. - Что?! – закричал Картер. Волна гнева накатила на него. Он ощутил иррациональный порыв ударить этого человека, и потребовалась вся его сила воли, чтобы подавить это желание. Он стиснул кулаки, пока не почувствовал, как ногти вонзаются ему в ладони. - Послушай, - начал он, когда наконец справился с гневом. – Скажи ему, что у нас назначена встреча с госпожой Жанной Ребейроль из Международного Красного Креста через… - он глянул на часы, который купил в Киншасе. – Через пятнадцать минут. Он может сопроводить нас в ее кабинет, здесь, в аэропорту. Тогда он сможет проверить нашу историю и убедиться, что мы сядем на рейс в Чикаго. Тем временем парамедики могут позаботиться о Луке. Непохоже, чтобы он куда-нибудь ушел самостоятельно. Картер видел, как Джиллиан отпрянула от него из-за сарказма, прозвучавшего в его последних словах, но был слишком рассержен, чтобы принять это во внимание. Она перевела то, что он сказал, и терпеливо выслушала то, что ответил чиновник. Затем она повторила свою реплику более твердым тоном. Чиновник сказал ей что-то, в его глазах отражалось презрение. Глаза Джиллиан вспыхнули возмущенным негодованием, и она что-то произнесла. Ее голос повысился на два или три тона. Чиновник только скрестил руки на груди. Тут вмешался один из парамедиков. Он произнес довольно длинную речь, сопровождающуюся активной жестикуляцией. Другой чиновник ответил что-то парамедику, и вскоре все четверо вступили в горячий спор, в то время как полицейские офицеры и Картер наблюдали за ними. Внезапно первый парамедик схватил каталку и толкнул ее вперед. Офицеры и чиновники перекрыли ему дорогу. Они боролись, крича друг на друга. - Эй, эй! – крикнул Картер, вставая между ними. – Стойте! Прекратите это! Удивительно, но его вмешательства оказалось довольно, чтобы заткнуть их всех. Они уставились на него, а потом парамедик заговорил, обращаясь к Картеру. - Эй, эй, эй, - проговорил Картер, пытаясь утихомирить его. – Потише, я знаю, что вы хотите помочь, но ни слова не понимаю из того, что вы говорите. Парамедик посмотрел на Джиллиан, и она стала переводить. На сей раз парамедик говорил медленнее. - Он говорит, что эти люди понятия не имеют, в чем нуждается Лука, что они не способны пошевелить мозгами, и что он забирает Луку в лазарет, и что он будет не против, если… Что бы там ни сказал парамедик, это вывело чиновников из себя. Они снова начали спорить. Джиллин устало потерла лоб и обменялась беспомощным взглядом с Картером. Если они не остановят этот спор, то благие намерения парамедика только втянут их в еще большие неприятности. Картер имел дело с достаточным количеством бюрократов в течение последних двух недель, чтобы понимать их логику, или, скорее, отсутствие оной, и он знал: что бы он и Джиллиан ни сказали, ни одного из них не выпустят из международной зоны. Картер снова решил вмешаться. - Стоп! – закричал он изо всей силы. К счастью, это слово было интернациональным термином. Он поднял руки, чтобы убедиться, что ему дадут говорить. - О’кей, о’кей, - произнес он, обращаясь к офицерам. – Я понимаю. Мы готовы с вами сотрудничать. Мы подождем, пока вы всё не проверите… Джиллиан пристально посмотрела на него, но в следующее мгновение перевела его слова. Они уже до того привыкли общаться и спорить с другими людьми таким способом, что выработали некое шестое чувство, подсказывавшее, как им, работая вместе, вести общий спор наилучшим образом. К тому времени она почувствовала, что у Картера есть какая-то определенная цель. Когда Джиллиан закончила переводить его слова, парамедик вытаращился на него в изумлении. Он начал было качать головой и говорить что-то, что Картер правильно истолковал как «Ты не в своем уме, парень». Картер укоризненно поднял палец, чтобы успокоить его. - …Но нам понадобится ваша помощь, если можно. Парамедик внимательно посмотрел на него. Он понял. - Comment? ((Какая? (фр.) – Примеч. пер.)) - Нам нужно медицинское оборудование и лекарства. Джиллиан перевела, и тот кивнул. - Mais bien sur. ((Разумеется (фр.) – Примеч. пер.)) Картер улыбнулся. Это он понял. - И нам понадобится, чтобы вы подменили нас, пока мы будем на встрече. Вы сможете это сделать? Парамедик снова кивнул, когда Джиллиан закончила. Картер улыбнулся. - Merci, - сказал он и опять улыбнулся, когда заметил позабавленное выражение лица парамедика. Он знал, что обычно страшно коверкает французские слова, совсем как большинство французов – английские. Один из чиновников снова начал говорить что-то, в характерной для них безличной манере, и полицейский отвел их в пустой офис дальше по коридору. Вся его обстановка состояла из стола и четырех пластиковых кресел. Одна из стен была закрыта огромным зеркалом. Нетрудно было догадаться, что это комната для наблюдения. Один из полицейских остался в комнате, когда чиновники ушли. Парамедики поставили каталку с Лукой в угол, и Картер проверил его жизненные показатели, пока Джиллиан вешала капельницу на крючок в стене. Она взглянула на свои часы. - Уже половина пятого, Картер. У тебя есть номер кабинета Жанны Ребейроль? – спросила она. - Да. Картер поискал в карманах и вручил ей листок бумаги. Они уже опаздывали на встречу на пять минут. Джиллиан спросила одного из чиновников, есть ли здесь телефон, но тот покачал головой. Картер старался сохранить хладнокровие, мысленно молясь, чтобы Джиллиан сделала то же самое. О чем думают эти люди? Что они могут попросту отрезать их от внешнего мира? Потом их добросердечный парамедик взял листок бумаги из ее рук, что-то сказав. Он явно предлагал позвонить вместо нее. Картер вздохнул с облегчением. Наконец-то этим займутся. Он произнес еще одно “Merci” вслед уходящему парамедику, пожалев, что не спросил, как того зовут. Джиллиан подошла к Картеру, и они оба начали заниматься Лукой. Другой парамедик передал им то, что было в его медицинской сумке, и Джиллиан перечислила лекарства, которые понадобятся, если им предстоит остаться в этом офисе еще на несколько часов. Кроме того, им нужно было достать желе или еще что-нибудь легкоусвояемое, чтобы покормить Луку, и одеяла. Картер был немного обеспокоен. Лука слегка дрожал. Возможно, он просто замерз, как они с Джиллиан. Картер снял с себя пиджак и накинул Луке на плечи. Они переделали уже половину из того, что было намечено, когда один из чиновников снова вошел в офис, с какими-то бланками в руках. Он сел за стол, но был достаточно вежлив, чтобы подождать, пока они закончат с Лукой, и другой парамедик выйдет, чтобы принести им лекарства. После этого чиновник обратился к ним. Джиллиан вздохнула в изнеможении. - Он хочет задать нам кое-какие вопросы. - Да, я почему-то так и подумал, - отозвался Картер. – Это в определенной степени соответствует бюрократической логике. Джиллиан послала ему беглую улыбку соучастника. Чиновник сурово посмотрел на них, а затем жестом предложил им сесть и начал говорить на почти безупречном английском. - Пожалуйста, присядьте. Это может занять некоторое время. Джиллиан и Картер на миг застыли, а чиновник наблюдал за ними, наслаждаясь их смущением. Они сели за стол. Сорок пять минут спустя они прошли через всю свою историю. Они быстро ответили на все обычные вопросы об их личности, их занятиях и причинах, по которым они оказались в Африке. На то, чтобы рассказать всю историю того, как они нашли Луку, потребовалось больше времени. Чем сильнее они углублялись в это, тем недоверчивее выглядел чиновник. Он повторил некоторые из своих вопросов, заставлял одного молчать, пока отвечает другой, и несколько раз проходился по разным малозначащим деталям. У Картера возникло неприятное ощущение где-то в глубине живота. Он почему-то чувствовал, что недоверие этого чиновника такое же сильное, как и недоверие полиции Конго. Он вздрогнул, когда услышал следующий вопрос. - Итак, мистер Картер… Похоже, вы действительно зашли очень далеко в своих заботах о мистере Коваче. Каковы ваши отношения с ним? Картер опустил взгляд на крышку стола. Этот вопрос ему задавали вот уже в четвертый раз. Допрос уже был необычно долгим, и Картер начал гадать, не надоело ли парамедику дожидаться снаружи с лекарствами и не ушел ли тот. Он взглянул на часы и обдумал имевшиеся у него варианты. Если он снова честно ответит, что Лука и он – коллеги и друзья, это не особенно поможет. Тот факт, что кто-то полетит назад в раздираемую войной страну и рискнет собственной жизнью, чтобы найти и забрать у повстанцев тело какого-то своего знакомого, безусловно не соответствовал бюрократической логике. Он должен подумать о более весомом аргументе. И тут этот аргумент явился ему как озарение. Картер поднял глаза и посмотрел прямо в лицо чиновнику. - Мы любовники, - сказал он. Он почувствовал, как Джиллиан напряглась рядом с ним, и про себя взмолился, чтобы она подыграла ему и ничего не испортила. Затем он принялся размышлять, не свихнулся ли он. Такая ложь может вовлечь их даже в еще более крупные неприятности, чем те, которые были у них на настоящий момент. Чиновник коротко посмотрел на него. - Тогда почему вы сообщили мне, что вы друзья? - Это моя частная жизнь. А вы здесь для того, чтобы подтвердить наши личности и установить, можем ли мы ехать дальше, а не для того, чтобы разузнавать о моих личных отношениях. Интересно, что это, кажется, немного осадило чиновника. - Только если ваши личные отношения связаны с моим расследованием, - ответил тот через некоторое время, но его тон стал более вежливым. Картер едва не улыбнулся себе самому. Вопросы гомосексуализма действительно имеют вес здесь, в Европе, так же как и в Штатах. Ну, может быть, он и не полный остолоп, и эта маленькая выдумка в результате поможет им выбраться отсюда. - Теперь вы знаете об этом, - сказал он вслух. - Да, теперь знаю. Чиновник постучал по своему бланку кончиком авторучки. - Что ж, я думаю, на этом мы пока закончим. Благодарю вас за ваше терпение. Картер был удивлен, когда чиновник собрал свои бумаги, встал и протянул ему руку. Картер пожал ее без дальнейших комментариев. Он не мог поверить, что ему удалось оставить последнее слово за собой. К счастью, Джиллиан казалась менее пораженной, чем он, и сумела спросить об их лекарствах. - Пожалуйста, не могли бы вы проверить, вернулся ли парамедик? - Да, мисс. Я посмотрю. - Большое вам спасибо. Чиновник ушел, и Джиллиан взглянула на Картера, глаза у нее поблескивали от сдерживаемого смеха. Картер не мог подмигнуть ей, поскольку стоял лицом к зеркалу. Он только потер лоб рукой, а немного погодя встал и пошел проверить Луку. * * * * Джиллиан улыбнулась, помешивая кофе в чашке. Она сидела на одном из этих высоких неудобных стульев, типичных для аэропортовских кафе, опасно балансируя сумкой на коленях и одновременно стараясь придерживать носком туфли всевозможные пакеты с покупками, чтобы те не опрокинулись. Был ранний вечер, и она уже испытывала легкую вину из-за того, что сидит здесь, наслаждаясь кофе и сигаретой, в то время как Картер и Лука по-прежнему в том проклятом офисе-тюрьме. Но она все-таки чувствовала, что заслужила по крайней мере пять минут для самой себя. Джиллиан вполне могла вообразить, что она – всего лишь еще один путешественник, остановившийся в Брюсселе на пути домой после… после чего? После коротких каникул в Европе? Нет, только не в это время года. После поездки на медицинский конгресс? Да, это больше подходит. Ладно. Итак, это был длинный, скучный медицинский конгресс, и теперь она направляется назад в Монреаль, где порадуется паре свободных дней, прежде чем снова приступить к работе. Она распакует вещи, постирает одежду, навестит мать и, возможно, сходит в кино. Может быть, она свяжется с парой друзей и сходит в бар или на дискотеку. Она начала думать о том, кому из друзей позвонит, когда заметила разглядывающего ее мужчину за одним из соседних столиков. Она улыбалась самой себе, пока грезила наяву – это сделало ее объектом его внимания. Она вздрогнула, когда подумала, что он, возможно, сочтет эту мгновенную встречу взглядами намеком на приглашение подойти к ней и завязать беседу. Но мужчина отвел глаза и вместо этого стал смотреть сквозь огромное окно аэропорта. Она облегченно вздохнула и потянулась к одному из пакетов с покупками. Положив его на столик, она принялась копаться в содержимом. Первое, что она там увидела, были газеты – «Нью-Йорк Таймс» и «Ньюсуик». Она не знала, что захочет почитать Картер, так что просто купила самые распространенные издания, какие пришли ей на ум. Потом ее рука наткнулась на книгу, которую она купила для себя, сборник коротких рассказов Итало Кальвино во французском переводе. Она помнила, что читала какие-то вещи Кальвино очень давно, и ей понравилась аннотация на обложке книги. Крошечные любовные истории, случившиеся между незнакомцами, казалось интересным почитать во время долгого ожидания в офисе-тюрьме и предстоящего полета в Чикаго. Но она искала не это. На самом дне пакета лежала маленькая коробка, надежно завернутая в целлофан. Джиллиан достала ее и посмотрела на обложку, прежде чем начала разворачивать упаковку. Французско-хорватский разговорник. Это было одно из тех простеньких пособий для туристов, которые хотят провести неделю за границей. Не совсем то издание, которое ей нужно, но для начала сойдет. К нему прилагались магнитофонная кассета и правила произношения, поэтому она понадеялась, что ей удастся узнать хотя бы несколько слов с пленок, на которые она записала Луку. Проглядывая страницы, она едва удержалась от усмешки. Нет, в самом деле, какова вероятность того, что Лука просил в своем бреду принести еще немного красного вина? Или как насчет такого: «Сколько стоит поездка на такси до аэропорта?» Она не могла не покачать головой. Что она действительно хотела приобрести, так это хороший хорватско-французский словарь, заодно с хорватской грамматикой для иностранцев, но это было больше, чем мог предложить маленький книжный магазинчик в аэропорту. На ее счастье, он был частью крупной сети магазинов, и продавец сделал запросы по телефону на различные книжные склады, пока не нашел для нее словарь и грамматику. Она так умоляла его, что он в результате заверил ее, что с утра первым делом получит эти книги для нее. Она, однако, заплатила за них вперед, дабы убедиться, что он сдержит слово, и не устояла от искушения купить разговорник. Она подумала, что может послушать прилагающуюся к нему пленку сегодня ночью, вместо того, чтобы слушать те, другие пленки, с бредом Луки. Но, учитывая то, какого сорта были фразы и выражения в разговорнике, это казалось глупым поступком. Она пожала плечами. Ну, возможно, она поделится этим с Картером, так что они смогут вместе посмеяться. Но она отвергла эту мысль в ту же минуту, как та пришла в голову. Он подумает, что она сошла с ума. Кроме того, пытаться понять бред Луки было не слишком этично. Но как насчет заявления, что Лука и он – пара? Джиллиан снова встряхнула головой, вспомнив, как уверенно и убедительно выглядел Картер, когда сказал это. Его неожиданное заявление прямо-таки выбило почву у нее из-под ног. К счастью, оно точно так же подействовало и на того чиновника, тем самым прекратив допрос. Парамедику позволили войти в офис, и они смогли закутать Луку в теплые одеяла, дать ему обезболивающее и сменить катетер. После всего этого ему стало намного удобнее. Им даже удалось заставить его выпить немного апельсинового сока. Двадцать минут спустя Филипп Кретьенн, их добрый парамедик, как называл его Картер, прибыл вместе с Жанной Ребейроль и двумя офицерами иммиграционной службы. Жанна помогла прояснить ситуацию и заверила их, что для них есть места на завтрашний рейс. Офицеры уже проверили личности Картера и Джиллиан, так что им было сказано, что они свободны и могут уехать. Но когда Картер и Джиллиан спросили их, можно ли поместить Луку в лазарет, те ответили отказом. Они имели в виду, что он по-прежнему не имеет никакого права следовать транзитом, поэтому они не могут пропустить его через иммиграционный контроль. Тем не менее они вели себя гораздо учтивее, чем раньше. Филипп также был очень любезен, и заверил их, что поможет им присматривать за Лукой этой ночью, так что Картер и Джиллиан смогут немного поспать. Он сказал им, что придет, когда закончится его смена, чтобы подежурить возле Луки. Он также сообщил, что заказал для них два номера в одной из гостиниц при аэропорте, и проводил Джиллиан в комнату отдыха. Кратер настоял, чтобы за покупками пошла она, и даже слышать не хотел о том, чтобы она вместо этого осталась в офисе, так что Джиллиан отбыла с длинным списком предметов, которые должна была приобрести. Она развлекалась, покупая свитера и куртки себе и Картеру и стеганое одеяло Луке. Еще она выбрала пару сандвичей, разные соки, кое-какие закуски, воду и желе для них всех – ну, конечно, соки и желе были для Луки. Она была довольна своим походом. Ей удалось найти любимое желе Луки, и когда она вернется, то посмеется над этим дурацким маленьким разговорником, пока Картер, надо надеяться, будет наслаждаться чтением газет. Джиллиан допила последний глоток кофе. Ей нужно купить еще кое-что, прежде чем возвращаться назад. Она заказала большую чашку шоколада с солидной порцией взбитых сливок и самым аппетитным на вид, таким, что слюнки текли, датским слоеным пирожным, какое было на прилавке – на вынос. Она расплатилась, повесила сумку на плечо, собрала все свои пакеты с покупками и, осторожно неся в свободной руке картонную чашку с шоколадом, направилась обратно к их офису-тюрьме. Она ухитрилась открыть дверь той же рукой, в которой держала большинство пакетов. Немного побродив вокруг, она наконец нашла одного из чиновников, которые ранее допрашивали их. Тот указал ей дорогу, но был не настолько галантен, чтобы помочь ей с пакетами. Она толкнула дверь спиной и принялась говорить, еще входя и не успев обернуться. - Извини – твой шоколад должен был уже немного остыть, Картер. Этот аэропорт больше, чем я думала. Знаешь, я немного заблудилась. Она поставила чашку и пакеты на стол. - Твое пирожное должно быть где-то здесь, - добавила она, заглядывая в пакеты. – Я положила его куда-то сюда… в этот… или в этот… - Джиллиан? – В голосе Картера было что-то, что заставило ее тут же посмотреть на него. Он сидел возле каталки на одном из пластиковых кресел. На его лице была сияющая улыбка. - Угадай, кто проснулся. Джиллиан перевела взгляд на Луку. Он наблюдал за ней из-под полузакрытых век, но теперь он смотрел прямо на нее, глаза были сфокусированы и не затуманены тем плотным маревом, которое застилало их все эти недели. И он улыбался. Легкая, скорее даже робкая улыбка приподнимала уголки его рта. Словно во сне, Джиллиан увидела, как рука Луки поднялась с одеяла, повернулась и открылась в дружеском жесте. - Джиллиан? – Его хриплый голос, теперь превратившийся в отрывистый шепот, дошел до нее, и внезапно его образ задрожал и расплылся. Джиллиан пришлось вытереть со щек слезы, прежде чем она подошла к ним обоим.
Инна ЛМ: Глава 4. На заднем плане раздавались приглушенные звуки, постоянный и тревожащий шум. Лука крепко зажмурил глаза, чтобы прогнать их, но они всё равно каким-то образом проникали внутрь. Голоса, несколько голосов повышались и понижались, и снова повышались. Он не мог различить слова, не мог узнать язык. Они были невнятными и неразборчивыми, быстрыми и громкими, неожиданно зазвучали так, словно начался спор. Спор? Подождите. Разве это не голос Картера? И вдруг Лука обнаружил, что изо всех сил старается освободиться от паутины, затянувшей его сознание. Картер снова попал в беду. С кем он спорит – с повстанцами? С правительственными силами? Он должен помочь, сделать что-то с этим. Он открыл глаза и постарался сосредоточиться, пробиться через эту бесцветную пелену, которая, казалось, покрывала всё вокруг него. Он лежал на спине. Почему он такой уставший? Он приподнялся на локте, окликнув Картера по имени, и немедленно об этом пожалел. Он снова выгнулся на матрасе, когда приступ жгучей боли пронзил живот. Чья-то рука тут же оказалась в его руке, а другая легла ему на лоб. - Лука? Лука! Лука открыл глаза и встретился с тревожным взглядом Картера. В выражении его лица было что-то по-настоящему странное – смесь удивления, благоговейного трепета и страха. - Господи, Лука, ты очнулся! Это было самым странным утверждением, какое Лука когда-либо слышал. Конечно, он очнулся. Он бодрствует. Чего он не понимал, так это того, откуда столько боли, усталости и холода. Он скривился, сопротивляясь еще одному приступу боли, расходящейся от живота в ноги и сквозь спину. Врач в Картере взял верх. У Луки начиналась гипервентиляция, он дышал слишком часто и глубоко. - Эй, Лука, посмотри на меня, - он сжал его руку и заставил сосредоточиться на своем лице. – Не спеши. Сделай вместе со мной глубокий вдох и задержи дыхание. Лука вцепился в руку Картера и постарался проделать знакомое упражнение, одновременно рассудив, что он должен быть невероятно болен, если Картер разговаривает с ним в таком профессиональном тоне. - Хорошо. Еще раз. Лука последовал его указаниям, благодарный за качественную медицинскую подготовку Картера в Окружной. Несколькими вдохами позже Картер решил, что теперь достаточно безопасно задать вопрос. - Насколько сильная боль? - Двенадцать, - ответил Лука и попытался улыбнуться. Ошибка. На самом деле боль превышала все границы его способности терпеть, так что улыбка превратилась в гримасу. Глаза Картера стали темнее на тон. - Нет… нет… - пробормотал Лука, стараясь подбодрить младшего врача. – Только около десяти. Его вторая шутка провалилась так же, как и первая. Картер нахмурился. - Мы дали тебе что-то от боли всего час назад. Кратер размышлял вслух, но Лука не собирался говорить ему об этом. Он больше узнает о своем состоянии, если будет просто слушать, вместо того чтобы задавать прямые вопросы. Он не хотел столкнуться с той хорошо знакомой ему уклончивой снисходительностью, которую начинали источать они все, когда приходилось иметь дело с серьезно травмированными пациентами, а учитывая то, как он себя чувствовал, это был как раз такой случай. Где-то внутри словно образовалась зияющая дыра, когда Лука понял, что вообще не может вспомнить, что с ним случилось. Почему Картер здесь? Последним воспоминанием Луки о нем было их прощание в Матенде. Но это было довольно давно, так? И как насчет такого яркого воспоминания о том, как он очнулся в госпитале Красного Креста? Но это было в Вуковаре, по меньшей мере за десять лет до Матенды. Но тогда… - Лука? Ты меня слушаешь? – рука Картера стискивала его руку. Его встревожил потерянный и смущенный взгляд, которым ответил ему Лука. - Где мы? Картер вздохнул. Легкого способа объяснить это не было, но Лука безусловно нуждался в прямом и простом ответе. Чем дольше он думал, как ответить, тем в большую панику, казалось, впадал Лука. - Мы на пути в Чикаго. Сообщили, что ты погиб в Кисанджани. Я полетел обратно в Конго, чтобы забрать твое тело, и нашел тебя в лагере беженцев. У тебя была малярия, и ты попал под грузовик. У тебя переломы таза, левого бедра и берцовых костей, и… Возможно, для одного раза слишком много информации. Лука выглядел потрясенным, едва ли не в шоке. - Лука, ты меня слушаешь? - Когда это было? – голос Луки вырвался наружу сиплым шепотом. - Мы нашли тебя около трех недель назад. Глаза Луки стали дикими. Его дыхание вновь сделалось поверхностным, и лицо побледнело на пару тонов. - Ну, ну, успокойся, Лука. Смотри на меня, - Картер снова сжал его руку. – Дыши со мной. К счастью, Лука выполнил вслед за ним дыхательные упражнения, и хотя глаза у него по-прежнему оставались широко открытыми от беспокойства, его дыхание стало глубоким и контролируемым. Картер попытался еще немного поговорить с ним. - Знаешь, до определенного момента дела шли довольно паршиво, - он решил испробовать беззаботный тон, не желая перегружать Луку массой медицинских деталей. – Но нам удалось взять под контроль и малярию, и инфекцию, и мы поставили на место все твои кости. - Я ничего не могу вспомнить, - ответил Лука изумленным шепотом. Он перевел взгляд куда-то в пространство, и Картер испугался, что снова потеряет его. Он дотронулся до его щеки. - Эй, эй. Оставайся со мной. Лука посмотрел на него. - Три недели… - Всё в порядке Лука. Это совершенно нормально, - Картер старался убедить его в этом, хотя и знал, что то, через что недавно прошел Лука, был каким угодно, только НЕ нормальным. Он должен найти что-нибудь еще, на чем Лука может сосредоточиться. Тривиальные, подбадривающие вещи. - Я дам тебе дозу мепередина, - сказал он, шаря в сумке с лекарствами. – Ты будешь воспринимать всё яснее, когда избавишься от боли. Может быть, сойдет и немного поддразнивания: - Прими его – это лично от меня. Я знаю, о чем говорю. Хотя тут есть и некоторый риск. Ты можешь кончить тем, что Керри и Романо отправят тебя самолетом в реабилитационную клинику в Атланте. Слабая улыбка Лука убедила его, что тот понял его неуклюжую шутку. Лука улыбался только из вежливости, но всё же слушал его. - Тебе холодно? – спросил Картер, когда ввел обезболивающее в капельницу. Лука кивнул. - Вероятно, тебе остается только приучить себя к тому, что ты уже больше не в тропиках. Я и сам замерзаю, - сказал он, подмигнув и надеясь, что это выглядит не слишком наигранным. – Но я измерю тебе температуру и давление, просто на всякий случай, хорошо? Лука снова кивнул и смотрел на Картера, пока тот снимал его жизненные показатели, продолжая тараторить. Он не мог пройти мимо того факта, что из его жизни пропали три недели – никак не мог смириться с этим. Три недели! Он полностью потерял себя. Эти недели были лишь пробелом в его сознании. Вероятно, он не мог быть в бреду всё это время. Были ли это реакция на какие-то медикаменты, которые он получал? Или это было… Лука остановился на самом краю догадки, не смея двигаться дальше. Со времен войны он страдал посттравматическим стрессовым расстройством. Он испытывал приступы бессонницы, ночных кошмаров и внезапных вспышек памяти, в которых реальный мир, казалось, на мгновение исчезал и сменялся воспоминаниями столь яркими и живыми, что он мог почувствовать звуки и запахи, как если бы все эти события происходили снова и снова. Но они продолжались не дольше чем по несколько минут, а не целыми днями. И он никогда не путал так катастрофически прошлое и настоящее... по крайней мере, во время бодрствования, а воспоминания о пробуждении в госпитале Красного Креста были слишком ясными и детальными, чтобы быть сном. - Лука? Ты как, слушаешь меня? Глаза Картера были полны беспокойства, и это еще сильнее напугало Луку. Он ощутил, как холодная волна накрыла его. - Прости? - Я спросил тебя, не хочешь ли ты чего-нибудь поесть. Лука покачал головой. - Тебя тошнит? Картер уже почти исчерпал перечень тех насущных потребностей, о которых мог говорить. И ему казалось, что он снова теряет Луку. Тот должен был бы к этому времени уже расслабиться от обезболивающего, но выглядел скорее встревоженным, чем сонным. - Нет. - Хочешь пить? Лука на секунду закрыл глаза. Может быть, если он снизойдет до одной из просьб Картера, тот прекратит хлопотать над ним как наседка. Это было больше того, с чем он мог справиться в данный момент. Ему и без того было достаточно трудно сохранять над собой контроль и не поддаться панике. Он кивнул. Картер на секунду отошел от него. Взгляд Луки последовал за ним, и, скользнув по комнате, зацепился за двоих людей в темных костюмах, сидящих у стола. Они внимательно смотрели на него с той нездоровой зачарованностью, которую он видел в глазах военных корреспондентов как в Конго, так и во время войны дома. Он ненавидел эти взгляды. Картер вернулся с бутылкой воды и соломинкой. Он заметил, что Лука не сводит глаз с двоих мужчин. - Это еще кто? Этот вопрос вырвался у Луки почти взбешенным шепотом. Картер знал, что Лука не никогда не питал особой любви к функционерам всех мастей, но гнев в его тоне стал для Картера неожиданностью. - Э-э… они из бельгийской иммиграционной службы. Раздражение на лице Луки сменилось замешательством и растерянностью. - Бельгийской? - Да. Мы в Брюсселе. - Брюсселе? Картер улыбнулся и готов был уже спросить у Луки, не превратился ли он внезапно в человека-эхо, но решил этого не делать. Лука и так уже выглядел достаточно смущенным и запутавшимся. В настоящий момент он не нуждается в том, чтобы над ним подтрунивали. Но приятно было видеть, что дикое и полное ужаса выражение исчезло из его глаз. - Понимаешь, нам надо было где-нибудь приземлиться по дороге в Чикаго, - объяснил он. – Наш рейс – завтра в 10 утра. А твой паспорт пропал в Конго. Это была та еще задачка – раздобыть тебе хоть какое-то удостоверение личности. Здешние власти не смогли пропустить нас через иммиграционный контроль, так что нас просто задержали в одном из офисов. Картер резко замолчал. Он был не в силах изгнать раздражение из своего голоса, но сомневался, нужно ли Луке узнавать об этом именно сейчас. Лука бросил еще один сердитый взгляд на пару чиновников, и Картер решил, что его объяснение было не таким уж плохим. Раздражение Луки было лучше, чем страх и замешательство. Словно бы поняв это как намек, чиновники встали и, извинившись, ушли. Они вышли из офиса и тихо закрыли за собой дверь. Картер предложил Луке воды и поднес соломинку к его губам. Лука сделал несколько глотков. - Спасибо, - прошептал он и закрыл глаза. - Устал? Лука кивнул. - Поспи немного. Я разбужу тебя, когда вернется Джиллиан. Глаза Луки распахнулись. - Джиллиан? Картер улыбнулся и покивал. - Она едет вместе с нами в Чикаго. Лука наморщил лоб в недоумении. - Почему? - Ну, ты великоват для меня… тебя слишком много, чтобы я управился один. Лука не ответил. Он снова казался рассеянным. Картер сжал ему руку. - Эй… Когда Лука посмотрел на него, его глаза больше не были ни смущенными, ни испуганными. - Почему ты всё это делаешь? Вопрос Луки застал его врасплох. Это был тот же самый вопрос, который Картер не переставая задавал себе снова и снова во время своей поездки в Конго и назад, но, если честно, он не думал об этом так уж много. Он не знал. Он просто последовал побуждению и потом так и продолжал в том же духе, делая всё необходимое. Через некоторое время ему удалось улыбнуться. - Ну, ты же знаешь, что я всегда был от тебя без ума. Лука издал только короткий смешок и поморщился. Смех, возможно, был не такой уж хорошей идеей. Снова установилось молчание. - А Джиллиан? Картер пожал плечами и подтолкнул табурет к каталке Луки. Он сел там, где Лука мог смотреть на него. - Я не знаю, - признался он. – Но вообще-то это не так уж важно, тут нет ничего особенного. Знаешь, Чикаго, можно сказать, по пути, если ехать в Монреаль. Луку не убедило его жалкое объяснение. - Почему бы тебе не спросить ее, когда она вернется, если ты к этому готов? Лука прикрыл глаза и слегка кивнул. Он сделал глубокий вдох. Меперидин начал действовать. А потом дверная ручка повернулась и дверь открылась, впуская оживленную, запыхавшуюся от спешки Джиллиан, нагруженную множеством пакетов с покупками. Лука задержал дыхание. Словно в замедленной съемке, он увидел, как она опускает свои пакеты и картонную чашку на стол, роется в пакетах, поднимает взгляд. Время остановилось и застыло в неподвижности, когда ее глаза встретились с его глазами. Он постарался улыбнуться, поднять и протянуть к ней руку. Он увидел, как подействовал на нее его вид. Ее тело напряглось, и она отшатнулась, как будто в нее выстрелили. Она стояла там, потрясенная, и потом, без всякого предупреждения, по ее щекам покатились слезы. На ее лице появилось выражение откровенной жалости. Лука почувствовал, как слезы щиплют ему глаза, униженный и сокрушенный ее печалью. Он прикрыл лицо рукой, не в силах понять то, что он сейчас испытывает, и слишком стыдясь того, что она сумеет это увидеть. Когда она дотронулась до него, он вздрогнул и отдернулся. Она мягко подняла его руку и отвела от его лица, и задержала ее между своими ладонями. Лука тяжело сглотнул, пытаясь как-то справиться с собой, сдержаться, но потерпел полную неудачу, когда она погладила его по щеке и начала бормотать какие-то трудно различимые подбадривающие слова. Внезапно до него дошло. Госпиталь Красного Креста, знакомое лицо. Это была она – там, тогда. Он всхлипнул. Картер смотрел на них, удивленный этой яростной бурей эмоций, которая разразилась между ними. Он осторожно встал с кресла, взял со стола картонную чашку и выскользнул из комнаты. Он выпил свой шоколад в коридоре, расхаживая взад и вперед и страшно жалея о том, что у него нет сигареты. Через некоторое время, когда он почувствовал, что опасность миновала, он снова зашел в офис. Лука крепко спал. Джиллиан сидела рядом с ним, нежно поглаживая его по брови. Лука медленно вернулся в сознание несколько часов спустя. Его тело затекло и болело. Спина ныла, мышцы шеи и плеч были натянуты как струны. И он нехорошо себя чувствовал. Он не мог точно определить, в чем дело. Это ощущалось как смесь боли, тошноты и озноба. Он чуть передвинулся и издал тихий стон. Картер немедленно вырвался из легкой дремоты. - Привет, - сказал он и сонным взглядом посмотрел на Луку. - Извини, - пробормотал Лука. - Всё в порядке. Эти кресла в любом случае не самое удобное место для сна, - ответил Картер так же тихо, бросив быстрый взгляд на Джиллиан, которая дремала за столом, ее голова покоилась на скрещенных руках. Картер протер глаза и посмотрел на часы. Было час тридцать ночи. Кретьенн забежал к ним пару часов назад, когда закончил свою смену, но как Джиллиан, так и Картер настояли на том, что останутся здесь вместо того, чтобы пойти поспать в гостинице. Им совершенно не улыбалась мысль, что Лука проснется среди незнакомых людей в первую ночь, которую он проводит в реальном мире. - Как ты себя чувствуешь? Лука ответил Картеру неуверенным взглядом. - Я… Я не знаю. - Тебе больно? - Нет… не очень. - Тошнит? - Что-то в этом роде. Картер потрогал его лоб. Он был влажный и липкий, и слишком теплый. - Я измерю тебе температуру. Он поставил Луке градусник. Лука увидел, как Картер нахмурился, прочитав показания. - Сколько там? – спросил он. - Сто и четыре. - Что ты думаешь? Картер покачал головой. Лука мог подхватить простуду из-за резкой перемены климата, или у него мог случиться новый приступ малярии, или, возможно, началась еще какая-нибудь инфекция. Два последних варианта были хуже всего. Он решил держаться первого. - Может быть, ты простудился. Снаружи было очень холодно, когда мы переносили тебя в «скорую». - Картер? Лука? В чем дело? Джиллиан стояла рядом с Картером. - У Луки начинается жар, - ответил Картер, заметив, как взгляд Луки устремился к потолку. Если бы Лука был в беспамятстве, то Картер, недолго думая, начал бы сразу же его осматривать, но с Лукой, находящимся в полном сознании и явно стыдящимся, он ощущал себя неловко. Он просто не мог сохранить врачебную дистанцию. - Лука, - прошептал он. – Нам нужно проверить послеоперационный рубец и спицы в твоей ноге, чтобы исключить возможность инфекции. Лука слегка скривился и сделал глубокий вдох. - Ладно, - вздохнул он. Картер откинул одеяло и обнажил живот Луки, пока Джиллиан проверяла спицы в ноге. - Скажи мне, если будет больно, - предупредил Картер, начиная ощупывать ткани вокруг того места, куда входил катетер, и проверяя рубец, пересекавший живот Луки. Лука только издавал время от времени тихие стоны, когда они ощупывали, осматривали и поворачивали его. Они нигде не обнаружили припухлостей или особенной болезненности, но все трое знали, что инфекцию нельзя исключить путем такого осмотра. Нужно было сделать несколько анализов крови и мочи, а в нынешних обстоятельствах это было невозможно. - Это, должно быть, простуда, - сказал Лука, произнося вслух то, что им больше всего хотелось думать. На часах Картера сработал будильник. - Тебе пора принимать антибиотики, - прокомментировал он. Лука отрывисто вдохнул, что, возможно, следовало интерпретировать как короткую усмешку. Картер покопался в пакете и вынул пару флаконов. Он принялся смешивать антибиотики, в то время как Лука наблюдал за ним, откровенно избегая взгляда Джиллиан. - Ты хочешь пить? – спросила она. Лука кивнул, его взгляд по-прежнему не отрывался от Картера, который наполнял шприц и вводил антибиотики в капельницу. - Ну, у нас тут теперь широкий ассортимент. Чего бы ты хотел? – спросила Джиллиан чересчур жизнерадостным тоном. К счастью, это, казалось, подняло Луке настроение. - Водки. - Нет, прости, она у нас как раз закончилась. - Ох, ну ладно. Тогда я буду ром. Картер хихикнул. Было просто замечательно видеть, как Лука пытается шутить, хотя эти остроты были еще более неуклюжими, чем его собственные. - Какой марки? – спросил он. – «Бакарди»? Лука изобразил гримасу отвращения. - Нет. А я-то думал, ты хоть немного разбираешься в выпивке, Картер. Я разочарован. - А что не так с «Бакарди»? - Он почти не отличается от антисептика – всё равно что чистый спирт. Господи, он бы нам пригодился. - В Кисанджани? – высказал догадку Картер. Лука покачал головой, внезапно замерев. Его глаза помрачнели. - В Вуковаре, - прошептала Джиллиан. Лука метнул на нее взгляд. Одна из тех сцен, которые он отчаянно старался забыть за прошедшие десять лет, неожиданно захватила его. Откуда она узнала? Он с трудом сглотнул и кивнул. Картер снова был ошарашен тем бессловесным пониманием, которое, казалось, возникло между ними. Джиллиан торопливо отвела глаза и зашарила в одном из магазинных пакетов. - Ну, так что ты будешь? Воду? Апельсиновый сок? Клубничный сок? - Клубничный сок, - сказал Лука и откашлялся, прочищая горло. – Посмотрим, будет ли у него вкус хорошей клубники. - ХОРОШЕЙ клубники? – переспросила Джиллиан. - Такой, как на заднем дворе у моего дедушки, - добавил Лука со слабой улыбкой. Джиллиан попыталась ответить на это чем-то большим, чем грустное подмигивание. Как ему удается не падать духом и сохранять бодрый вид? Она воткнула соломинку в упаковку сока и передала ее Картеру. С внезапной острой болью она заметила, что Лука чувствует себя в высшей степени неудобно от ее помощи. Может быть, он не будет воспринимать это так тяжело, если она на некоторое время отойдет в сторонку. Картер поднес соломинку к губам Луки и смотрел, как тот сделал несколько глотков. Лука скривился. - Тьфу… - Что? - Он просто ужасный. Картер укоризненно покачал головой, бросив взгляд на упаковку. - Слушай, Лука, ты слишком требовательный. Ты что, ждал, что в аэропортовской лавчонке будет НАТУРАЛЬНЫЙ сок? - Ну, я не ожидал чего-то вроде… сиропа от кашля. Джиллиан усмехнулась. -Не хочешь ли попробовать апельсиновый сок? – спросила она, поддразнивая его. Лука изобразил на лице ужас. - Воду? Он кивнул, и когда она уже собиралась передать бутылку Картеру, протянул руку. Она сняла крышечку и передала ему бутылку, но заметила, что он не сумеет выпить воду, не проливая, поскольку он лежал плашмя на спине. Она приподняла Луке голову и помогла ему выпить. Когда он закончил, она забрала бутылку. Он посмотрел на нее, растроганный, и она испугалась, что он снова окажется на грани. - Тьфу… - раздался голос Картера. - Господи, на вкус это действительно сироп от кашля. Это развеяло их мрачное настроение. Картер вручил упаковку клубничного сока Джиллиан. - Не хочешь попробовать? - Нет, спасибо. - Я думаю, тебе следовало бы. В качестве наказания. - Наказания за что? - За то, что выбрала его. - О да. И это твоя благодарность? Завтра ты сам пойдешь за покупками. Лука улыбался их добродушному перешучиванию. Картер решил вовлечь его в разговор. - Ты не считаешь, что она этого заслуживает? Лука кивнул, и Джиллиан предостерегающе подняла палец. - Не лезь в это, или за покупками отправят ТЕБЯ. Улыбка Луки стала шире. - Могу поклясться, я бы справился гораздо лучше. Джиллиан хотела было легонько шлепнуть его по щеке за это высказывание, но не осмелилась. Вместо этого она решила продолжить их шутливую перепалку. - Что? Ты оспариваешь мой хороший вкус? Разве тебе не нравится твое одеяло? Лука глянул на него и улыбнулся. Это было бело-голубое одеяло с узором из маленьких планет, лун и звезд. - Ну… - начал он. - Было либо такое, либо с пуделями, - перебила его Джиллиан. – Придется тебе к нему привыкнуть. - Эй, Лука, тебе не стоит жаловаться. С тобой могло случиться кое-что намного хуже, - сказал Картер, демонстрируя ему свой свитер. Огромный и очень глупо выглядящий северный олень смотрел на них с передней части свитера. Лука резко усмехнулся, и снова скривился. Живот сильно мучил его. Но он отказывался сдаться. Он действительно хотел поддержать себе настроение, потому что боялся, что снова погрузится в то бескрасочное чистилище, которым стал его мир в годы после падения Вуковара. Он окинул северного оленя критическим взором. - Да ладно тебе. Это намного лучше, чем тот скелет. - Ох, дай мне передохнуть. - Какой еще скелет? – заинтересовалась Джиллиан. Прежде чем Картер смог перевести разговор на другую тему, Лука уже выдал всю историю о том, как Картер и Эбби на прошлый Хэллоуин явились на свою смену одетыми в маскарадные костюмы и как Картер настолько смутился из-за того, что оказался единственным, кто так поступил (поскольку Эбби, нарядившаяся медсестрой, не слишком выделялась), что переоделся обратно во врачебную форму ровно десять минут спустя после того, как вошел в приемное отделение. Картер слабо улыбнулся. Он чувствовал себя не слишком удобно, выслушивая эту историю из уст Луки, особенно из-за того, что подшучивание Луки над Эбби граничило с вульгарностью; но он решил придержать язык и вытерпеть роль всеобщего посмешища. Когда Джиллиан разразилась смехом, это, казалось, еще немного подняло Луке настроение. - О, тебе надо бы послушать о его последнем достижении. Эта выходка, безусловно, затмевает историю со скелетом, - отозвалась Джиллиан с озорным блеском в глазах. Лука бросил взгляд на Картера и с удивлением увидел, как тот покрылся багровым румянцем. - Что? Короткое молчание. - Мне рассказать ему, Картер? - Нет. - Ох, ну давай же. - Я сказал – нет. - Но, Картер… - проговорила Джиллиан с притворной мольбой. - Я САМ ему расскажу. Он стал смертельно серьезным, и Джиллиан испугалась, что между ними что-то пойдет наперекосяк, и их отношения испортятся. Она заметила, что Картер терпеливо вынес рассказ Луки о Хэллоуине, и уже догадалась, что между ними были какие-то проблемы, касавшиеся их работы и этой самой Эбби. Картер встал и наклонился к Луке. Он прошептал что-то Луке на ухо. Если у Джиллиан и были какие-то страхи, то они быстро рассеялись. - Ты сказал ему ЧТО? – спросил Лука в полном неверии, когда Картер отодвинулся от него. Картер наблюдал за Лукой со смесью смущения и веселья. Лука уставился на него на несколько секунд, а потом разразился хохотом. Он вынужден был прижать руки к животу, когда тот пронзила боль, но он просто не мог перестать смеяться. Слезы потекли у него по щекам. Он застонал. - Ох, Картер, пощади меня, - удалось ему пробормотать, когда его смех наконец немного пошел на убыль. Он слушал, как смеются Картер и Джиллиан, и у него стало легко на сердце. Они провели следующие несколько часов за разговором. Они переходили с одной темы на другую в непринужденной манере, которая удивляла всех троих. Было почти три часа ночи, когда Картер ввел Луке еще одну дозу обезболивающих. Луку всё еще лихорадило, он чувствовал тошноту, но часть напряжения, сковывавшего его тело, отступила, и он задремал, испытывая странное облегчение и уверенность. Он ощущал себя в безопасности. Призраки прошлого и страх потерять себя, казалось, ушли, по крайней мере на некоторое время.
Инна ЛМ: Глава 5. Вспышка, и всё потемнело. Он почувствовал, как волна жара прошла сквозь его тело. «Разорвалась граната, - подумал он. – Она задела меня. И я вообще не должен был бы сейчас думать этого. Я мертв.» От этой последней мысли сердце пропустило удар, и он почувствовал пустоту в животе, как если бы он спускался по лестнице, а последней ступеньки не было. * * * * Он открыл глаза. Тусклый свет проникал сквозь наполовину задернутые занавески. Он был в больничной палате. Это Окружная. Лука сделал глубокий вдох, а потом внезапно понял, что на лбу у него лежит холодное полотенце. Он повернул голову и увидел Картера. - Еще один кошмар? Лука кивнул и тяжело сглотнул, борясь с восстанием в животе и напряжением, сжимавшим горло. - Я пытался тебя разбудить, - Картер покачал головой. – Но ты очень крепко спишь. То есть когда наконец засыпаешь. - Я знаю… - пробормотал Лука. - Что ты здесь делаешь? Картер нерешительно улыбнулся. - Хочешь воды? – спросил он, в свою очередь. Лука понял, что Картер уклоняется от ответа, но решил пока не обращать на это внимания. - Да. Вода не прогнала бы тошноту, но Лука знал, что он должен что-нибудь выпить, если хочет избавиться от капельницы. Катетер убрали в то же день, когда он прибыл в Чикаго, поскольку тот стал источником другой инфекции, и Луке удалось убедить Картера и других врачей, что катетер ему не нужен. Теперь он уже одолел инфекцию с помощью антибиотиков, и жара у него больше не было, но в комбинации обезболивающих, которые ему давали, что-то вызывало головокружение и дурноту. Хотя врачи испробовали различные обезболивающие, он по-прежнему был не в состоянии удержать в желудке что-то твердое дольше получаса, и, таким образом, всё еще был прикован к капельнице. Ему сказали, что, учитывая потерю веса, которую он перенес в Конго, его не выпишут до тех пор, пока он не сможет нормально и регулярно питаться в течение четырех или пяти дней, так что ему предстояло провести в больнице по меньшей мере еще неделю. Лука потер глаза. Это звучало иронично, но он ненавидел больницы. Все те случаи, когда он оказывался заперт в них, всегда были самым несчастным временем в его жизни, пустотой, крепко скованной горем, одиночеством, виной и самообвинениями. И этот раз ничем не отличался от других. За исключением одиночества. Лука никак не мог решить, лучше или хуже был пациентом на своем рабочем месте, со всей суетой вокруг него его начальников и коллег, чем остаться одному со своими страданиями среди посторонних. Внимание, которое он получал от людей, едва знавших его и считавших себя обязанными выразить ему свое сочувствие из какого-то извращенного чувства долга, раздражало его и ранило его гордость. Но он не знал, как избежать этого внимания. Он был не таким, как Романо. Он не мог выгонять всех из своей палаты ругательствами и издевками. Лука был воспитанным человеком, он знал, что такое хорошие манеры, и никогда не бросался подобными словами попусту. Даже на своем родном языке. Поэтому он выдавливал из себя какие-то улыбки и какие-то односложные ответы, притворяясь, что он устал или в депрессии, и молча молился, чтобы посетители не оставались у него надолго и больше не возвращались. Он нажал на кнопку, регулирующую наклон изголовья, приподнимая его так, чтобы можно было сесть, пока Картер ходил в ванную наполнить кувшин с водой. Он слегка скривился, когда вес верхней половины тела надавил на кости и мышцы таза. Они всё еще болели от перелома и тех трех недель, которые Лука провел лежа на спине. Картер вернулся и вручил ему стакан, и Лука сделал несколько глотков. - Который час? – спросил он, когда закончил пить. - Четверть третьего. Лука вздохнул. Он проспал пару часов и знал, что этой ночью больше не уснет. Он поставил стакан на тумбочку и снова нажал на кнопку, немного опуская изголовье. - Не хочешь спать? - Нет. – Лука знал, о чем собирается говорить Картер, так что попытался перевести разговор на другое. – А как насчет тебя? Картер зевнул. - У меня закончилась смена час назад. - Так как же получилось, что ты не дома? - Я снова начинаю в шесть часов. На самом деле нет никакого смысла ехать домой. Так я потеряю по крайней мере час сна, вот я и решил свалиться здесь, - сказал Картер, указывая на глубокое кресло у окна. Его пространное объяснение было неубедительным, и он знал, что ему не обмануть Луку, но он в любом случае старался поддержать видимость того, что оказался здесь по такой простой причине. - Это было неудачное решение, - голос Луки был очень тихим. – Эти кресла на редкость неудобные. - Но все же не настолько, как кушетка в ординаторской. - В ординаторской ты бы, по крайней мере, спокойно проспал без перерыва все свои шесть часов, - едва пробормотав эти слова, Лука прикусил губу. Он сам подвел разговор назад к той теме, которой старался избегать. - Что? Когда вокруг вопит Фрэнк? Ты что, смеешься? Лука устало улыбнулся, когда Картер сел в кресло, поднял ноги и откинулся назад, укрывшись одеялом. Лука вздохнул. Ему повезло. Картер вроде бы не заметил, что он только что упомянул о том, что не спит. Но как раз тогда, когда он начал было расслабляться, до него донесся тихий и спокойный голос Картера. - Ты правда должен поговорить об этом с кем-нибудь, Лука. Ты больше не можешь так продолжать. - Как – так? – Голос Луки был резок, но Картер не сдавался. - Сколько ты проспал за последние три дня? Шесть часов? Восемь? - Это не твое дело. - Мое. - С каких это пор? - С тех пор, как я встал на голову ради тебя. Лука хихикнул, и Картер почувствовал, как часть напряжения, установившегося было между ними, исчезла. Последовало короткое молчание. - Это называется посттравматическое стрессовое расстройство, Картер, - голос Луки был утомленным. - Я знаю. И это лечится. - Чем? - Терапией. - Я не собираюсь разговаривать с психиатром. Картер передвинулся в кресле так, чтобы смотреть на Луку. Он отчетливо видел его профиль в тусклом свете. - Я знаю, ты думаешь, что это не поможет. Я… я не хотел разговаривать ни с кем после того, что случилось… После того, как меня ранили, а Люси умерла. Я думал, это что-то такое, с чем я должен справиться самостоятельно. Но я не смог. И, когда я наконец прошел терапию, это действительно помогло, хотя я частенько чувствовал себя по-дурацки во время групповых сеансов, - закончил он свою речь немного неловко. Лука повернул голову, чтобы взглянуть на Картера. Он различил очертания его тела, лежащего в кресле, но не мог видеть черты лица. И он не знал, хочет ли. Он чувствовал себя обязанным ответить откровенностью на откровенность Картера, и было настолько легче говорить в темноте, когда он знал, что собственное лицо не выдаст его. - Я знаю… - отозвался он мягко. – Я прошел через все эти процедуры, Картер. Но для меня это не… это не сработало. Он сделал паузу. Он услышал, как Картер сделал вдох, и решил продолжать, прежде чем у Картера будет шанс заговорить. - Я уже прожил с этим больше десяти лет. Это хроническое. Теперь настала его очередь перевести дыхание. Лука посмотрел на потолок, в поисках сил, которые понадобятся ему, чтобы произнести дальнейшее. После того, как он бросил терапию, более восьми лет назад, он редко говорил об этом. - Обычно… обычно всё не так плохо. Это продолжается… не дольше одного дня. Бывают недели… иногда месяцы, когда у меня не случается ночных кошмаров. Тогда я добираю недостающий сон. Голос Луки стал очень тихим. Картер решил больше не давить на него. Достаточно хорошо уже и то, что он получил подтверждение того, что Лука по-прежнему открывается ему. Картер видел, как Лука общался с другими своими коллегами, когда те навещали его на этой неделе, и наконец понял, что тот Лука, которого он знал в Окружной, был чем-то вроде маски, которую показывал всем настоящий Лука, чтобы заглушить всю боль, все чувства. Он так отличался от беспечного, но вместе с тем и уязвимого человека, который внезапно очнулся в Брюсселе. Картер понял, на что жаловалась Эбби, когда была с Лукой – что тот не разрешает ей пройти дальше определенного барьера – и был удивлен, что Лука позволил ему и Джиллиан пересечь эту черту. Он также боялся, что этот холодный, замкнутый Лука медленно убивал того, другого все эти годы, и что это внезапное появление на поверхности старшего из них будет всего лишь временным, что оно продлится, только пока Лука слаб и недостаточно бдителен. В последние несколько дней Лука уходил и от Джиллиан, и от него, отступая в мир, где его глаза станут пустыми, лишенными эмоций. Картер хорошо понимал, что не следует делать попыток принуждать его посещать сеансы терапии. Что нужно Луке, так это друг, которому он может довериться. Что нужно Луке, так это осознать, что он может довериться хоть кому-то. - Что в них? – рискнул Картер спросить. - Где? - В твоих кошмарах. - Э… Короткое молчание, и Картер испугался, что вышел за рамки допустимого. - Мина. Ответ Луки раздался, когда Картер уже больше не ожидал его. Он содрогнулся. Это звучало намного хуже, чем повторяющиеся появления Пола Собрики в его собственных снах. - Мне всё еще снится то дуло пистолета, - признался он в ответ. – Я не могу его увидеть, но чувствую его у себя на лбу. Лука прочистил горло. - Я бы предпочел не говорить об этом, Картер. - Да. Я знаю. Но в любом случае я должен был попытаться… - ответил Картер в качестве извинения. – Тебя по-прежнему тошнит? - А что? Картер сел в кресле, откинул одеяло в сторону и нагнулся, чтобы надеть туфли. - Потому что я собираюсь сходить и взять себе чего-нибудь попить. Я подумал, не захочешь ли ты чего-нибудь из автомата. Он услышал, как Лука хихикнул, когда он встал. - Так ты не очень-то поспишь. Картер почесал затылок и пожал плечами. - Ну что я могу сказать? Мне что-то ни с того ни сего расхотелось спать, - заявил он, не сумев, однако, подавить зевок. - Игрок в покер из тебя не выйдет, Картер. В голосе Луки был мягкий упрек. - Умгу… Тебе что-нибудь принести? - Имбирный эль. Лука наблюдал, как за Картером закрылась дверь, когда тот вышел из палаты. Он знал, что рассказ Картера о том, что он потеряет час сна, если поедет домой, был не более чем жалким оправданием, чтобы составить ему компанию. Лука не был уверен, нравится ли ему просыпаться и обнаруживать, что Картер только что переступил границы его уединения, но он был слишком измучен и обессилен, чтобы сердиться на него из-за этого. У Картера были самые благие намерения, и он никогда не был неловким или чересчур настойчивым. Лука был благодарен за это. Он едва пережил визиты некоторых посетителей снизу. Керри, например. Она набросилась на Картера в ту же минуту, когда они прибыли в Окружную. Лука, которому хотелось умереть от стыда под гнетом унижения, когда он понял, что его провезут на каталке через всё приемное, закрыл глаза, прикидываясь, что он без сознания или спит. Он не хотел видеть, как врачи и медсестры рассматривают его с той смесью жалости и зачарованности, которая была так хорошо ему знакома. И все же, когда двери распахнулись, он почувствовал их взгляды, пронизывающие его тело. В шумном приемном отделении внезапно настала гробовая тишина. Он испытал нечто большее, чем простое облегчение, когда его ввезли в лифт. Но Керри вошла в лифт вместе с ними, и принялась укорять Картера за то, что тот не позвонил семье Луки в Хорватию. Пока лифт медленно взбирался на шестой этаж, Лука чувствовал, как волна возмущения накатила на него. Что ОНА вообще знает о его семье? Почему она, черт побери, так уверена, что он должен был лететь в Хорватию, а не сюда? Что именно в Хорватии – как там она выразилась – ЕМУ МЕСТО? Каплей, переполнившей чашу, стал насмешливый вопрос Керри Картеру, не стал ли он законным опекуном Луки, так что он может положить его в Окружную, подписав согласие на госпитализацию. Тогда глаза Луки распахнулись, и он протянул руку к карте, которую держала Керри. - Дайте ее мне, Керри, - сказал он, и его акцент от раздражения стал сильнее. – Я сам себя положу. И да, мое место ДЕЙСТВИТЕЛЬНО здесь. Он все еще свирепо смотрел на нее, когда двери лифта открылись, и Картер протолкнул каталку мимо потерявшей дар речи Керри. Джиллиан грациозно выхватила карту у нее из рук и вложила в пальцы Луке. Он расписался в карте, и затем Картер положил ее на стол сестринского поста, пока он и Джиллин сгибались от смеха. Но Лука не избавился от помощи и забот Керри. Вечером, когда врачи наконец закончили обследовать и ощупывать его тело и обсуждать его так, словно его здесь вообще нет, когда Картер и Джиллиан наконец-то поддались усталости от долгого перелета и согласились признать, что он сможет обойтись без них несколько часов, когда он наконец был оставлен в одиночестве, наедине со своими мыслями, дверь его палаты открылась и впустила нового главврача. Лука лежал почти на боку, лицом к окну, опираясь на несколько подушек, но сразу же узнал поскрипывание костыля по линолеуму пола. - Я думал, тут должны стучать, - Лука не мог сдержать недовольства в голосе. - Я не хотела тебя будить, - ответила Керри. – Как ты, Лука? Она по-прежнему стояла у него за спиной. Лука слышал, как она взяла карту, висевшую на спинке кровати. В нем всколыхнулась ярость. - Если вы собираетесь нарушать мое уединение, то к чему давать себе труд спрашивать меня? – отрывисто проговорил он. Керри быстро положила карту обратно. Она не намеревалась копаться в истории болезни Луки. Она взяла ее чисто рефлекторно и пожалела об этом. Она пришла извиниться за свое поведение сегодня днем, а теперь начала с неверного шага, снова оскорбив Луку. - Извини… - сказала она примирительно, обойдя вокруг кровати, чтобы они могли смотреть в лицо друг другу. – Я не собиралась проявлять излишнее любопытство. Как ты? Лука только резко, презрительно выдохнул в ответ. Черты его лица стали жестче от потери веса и усталости, и выражение лица было замкнутым. - Как я выгляжу? – парировал он. - Изнуренным, истощенным, лихорадящим. Прямота Керри застигла его врасплох, но покровительственные нотки в ее голосе только разожгли его раздражение - Тогда почему бы не оставить меня в покое? Керри вздохнула и опустила глаза. Задача будет трудной. Она не хотела еще больше огорчать Луку, но должна была сказать ему то, ради чего пришла. - Это займет всего несколько минут, Лука. У меня есть для тебя новости. Она подождала, не скажет ли он что-нибудь, но он просто внимательно смотрел на нее. Она продолжила: - Учитывая твое состояние здоровья на тот момент, и отказ Картера отвезти тебя в Хорватию, я связалась с твоей семьей неделю назад. С тех пор мы делаем всё, чтобы доставить твоего отца в Чикаго. Американское посольство в Загребе выдало ему визу, и он… - ЧТО? – крик Луки заставил ее умолкнуть. – Керри, что ИМЕННО ты рассказала моему отцу? - Я проинформировала его о тяжести твоего состояния. - Ты не имела никакого права это делать! У тебя есть хоть малейшее… - Лука не смог закончить фразу. Он закашлялся. Керри положила ладонь ему на плечо. - Это была моя обязанность, Лука. Я должна была уведомить… Лука сбросил руку Керри со своего плеча бесцеремонным движением. Внезапно кашель превратился в рвоту, и прежде чем он сумел справиться с ней, он испачкал подушку. Керри поспешила в ванную и вернулась с тазиком и влажным полотенцем. Она убрала подушку у него из-под головы и поставила тазик на кровать. Она обтирала ему лицо, пока его выворачивало наизнанку. Лука старался увернуться от ее прикосновений. Он делал слабые попытки оттолкнуть ее, и беспомощность только довершала его гнев и бессильное разочарование. Наконец он нашел кнопку вызова и нажал на нее. - Уходи, Керри, - прохрипел он, когда немного отдышался. Керри заметила, что он вызвал медсестру, и поняла – даже слишком хорошо – как он должен себя чувствовать, но она не могла оставить его одного, пока здесь не появится кто-то, кто поможет ему. - Лука, ты действительно… - запротестовала она. - ВОН! – крикнул он. Прибыла медсестра. - Вам что-нибудь нужно, доктор Уивер? Господи. Она что, вообще не заметила, что он СУЩЕСТВУЕТ? - Доктору Ковачу нужна кое-какая помощь, - ответила Керри, как будто прочитала его мысли. Это только рассердило его еще сильнее. Он неподвижно смотрел на нее в бессильной ярости, прежде чем согнулся пополам в новом приступе рвоты. Медсестра принесла еще одно влажное полотенце и приложила ему к основанию шеи, поддерживая его голову над тазиком. Когда приступ наконец закончился и он снова лег на матрас, Керри уже ушла. - Вам прописали компазин, доктор Ковач. Хотите принять его? Он кивнул, слишком измученный, чтобы говорить. - Я сейчас вернусь. Он глядел в окно, чувствуя, как в животе образуется пустота. Тата заболеет от тревоги. Надо позвонить ему прямо сейчас, чтобы прояснить обстановку, рассказать, что случилось… Но он не мог сделать международный звонок из палаты, и одному богу известно, где его сотовый… Когда Картер и Джиллиан собирались вернуться в больницу? Около девяти или десяти? Он не может ждать так долго, чтобы поговорить с татой. Найдется ли кто-нибудь в приемном, кто одолжит ему сотовый? Но кто? Он был в не особенно хороших отношениях со своими коллегами перед тем, как уехал в Конго, и на самом деле не хотел просить об услуге никого из них… Он сделал глубокий вдох и задержал дыхание, когда понял, что его снова начинает тошнить. Медсестра возвратилась с новой подушкой, которую подложила ему под голову, и стаканом воды, чтобы он прополоскал рот. Лука покорно вытерпел все ее заботы и наблюдал, как она ввела компазин в капельницу. Лучше бы это было снотворное. Сегодня ночью он не сумеет поспать. У кого он мог бы попросить сотовый? Может быть, у Галланта или Сьюзен… или Эбби, если только они на дежурстве. Придется позвонить вниз, в приемное, чтобы выяснить. А какой номер у приемного? Он повернул голову, чтобы выяснить, где стоит телефон – тот был на боковом столике и попросту вне его досягаемости. И тогда он услышал, как медсестра кашлянула. - Доктор Ковач… - Да? - Доктор Уивер оставила это для вас на сестринском посту. Она сказала, что если вам захочется позвонить, вы просто можете… ну, вы просто можете пользоваться им так долго, как захотите. Она вложила ему в руку сотовый. Лука уставился на него. Его первым побуждением было швырнуть телефон об стену, но он понял, что ему придется принять предложенную Керри помощь, каким бы униженным он себя ни чувствовал. Он положил сотовый на матрас, рядом с собой. - Принести вам еще что-нибудь? Второе одеяло? - Нет, спасибо, - прошептал он, признав свое поражение. Он дождался, когда она закроет за собой дверь. Тогда он взял сотовый Керри и принялся набирать длинный номер, который уже давно запечатлелся у него в памяти. Когда он услышал хриплый звук отцовского голоса на другом конце линии, то вспомнил, который сейчас час в Хорватии. - Тата? Родной язык вернулся к нему по наитию, как благословение, однако единственное, что он смог выпалить, это: - Я тебя разбудил? * * * * - Лука? Разве ты не хочешь пить? Лука обнаружил, что держит между ладонями холодную банку и смотрит в обеспокоенные глаза Картера. - М-м? - Ты хочешь, чтобы я ее открыл? - Нет… Лука осторожно поднял крышечку и услышал знакомое шипение. Он сделал несколько глотков, стараясь не обращать внимания на пристальный и озабоченный взгляд Картера. - Где ты был? - М-м? - Когда я вошел. Ты был в милях отсюда. Лука улыбнулся. Было что-то освежающее в том, как Картеру удавалось сохранять беспечный настрой даже тогда, когда он говорил о своих тревогах. - Я думаю о моем отце. Картер кивнул. - Когда приземляется его самолет? - В три часа. – Лука вздохнул и произнес то, что они оба знали: - Джиллиан встретит его. - Он приедет прямо в больницу, да? - Надеюсь, что нет. Картер наморщил лоб от непонимания. - Он еще выше меня, - объяснил Лука. – И он уже не так молод. Он будет совершенно выжат, когда прибудет сюда… Картер кивнул. Его смена закончится к трем часам. Он раздумывал, следует ли ему остаться в больнице, чтобы послужить барьером между Керри и отцом Луки, или, в данном случае, скорее между Керри и Лукой. Керри приняла близко к сердцу задачу привезти отца Луки в Штаты, и это разозлило Луку сверх всякой меры. Он не хочет, чтобы его отец видел его таким, сказал он. Отец прошел через многое во время войны, и с него хватит. Он не нуждается в еще большей боли, и он не сумеет получить достаточно продолжительного отпуска на работе, чтобы увидеть, как его сын полностью выздоровеет. На предложение Керри, что Луке следует обдумать поездку в Хорватию, когда ему станет лучше, он только пренебрежительно фыркнул. Картер не был уверен, что понимает его. У него было сильное ощущение, что Лука скучает по своей родине, но он не имел ни малейшего представления о том, как часто тот бывал в Хорватии после того, как эмигрировал. Возвращение не было легким делом для Луки, даже на короткое время – Картер догадывался об этом, но воздерживался от вопросов. У него было сильное подозрение, что он окажется на очень тонком льду, если затронет этот предмет. - Как ты думаешь, это будет хорошей идеей – чтобы я пришел поприветствовать твоего отца, когда он сюда приедет? Вопрос Картера прозвучал настороженно, почти робко. Это вызвало у Луки улыбку. - Я не знаю… Здесь и так уже будет масса народу. - Как, Уивер закатывает вечеринку для всего квартала, а ты скрываешь это от меня? Лука раздраженно вздохнул. - Это больше похоже на… Как вы это называете? Казнительная команда? - РАССТРЕЛЬНАЯ команда. Но ты же не думаешь, что она ввязалась во все хлопоты по доставке твоего отца в Америку для того, чтобы застрелить его в первый же день, когда его нога ступит на порог Окружной, верно? - В комитете по встрече – Уивер, Романо и Онспо. - Ого… Я постараюсь раздобыть для твоего отца бронежилет. Лука тихо рассмеялся, но потом его глаза потемнели. - Она даже наняла переводчика, - проговорил он с горечью. - Ох… Только не говори мне, что она больше тебе не доверяет… Лука посмотрел в сторону. - Из-за чего вы с ней поспорили сегодня? - Ты слышал об этом? - Лука, Я СЛЫШАЛ ЭТО. Твой голос был таким громким, что дошел через все этажи до самого приемного, - преувеличил Картер. Он хотел поддержать разговор в легком тоне. – Романо перепуган до смерти. Ты бросаешь тень на его репутацию. В ответ он получил только бледную улыбку. - Мне бы не хотелось обсуждать это, Картер, - голос Луки был лишь сломленным шепотом. Его взгляд ушел вдаль. Он сделал несколько глотков из банки и потом поставил ее на тумбочку. Картер понял. Он уселся в кресло. - Ну, если ты хочешь, чтобы еще кто-то внес свой вклад в эту суматоху… Некоторое время не было никакого ответа. - Ты будешь так же измотан, как и мой отец, - вздохнул Лука. – Будет лучше, если ты отправишься домой. Картер кивнул и лег в кресло, откинувшись на спинку. Лука сделал глоток своей кока-колы. Некоторое время они разделяли друг с другом дружелюбное молчание, пока Лука снова не нарушил его. - Но спасибо тебе… Картер улыбнулся в темноте.
Инна ЛМ: Глава 6. Джиллиан уставилась в опустевшую картонную чашечку, раздумывая, не допить ли последние остатки холодного кофе-эспрессо. В результате она отказалась от этой мысли и постучала чашечкой по столу, подзывая официантку со счетом. Не выйти ли наружу и выкурить еще одну сигарету? Нет, слишком холодно, а она уже устала уставать мерзнуть ради нескольких затяжек. Вот чего ей недоставало после Африки. Возможности курить почти всюду, где ей заблагорассудится… Нет, не совсем. Чего ей действительно недоставало, так это возможности поделиться с кем-нибудь сигаретой. В Конго курение по-прежнему оставалось социальной привычкой. Там она делилась сигаретами почти со всеми, кого знала. Курение было частью разговора, молчания, выпивки, совместного отдыха. Здесь, в Штатах, оно было индивидуальной привычкой, чем-то, что ты делаешь сам по себе, когда люди, которых ты знаешь, не смотрят на тебя. Она мрачно улыбнулась, когда осознала иронию того, о чем только что подумала. Когда люди, которых ты знаешь, не смотрят на тебя. В Чикаго она знала только двоих людей. Один из них был слишком занят возней с бесконечными страховыми документами, счетами за лечение и удостоверениями, плюс попытками вернуться к своей основной работе, и так уже слишком активно требующей его возвращения, чтобы у него еще оставались нерастраченные силы или время на то, чтобы смотреть, как она курит. А другой… Ну, дела обстояли так, словно этот другой отказывался смотреть на нее. Уже в Брюсселе она заметила, что Лука чувствует себя неловко, когда она ухаживает за ним, поэтому она прекратила исполнять обязанности медсестры сразу же, как только появился медицинский персонал, который мог делать это. Но потом он стал стыдиться принимать от нее даже те мелкие услуги, которые оказывают только друзья – например, принести ему одежду и туалетные принадлежности, достать для него что-нибудь почитать или какую-нибудь музыку, уговаривать его поесть… Он неизменно оставлял без отклика все ее попытки приблизиться к нему, всё дальше отступал вглубь себя каждый раз, когда она подходила поближе. Да что там, даже сегодня утром, когда она приехала в больницу с банкой клубничного мороженого в одной руке и тюбиком крема для бритья в другой, ей так и не удалось вытянуть из него улыбку. Он только посмотрел на принесенные ею вещи, холодно поблагодарил ее и съел пару ложек мороженого просто из вежливости. Она провела с ним несколько минут в напряженном молчании, пока не пришла медсестра, чтобы очистить его спицы. Тогда она ушла в кафетерий выпить чашку противного тепловатого кофе, поскольку знала, что он не хочет, чтобы она была рядом, когда его тело обнажено и выставлено на всеобщее обозрение. Получасом позже она снова вернулась в его палату, и обнаружила, что он делает первые самостоятельные шаги. Она стояла на пороге, наблюдая, как он, одетый в больничную рубашку и халат, который она ему купила, идет, тяжело опираясь на раму Циммера и старательно следуя инструкциям медсестры из физиотерапевтического отделения и санитара, которые подбадривают его, побуждая преодолеть короткую дистанцию между кроватью и креслом. Когда они помогли ему повернуться и опустили его в кресло, он заметил ее. Внезапная вспышка раздражения промелькнула в его глазах. Она отвела взгляд. Когда она снова подняла глаза, его ярость сменилась замкнутостью, тем настороженным и одновременно закрытым выражением, которое теперь не сходило у него с лица. Она сделала ему комплимент за его первое пешее путешествие, но каким-то образом ее слова прозвучали неискренне. Его ответы были такими же. Они продолжали молчать некоторое время, пока она не произнесла неуклюжее извинение и ушла, сказав ему, что еще заглянет перед тем, как отправляться в аэропорт. Когда она закрыла дверь его палаты, то поняла, что это в первый раз она убежала от него. Убегать от любовников не было для нее новым опытом, но сейчас она впервые бежала не от страха обязательств, которые возникнут у нее перед ним. На этот раз ее отвергли, вежливо, но твердо дали ей отставку. Она постаралась сдержать себя. А на что она, собственно, рассчитывала? Их отношения в Конго возникли на случайной основе. Никаких ожиданий, никакой привязанности и связи друг с другом, никаких обязательств. Никаких разговоров о прошлом, попыток узнать друг друга, просто наслаждение телом другого, способ забыться в физическом контакте. Всё, что она перечувствовала с тех пор, как они нашли его в лагере беженцев, было только ее чувствами. Он не разделял их, и не хотел разделять. Он испытывал только стыд и унижение, потому что его некогда здоровое и очень привлекательное тело было низведено до болезненной беспомощности, и поэтому он больше не был тем сильным мужчиной, который схватил бы ее в объятия и заставил забыть безумие войны, происходившей вокруг них. Раздраженно махнув рукой, Джиллиан встала и в сотый раз проверила, когда прибывает тот самый самолет из Парижа. Он опаздывал на полчаса. Ей еще оставалось ждать сорок пять минут. Она приехала в аэропорт слишком рано, и не оттого, что боялась застрять в уличной пробке или заблудиться в переплетении чикагских дорог. Она зашла сегодня днем в палату Луки, как и обещала. Парикмахер, с которым она созвонилась вчера, уже побывал здесь, и волосы Луки были аккуратно подстрижены. Не в силах скрыть тот эффект, который на нее производила красота, она восхищенно присвистнула, но он нахмурился, и это сразу же оборвало любые возможные шутки и поддразнивания с ее стороны. Ее попытки завязать легкий разговор превратились в ничего не значащие фразы, на которые он отвечал односложные репликами и короткими, едва ли не грубыми улыбками. В конце концов он неожиданно спросил ее, когда она собирается возвращаться домой. Она промямлила, что у нее еще осталась неделя отпуска, и он заметил, что, с его точки зрения, она уже искупила всё то, за что считала себя обязанной заплатить. Она может провести остаток отпуска, по-настоящему отдыхая. Она попыталась объясниться: - Лука, я… - Не надо. - Что не надо? - Не надо оправдываться передо мной. Я уже наслушался этого предостаточно. - Но я не… - она остановилась на полуслове. Нелегко было выразить это. Она действительно не узнавала саму себя. Она вела себя как девочка-подросток, влюбившаяся в человека, которого едва знала, бросила свою работу и даже обдумывала переезд в другой город, другую страну ради него. Такое ты делаешь, когда тебе семнадцать или восемнадцать лет, а не когда ты посередине своей жизни и карьеры. Она думала о Луке как о пламени, а о себе – как о мотыльке, которого влечет к нему. Каким бы красивым не был в ее глазах этот образ, она не могла не признать, что это клише, сентиментальное общее место. Она засмеялась над собой. Джиллиан, невлюбленная, исполняет главную роль в мелодрамы, которую не рекомендуется смотреть детям до тринадцати лет. Она вытерла щеки кончиками пальцев, когда поняла, что плачет. Она бросила взгляд на незнакомых людей вокруг и получила подтверждение этому, когда все они отвели глаза, благовоспитанно изображая, что ничего не замечают. Рассердившись на саму себя, она высмотрела ближайшую уборную и пошла туда умыться. * * * * Петар устало тащился по тому, что, как он надеялся, было последним переходом этого бесконечного аэропорта. Прежде он беспокоился о том, что не успеет вовремя пересесть на другой самолет и не сумеет разговаривать с иммиграционной полицией, но он никогда не думал, что ему придется брести по нескончаемым коридорам с грузом двух своих чемоданов и большого пакета с картинами, которые он привез для Луки. Мускулы рук ныли, и он знал, что запасы его выносливости вот-вот подойдут к концу. Он уже чувствовал легкую дрожь в руках и ногах. Колени подрагивали. Годы не приходят одни. Со вздохом он упал в кресло и опустил на пол всё, что нес. Он достал из кармана носовой платок и промокнул лоб. Он посидел пару минут, чтобы собраться с силами, а потом встал и снова поднял свои вещи. Снаружи, за воротами, кто-то ждет его. Его самолет опоздал. Ему лучше поторопиться. * * * * Джиллиан не сводила глаз с толпы, которая выходила из ворот иммиграционного контроля; она вытягивала шею и высоко держала лист бумаги, на котором написала «Г-н Петар Ковач». Она проклинала судьбу за то, что та не сделала ее повыше ростом. Заметит ли ее отец Луки среди всех этих людей? Как он будет выглядеть? Будет ли в нем какое-то сходство с Лукой? Пожилой лысый мужчина вышел из ворот. Он оглядывался вокруг и казался немного растерянным. Джиллиан решила, что это вполне может быть он. Она подняла повыше свою табличку и выжидательно заулыбалась. Человек скользнул взглядом по ее табличке и мимо нее, и она почувствовала себя немного смешной. Она снова сосредоточилась на воротах. * * * * Снаружи, за воротами, было множество людей. Все смешались в общую толпу, одни обнимались и целовались, другие вежливо трясли друг другу руки. Петар обнаружил, что захвачен этим водоворотом, но не переставал выискивать кого-то, кто, должно быть, ищет его. Он ощутил легкий приступ паники, когда понял, что даже не знает, кто именно будет встречать его. Но затем он заметил миниатюрную женщину, которая держала табличку с его именем и, казалось, пребывала в замешательстве. Он медленно пробрался к ней через толпу, бормоча извинения, когда его чемоданы задевали людей вокруг него. Внезапно перед ней оказался очень высокий широкоплечий человек. Когда Джиллиан поднял взгляд, она увидела, что смотрит в лицо, обрамленное седой бородой, в очень добрые, знакомые карие глаза. - Я Петар Ковач, - сказал человек, поставив чемоданы на пол. Джиллиан широко улыбнулась, когда тепло разлилось по всему ее телу. В голосе Петара были те же глубокие, звучные интонации, что и у Луки. - Добро пожаловать в Америку, - сказала она по-хорватски. Петар выпрямился в удивлении, когда услышал слова своего родного языка. - Вы говорите по-хорватски? Джиллиан усмехнулась и повела плечом. - Только так, - ответила она на том же языке и свела почти вплотную большой и указательный пальцы, показывая очень маленькое количество. – И очень плохо. - Я так не думаю, - возразил Петар и протянул руку. - Рад встретиться с вами. - Джиллиан, - представилась она. Вспышка понимания и узнавания промелькнула в глазах Петара, и они стали еще теплее, если это было вообще возможно. Он притянул ее к себе, и неожиданно Джиллиан утонула в его руках. Объятие было сердечным, но кратким. - Спасибо вам… - прошептал Петар, отпустив ее. Она выглядела потрясенной, так что он ощутил потребность объясниться. – Спасибо за то, что спасли жизнь моего сына. Джиллиан поняла, что он за что-то благодарит ее, но не уловила смысла последней фразы. - Я не понимаю, - отозвалась она, довольная, что успела попрактиковаться в подобных фразах. Петар наморщил лоб, борясь с иностранными словами. - Вы были в Конго, нет? Лука – ваша забота… Спасибо. Печальная улыбка заиграла в уголках рта Джиллиан, пока она обдумывала ту правду, которая стояла за словами Петара. Он подразумевал, что она заботилась о Луке, но да, Лука ДЕЙСТВИТЕЛЬНО заботил ее. Жаль, что Лука не испытывал той же благодарности, что его отец, подумала она с горечью. Внезапно она поняла, что до тошноты пресытилась тем разочарованием, которое изводило ее всю прошлую неделю, и которое она держала в узде до нынешнего дня, когда слова Луки наконец прояснили их взаимоотношения. Она поспешила ответить, тоже по-английски: - Вам не за что меня благодарить… Не помочь ли вам с ними? Она указала на чемоданы, и, когда Петар никак не отреагировал (вероятно, он пытался догадаться, что она только что сказала), она схватила один из чемоданов и попробовала поднять его. Он оказался гораздо тяжелее, чем она думала. - Нет, нет… - пробормотал Петар. – Это… - он остановился из-за того, что ему не хватало слов. – Слишком тяжелый, - продолжил он по-хорватски. Джиллиан улыбнулась. Она не знала этого слова, но поняла, что он имеет в виду. - Тяжелый, - предположила она по-английски. - Тяжелый, - повторил он. – Да, тяжелый. Я беру этот. Вы тот, - он вручил ей пакет с картинами. Она с любопытством посмотрела на пакет и засунула его себе под мышку, пока Петар поднимал чемоданы. - Картины. Для Луки, - объяснил он. Ее лицо осветилось пониманием. - А… ну, а это? – спросила она, прежде чем смогла удержаться, указывая на чемодан, который недавно пыталась поднять. Она тут же об этом пожалела, побоявшись, что он огорчиться из-за ее назойливости, из-за того, что она сует нос туда, куда не следует. Но ее страхи были быстро рассеяны. - Книги. Для Луки, - Петар снова перешел на хорватский, но она поняла. - Книги? Петар кивнул. Чемодан был по-настоящему тяжелый. Должно быть, он весь заполнен книгами. - Многие книги, - сказала она. - МНОГО книг, - поправил Петар. Она улыбнулась. - МНОГО книг, - повторила она. А потом попробовала сложить еще одну фразу: - Все для Луки? - Да, они все для него, - вздохнул Петар покорно. Она хихикнула и стала показывать ему дорогу. - Идемте, - она попробовала еще немного поговорить по-хорватски. – Машина вот. - Машина вот ЗДЕСЬ, - мягко поправил ее Петар, и получил от нее широкую улыбку. Она многое узнает, если у нее будет шанс провести какое-то время с отцом Луки. И возможно, не только хорватский язык. Она раньше никогда не думала, что Лука был ревностным книгочеем. Джиллиан гадала, какого сорта книги он предпочитает. * * * * Когда двери лифта отворились, и они с Петаром вышли на шестом этаже, Джиллиан застыла на месте. В конце коридора стоял расстрельная команда, как называл их Лука. Джиллиан встречалась с ними со всеми и раньше на этой неделе, но, хотя эти люди и казались немного пугающими, особенно Уивер и Романо, не они были причиной ее страха. Рядом с ними стоял долговязый человек средних лет, одетый в сутану. Она сразу же узнала его, и готова была уже уйти обратно в лифт, когда Петар взял ее за локоть. Она посмотрела вверх. Его теплые глаза пытливо изучали ее. - Простите, мне кажется, я забыла кое-что в машине, - неуверенно проговорила она, запинаясь. Он не выпустил ее из своей хватки, но ободряюще улыбнулся. - Не есть важно, - сказал он. – Идете со мной? - Я правда не могу… Двери лифта уже закрывались, а эти четверо приближались к ней и Петару Если она не уйдет прямо сейчас, то будет слишком поздно. Но глаза Петара пригвоздили ее к месту. Ох, к черту. Она встретит всё это лицом к лицу. Лука ясно дал понять, что больше не желает, чтобы она была поблизости. Ну, так и что с того, если он и его отец узнают теперь о тех пленках? Она сможет просто отдать им пленки, прежде чем уехать в Монреаль. Она улыбнулась, надеясь, что это выглядит чем-то большим, чем наполовину фальшивая гримаса. - Хорошо. Петар улыбнулся в ответ и подбадривающе подмигнул ей. Он ощутил ее страх, когда она заметила тех четверых людей, которые собирались заговорить с ними, и увидел, как она пыталась сбежать. От этого его любопытство только возросло до предела. По разговору, который состоялся у них в машине по дороге из аэропорта, он составил о ней очень хорошее впечатление, несмотря на постоянные заминки, вызванные языковыми трудностями. Она была дружелюбной, добросердечной. Она изучала хорватский с энергией, которая бесконечно много говорила о ее интересе к Луке. И ее глаза сверкали, когда речь заходила о нем. О, ну ладно, может быть, он немного домыслил или преувеличил последний пункт, но всё равно… - Мистер Ковач? Он повернулся к четверым людям, стоящим перед ним, по-прежнему удерживая рядом Джиллиан. Он кивнул. - Я – Керри Уивер. Он выпустил Джиллиан и сердечно потряс руку доктору Уивер. - Приятно познакомиться, доктор. Керри улыбнулась. Петар заметил, что вокруг ее глаз было какое-то напряжение, которое не исчезло, когда она улыбалась. Она продолжила представлять остальных. Петар пожал руки двоим другим врачам, не очень хорошо понимая, кто они такие или почему ему следует встретиться с ними. Его поразило, что из троих врачей одна ходила с помощью костыля, а у другого была только одна рука. Но он не стал присматриваться слишком пристально. Дома он научился не задерживать взгляд на таких вещах. Когда он услышал имя священника, то повернулся к хорвату. - Рад встретиться с вами, святой отец. - Это я рад, мистер Ковач. Я здесь для того, чтобы переводить вам. Лицо Петара потемнело от страха. - Но Лука ведь, конечно… Он не… - Нет, мистер Ковач. С Лукой всё в порядке, и вы скоро его увидите. Но доктор Уивер хотела бы перед этим сообщить вам о состоянии Луки, и… - священник бросил острый взгляд на Джиллиан, которая неподвижно смотрела в пол. – Я думаю, что мне также следует проинформировать вас о некоторых других вещах. Любопытство Петара взлетело до небес, но ему снова удалось изобразить учтивую незаинтересованность. - Хорошо, - сказал он и склонил голову в легком поклоне. – Господа… - его английский заставил троих врачей улыбнуться. Доктор Уивер указала на дверь дальше по коридору, и Петра опять взял Джиллиан за локоть. Если бы он этого не сделал, она осталась бы здесь, и он был уверен, что она не задержится в этом коридоре до конца их небольшой медицинской конференции. Он заметил сокрушенное и покаянное выражение лица отца Притича. Между Джиллиан и священником определенно что-то было не так. Доктор Уивер тоже не выглядела слишком довольной тем, что он тащит за собой эту канадку, но Петар не собирался отпускать ее. Он был уверен, что в состоянии Луки нет ничего такого, чего Джиллиан уже не знает, поскольку именно она вывезла Луку из Конго вместе с этим американским врачом… И как же его зовут? Петар проклял свою плохую память на иностранные имена. Они прошли в маленький конференц-зал, и вскоре все уже сидели вокруг стола. Перед Петаром поставили кружку со слабым кофе, и доктор Уивер начала свое выступление. Петар внимательно слушал. И он, и Степан уже говорили с доктором Уивер несколько раз по телефону. Степану это удавалось лучше, и он исполнительно переводил ему слова врача, но Петар по-прежнему не был убежден, верно ли он понимает, что не так с Лукой, помимо переломов множества костей и перенесенной операции. У него было такое ощущение, что и эти врачи тоже в этом не уверены. Он хотел подтвердить свое впечатление. Однако, чем дольше продолжалось это совещание, тем нетерпеливее он становился. Он испытывал настоятельную потребность увидеть Луку. Наконец доктор Уивер закончила, и после короткой речи старшего из врачей они все встали. Но у Петара еще оставался один вопрос. - А доктор… - он остановился. – Тот, который ездил в Конго за Лукой? Священник перевел. - Доктор Картер? – спросила доктор Уивер. - Да, я бы хотел поблагодарить его. Петар подождал, пока ему не перевели ответ доктора Романо. Этот человек впервые открыл рот после того, как пробормотал приветствия в коридоре. - Доктор Картер был на дежурстве до трех часов. Он проработал часть ночи. Сейчас он должен быть дома, но я уверен, что вы сможете увидеться с ним завтра. Прямота этого маленького врача понравилась Петару. Он кивнул и вышел из зала, по приглашению врачей. Он позволил доктору Уивер и Джиллиан выйти первыми, и когда он уже собирался ступить через порог, священник остановил его. - Мистер Ковач… - Да. - Я бы хотел сказать вам пару слов после того, как вы увидитесь с вашим сыном, если вы не возражаете. Петар кивнул. Потом все они проводили его дальше по коридору. Доктор Уивер остановилась у палаты и постучала, но когда она уже готовилась открыть дверь, старший из врачей повернул ручку и показал Петару, чтобы тот входил. Петар оказался в тускло освещенной комнате, и дверь закрылась за ним. * * * * Жалюзи были подняты, и Джиллиан не могла оторвать глаз от палаты. Она видела, как Петар вошел туда и резко остановился на полушаге. Она увидела встревоженный взгляд Луки, прикованный к отцу. Потом она услышала их низкие, звучные голоса и видела, как Петар подошел вплотную к кровати, наклонился над ней и обнял своего сына. Лука обвил своими худыми руками спину отца – очень крепко. Потом чья-то осторожная рука взяла ее под локоть, очень похоже на то, как немного ранее это делал Петар. Она обернулась на звук голоса доктора Онспо. - Я думаю, нам лучше предоставить им немного уединения, не так ли? Джиллиан кивнула и почувствовала, как горят ее щеки. - Не хотите ли чашку кофе? Джиллиан быстро огляделась вокруг. Священник сдержанно разговаривал с доктором Уивер, а доктор Романо уже направился к выходу. - Да, благодарю вас, - сказала она со вздохом. Внезапно она почувствовала, как ее захлестнуло изнеможение. Доктор Онспо кивнул на прощание доктору Уивер и священнику, а затем повернулся к Джиллиан. - Мы выпьем кофе у меня в кабинете, если вы не против, - сказал он, уводя ее с собой. Джиллиан снова кивнула, но потом остановилась. - Но я должна отвезти мистера Ковача… Что, если он выйдет и не…? Доктор Онспо опять улыбнулся. - Мы оставим для него записку на сестринском посту. Или, еще лучше, мы попросим, чтобы кто-нибудь нам позвонил. Он остановился у сестринского поста и отдал какие-то распоряжения. Джиллиан рассеянно наблюдала за доктором Уивер и священником, нервно прикусывая ноготь. Ох, господи. Потом ей всё же придется встретиться лицом к лицу с ЭТИМ. Втянет ли священник доктора Уивер в спор? Потом она заметила, что доктор Онспо обращается к ней. - Простите? - С вами все в порядке? - Да, я просто немного устала. * * * * Петар в последний раз посмотрел на спящего Луку, прежде чем тихо закрыть дверь. Лука боролся со сном в течение последнего получаса, но в конце концов проиграл сражение, и Петар был этому рад. Лука нуждался в отдыхе. Он выглядел таким хрупким и беззащитным среди подушек. Воспоминание, которое Петар отгонял от себя во время всего их разговора, внезапно захватило его. Лука, лежащий на другой больничной кровати, такой худой, что скулы выступают под кожей и глаза кажутся вдвое больше своего размера, неподвижно смотрящий на него. Лука, погрузившийся в такую сильную боль, что он больше не кажется самим собой, прошедший весь путь за пределы слов, за пределы слёз и за пределы отчаяния. Петар плотно зажмурил глаза и прислонился лбом к двери. Потом, с некоторым усилием, он отделился от нее и огляделся вокруг. В коридоре никого не было. Он прошел к сестринскому посту, а потом заметил отца Притича, сидящего в зоне ожидания. Тот встал, как только увидел его, и Петар понял, что ему хочется, чтобы священника тут не было. Как же он устал. Ему хотелось только поехать в квартиру Луки и рухнуть там, и проспать целую неделю. Господи Иисусе. Всё, чего ему хотелось – это немного сна. С тех пор как он ответил на первый телефонный звонок из Окружной больницы, он был не в состоянии проспать больше двух или трех часов подряд. Сначала – беспокойство из-за того, что не было точно известно, что случилось с Лукой. Потребовалось гораздо больше, чем совещание по телефону и помощь Степана, чтобы выяснить это. Потом пришел черед бесконечного собирания документов, которые были нужны для визы, тревоги из-за того, что он получит еще один отрицательный ответ от американского правительства по причине его слишком низкой заработной платы, переговоров с начальником, чтобы тот дал ему пару свободных недель, и одалживания денег на дорогу у друзей и родственников. И теперь, когда он наконец-то был здесь, его тревога о Луке многократно возросла вместо того, чтобы уменьшиться. Петар знал, что он должен был бы чувствовать себя до определенной степени успокоенным. Первоначальная болезнь Луки была под контролем, его кости благополучно срастались, и он находился в очень хорошей больнице. И да, он был в сознании, а не в том оглушенном состоянии, которое описала ему по телефону доктор Уивер две недели назад. Это последнее обстоятельство так сильно перепугало тогда Петара, что, хотя он уже несколько раз разговаривал с Лукой после того первого телефонного звонка на рассвете, он всё еще был не в силах отогнать свои тревоги. А теперь… Лука был слаб и изнурен. И он явно испытывал боль, и не только физическую. Петар уже привык к мысли о том, что он, возможно, никогда не увидит Луку восстановившим жизненные силы и способность радоваться жизни, которые были у него до войны, но надеялся, что ему больше никогда не придется увидеть то выражение горя, которое поселилось в глазах его сына на многие годы после падения Вуковара. И теперь оно было в них снова, погребенное глубоко внутри. И в них было еще что-то, некая твердость и резкость в Луке, что-то, что Петар не мог по-настоящему определить. Он уже почувствовал это три года назад, когда Лука приезжал с коротким визитом на Рождество, но тогда Петар просто отмахнулся от этого. Он сказал себя, что это нормально – то, что Лука переменился, живя за границей. Это было всего лишь естественное изменение, как и легкий американский акцент, который проскальзывал в его манере говорить по-хорватски и из-за которого дочери Степана дразнили своего американского дядю. Однако теперь эта жесткость была такой сильной и явственной, что Петар больше не мог себя обманывать. Он вздохнул и постарался сосредоточиться на слова отца Притича. - …Она сохранила эти пленки, и я боюсь, что ваш сын не знает об их существовании, мистер Ковач. - Простите, святой отец. Мне кажется, я что-то пропустил. Какие пленки? Отец Притич оглядел человека, стоящего перед ним. Тот казался усталым и был так отвлечен какими-то своими мыслями, что не слышал ни слова из того, что он сказал. - Не хотите ли чашку кофе, мистер Ковач? - Не думаю. Я выпил их уже слишком много. - Не хотите ли чего-нибудь еще? Чая? Может быть, воды? Петар устало улыбнулся. Он бы с радостью сказал отцу Притичу, как именно он себя чувствует и чего хочет, но побоялся, что его выражения будут чересчур грубыми для ушей священника. - Нет, спасибо. Вы говорили мне о…? Отец Притич снова начал свой рассказ, с самого начала. На этот раз уже спустя две минуты он полностью завладел вниманием Петара. - Она попросила вас перевести их для нее? – Петар не мог поверить собственным ушам. Священник утвердительно кивнул, и Петар так и застыл. Ему не было нужды спрашивать, что на этих пленках. Он представлял себе это очень даже хорошо. Они должны напоминать несвязное бормотание Луки в госпитале Красного Креста в Загребе, и ночные кошмары, которые преследовали его в первые месяцы после того, как он вернулся домой. Петар постарался не содрогнуться. Так ВОТ ЧТО она старалась понять. Петар не знал, должен ли он ощущать изумление или отвращение. Она могла сделать это из искренней увлеченности Лукой, но также и из болезненного любопытства, того самого, которое Петар видел в глазах многочисленных журналистов, пытавшихся взять интервью у Луки, когда стало известно, что он пережил резню в Вуковарской больнице. Двери лифта в конце коридора раскрылись, и оттуда вышли Джиллиан и тот добрый пожилой врач, который открывал ему дверь в палату Луки. Петар увидел, как она посмотрела на него и священника, как она остановилась и отступила назад, испуганная. Испуганная и пристыженная. Она поняла, что отец Притич только что рассказал ему. И она чувствовала смущение и замешательство. Петар выпрямился и улыбнулся, подходя к ней. Ни у одного из журналистов, которых он встречал, никогда не было такой реакции. Они всегда считали, что имеют ПРАВО знать. Они всегда разговаривали громкими голосами, полными напора и самоуверенности, перешагивая через любого, кто оказывался у них на пути. Петар протянул к ней руки. - Вы возвращались, - сказал он. Что-то в его словах должно было быть неправильным, поскольку они заставили улыбнуться как Джиллиан, так и врача. Петар отметил присутствие врача вежливым кивком и потряс ему руку, в то время как тот сказал что-то, что Петар не совсем понял. Хотя он уловил слово «кофе». Ему что, предлагают еще одну чашку? Нет, дело было не в этом. Еще потряся ему руку, пожилой врач повернулся и направился дальше по коридору. Петар вздохнул с облегчением. - Мы едем домой? – спросил он Джиллиан, и у него потеплело на сердце, когда он получил от нее еще одну улыбку. – Вы ждете здесь. Я иду говорить до свидания отцу Притичу, да? Джиллиан кивнула, стараясь удержать приклеенную на лице улыбку. Она нервно сплетала и расплетала пальцы, когда он, пройдя по коридору к священнику, пожимал тому руку. Отец Притич казался шокированным, но Петар не дал ему времени на возражения. Он повернулся и возвратился к Джиллиан, взял ее под локоть в своей сердечной джентльменской манере и проводил к лифту. * * * * Петар уронил оба чемодана на пол и окинул взглядом гостиную. - Это есть квартира Луки? – спросил он у Джиллиан, не веря своим глазам. - Да… - ответила Джиллиан, пытаясь понять удивление Петара. Была ли квартира слишком большой по его стандартам? Может быть, слишком стильной? Или слишком роскошной? Петар смотрел на лакированные полы и темную мебель. Очертания столов были угловатыми, твердыми. Все поверхности были таким блестящими и гладкими, что почти отталкивало. Всё находилось в строжайшем порядке. Здесь не было ни единого предмета, который нес бы на себе отпечаток человеческого прикосновения, ничего, что выдавало бы, что кто-то по-настоящему ЖИВЕТ в этом месте. Комната казалась картинкой с обложки журнала по дизайну. Голые стены, окрашенные в темные цвета, создавали холодную атмосферу. Петар шел вглубь комнаты, пока не очутился в середине гостиной, и тогда он заметил гигантский аквариум. Он усмехнулся и обернулся к Джиллиан. - ВОТ ЭТО – Луки, - сказал он, указывая на аквариум. Петар подошел поближе к нему, чтобы полюбоваться мириадами тропических рыбок, плавающих внутри. Это был красивый аквариум с фильтром, нагревателем для воды и множеством растений. Он покачал головой и тихонько засмеялся. - Почему? – спросила Джиллиан, и, когда Петар посмотрел на нее с озадаченным выражением на лице, она попыталась сформулировать свой вопрос по-хорватски. – Почему вы говорите… это – Луки? - Почему вы СКАЗАЛИ, что этот АКВАРИУМ – Луки? – поправил ее Петар, и заставил повторить вопрос, прежде чем он попробовал ответить по-английски. - Лука хочет рыбы когда маленький, всегда. Он брал их из моря. Держал в банках. Банки для джема. Но они всегда умирают. Теперь у него все рыбы в большой банке. Джиллиан грустно улыбнулась одними уголками губ, пока боролась с комком в горле. Она несколько раз моргнула и сделала глубокий вдох. - Спальня дальше по коридору, - сказала она по-английски. – А кухня – вот эта комната слева. Не хотите ли чего-нибудь выпить? Она торопливо прошла на кухню и открыла холодильник. Когда Петар вошел в кухню, она сунула голову внутрь. - Не хотите ли сока? Или, может быть, воды? Или пива? – спрашивала она, доставая все эти вещи и показывая ему, чтобы он мог увидеть их на случай, если не понял ее слов. - Пиво, спасибо, - ответил Петар. Он удивился внезапному проявлению печали, появившейся в глазах Джиллиан, когда он говорил о Луке. - Вы пьете со мной? – спросил он ее, когда она протянула ему пиво. - Да. Джиллиан взяла еще одну бутылку из холодильника и два стакана с кухонного стола. Потом она последовала за Петаром в гостиную. Петар сел в одно из кресел, и то, как низко он сидит, стало для него маленьким сюрпризом. Такое ощущение, что колени у него словно оказались выше головы. Господи Иисусе. Со всеми деньгами, которые Лука имел возможность потратить на мебель, он не сумел купить себе подходящего кресла. Петар немного поборолся с подушками, чтобы усесться попрямее. После этого он открыл свое пиво и налил его в стакан, который дала Джиллиан. Они выпили в молчании. Он взглянул на нее исподтишка. Она по-прежнему казалась расстроенной, и он не хотел был слишком назойливым и любопытным. - Вы голодны? – спросил он ее немного погодя. Джиллиан вздохнула, и он испугался, что она не поняла его. - Только так, – ответила она, сделав тот же жест, что и в аэропорту, когда он спросил ее о знании хорватского. - Я тоже. - Мы должны… - он наблюдал, как она сражается с иностранными словами. – Мы должны вызвать еду? Петар наморщил лоб. Он ничего не понял. - Ресторан? Они приносят еду сюда. - А… Да. Она встала с облегчением и взяла телефонную книгу. - Какую еду? Он снова нахмурился. Она продолжила по-английски: - Китайскую? – Петар покачал головой. – Пиццу? Чикаго славится своей пиццей. Он не казался особенно впечатленным, но согласился. Она взяла телефон и набрала номер. - Они приносят это в двадцать минут, - попробовала она произнести более длинную фразу на хорватском и потом снова погрузилась в молчание. Он не стал поправлять ее. Она немного беспокойно повозилась со своим стаканом, бесцельно крутя его в пальцах. Она была уверена, что он наблюдает за ней из своего кресла. Внезапно огромная ладонь Петара накрыла ее руки и остановила ее нервные движения. Она подняла глаза и встретилась с его встревоженным взглядом. - Как вы? Ей едва удалось улыбнуться. - Я хорошо. Но я… - она вздохнула и склонила голову набок, изображая изнеможение. - Устали, - предложил ей слово Петар. – Вы устали. - Да. - Я тоже. Это был долгий полет. Она кивнула, и он продолжил, говоря очень медленно и выбирая простые слова. Она только что была на грани слёз, а этот простой разговор, кажется, успокаивал ее. - Я в первый раз пересек океан. - Да? И как это было? - Скучно. Она наморщила лоб. Он изобразил зевок, а потом побарабанил по кофейному столику, другой рукой охватив подбородок и глядя в потолок. Она рассмеялась. - Как это будет по-хорватски? - Скучно. Она попробовала повторить это слово, и он исправил ее произношение. Их разговор продолжался в несколько более легкой манере, несмотря на языковые ограничения. Через некоторое время Джиллиан пришлось извлечь на свет божий свой французско-хорватский словарь, и Петар был впечатлен этим. Она не смогла устоять перед искушением показать ему и свою грамматику. Под конец она принесла маленький разговорник, и его содержание вызвало у Петара смех, причем не один раз. Некоторые выражения в этой книжке явно полностью вышли из моды. Потом прибыла пицца, и Джиллиан принесла тарелки и салфетки и накрыла на кофейном столике. Петар встал и принес еще два пива из холодильника. Они поели в дружеском молчании. Когда они закончили, она убрала со стола. - Это была не настоящая еда, Джиллиан, - пожаловался Петар, последовав за ней на кухню. - Простите? Он попытался сказать то же самое по-английски. - Это не хорошая еда. Я делаю вам хорошую еду завтра, да? Джиллиан сложила тарелки в раковину. Как он может говорить о том, чтобы приготовить ей еду, если он уже знает о пленках? И как она сумеет объяснить, что Лука больше не хочет, чтобы она была рядом? - Я не очень хорошо, не как мать Луки, но я делаю еду, – продолжил Петар. Она неожиданно почувствовала, как горячие слезы обжигают ей глаза. Она постаралась сдержать их и загнать обратно. Петар был ошеломлен, когда увидел, как задрожали ее плечи, но потом он подошел к ней вплотную. Ему следовало заметить, как это надвигается, поскольку она становилась всё более и более печальной и угрюмой в течение ужина. Он положил руки ей на плечи и мягко повернул ее к себе лицом. Он утешал ее, пока она всхлипывала, а потом обнял ее, надеясь, что он не совершает чего-то неподобающего и слишком вольного. Но она уткнулась лицом ему в грудь и крепко ухватилась за него. - Всё в порядке, всё в порядке. Всё обязательно будет хорошо, - бормотал он, прекрасно зная, что она не понимает ни слова, но надеясь, что звук его голоса утешит ее. Через некоторое время она отодвинулась от него. - Извините, - прошептала она, вытирая слезы с лица кончиками пальцев. Петар достал из кармана носовой платок и предложил ей. Она улыбнулась и приняла его. Отец Луки был совершенным джентльменом старого образца. Когда она попыталась вернуть ему платок, он просто сделал отрицательный жест руками. Совершенный джентльмен. Предполагается, что ей следует оставить платок себе. - Извините, – повторила она, на этот раз погромче. - Не проблема, - отозвался он. – Вы устали и грустная. Я устал и грустный. Мы спим сегодня ночью. Завтра лучше, нет? Она постаралась не хихикнуть, когда поняла, что его слова могут быть истолкованы и как приглашение. Она кивнула. - Думаю, теперь я пойду. Петар последовал за ней в гостиную. - Нам след
Инна ЛМ: - Уф, - сказал переводчик. Вроде бы я всё отправила правильно. Следующая порция - через пару дней. Вам пишут!..
Lubasha Visnjic: Инна ЛМ Я пока прочитала две главы!!! Класс!! Мне очень нравится ,не говорят уже о том, что этот фанф один из моих любимых))) ps. Я могу его уже выкладывать потихоньку на сайт?
Starley: Инна, спасибо большое! Классный перевод!
Инна ЛМ: Lubasha Конечно - только, может быть, лучше дождаться, когда он будет готов целиком? Это примерно треть его общего объема (переведен-то он до конца, но я не всё отредактировала). Хотя, разумеется, поступайте как сочтете нужным, - это совершенно непринципиально. Вопросик к специалисту: как я поняла, при публикации на форуме не виден курсив, жирные буквы и более крупный шрифт. Это возможно как-то исправить или нет (может, я что-то сделала неправильно)? А на сайте будет так же? (Если да, то я учту это при дальнейших публикациях и не буду использовать в своих текстах).
Lubasha Visnjic: Инна ЛМ Я буду выкладывать и писать , что "продолжение следует" )) Такое должно быть на сайте!! И все выделения, конечно, на сайте будут. А здесь надо использовать наверху тэги. жирный - нажимайте сюда подчеркнуто - курсив - размер шрифта -
Jiffer: Инна ЛМ пишет: Следующая порция - через пару дней Спасибо огромное уже за это! Я обожаю фики, а этот - просто супер. И еще, перевод - это ж такая огромная работа! по-моему, сложнее перевести, чем написать свое
Lubasha Visnjic: Инна ЛМ я уже все прочитала))) Наслажденье полное
Машуля: Инна ЛМ Просто отличный перевод! И такой грамотный текст! Jiffer пишет: по-моему, сложнее перевести, чем написать свое Я тоже так считаю! И с такой сложной работой Инна справилась на отлично!
Инна ЛМ: Jiffer пишет: по-моему, сложнее перевести, чем написать свое Мне, наоборот, переводить гораздо проще - когда пишешь что-то свое, то вдохновение в любой момент может пропасть на неопределенный срок, и большой привет... А тут уже, как-никак, имеется готовый текст, с которым только работай. Лично у меня главная проблема с переводами совсем другая - иногда просто НЕ ХОЧЕТСЯ переводить какие-то специфические выражения или целые фразы, которые невозможно сохранить на русском столь же выразительными; конечно, их смысл можно передать, и довольно точно, но при этом пропадает вся их неповторимая прелесть (иногда даже не смысловая, а грамматическая), а если давать дословно - то они звучат полубессмысленно, полунеграмотно...
Jiffer: Инна ЛМ пишет: имеется готовый текст, с которым только работай. Вот это мне кажется самым сложным. ни шагу в сторону, как говорится. хотя я и писала и переводила, пришла к выводу, что в обоих случаях требуется усердие и сосредоточенность
Инна ЛМ: "Нечто вроде возвращения домой" (Продолжение) Глава 7. - Доброе утро, доктор Ковач. Вы хорошо спали? Не дожидаясь ответа, медсестра пересекла палату быстрым шагом и отдернула занавески одним энергичным движением. Лука моргнул от солнечного света, обдумывая, достоин ли ее вопрос того, чтобы отвечать. Он решил, что не достоин, когда увидел искусственную улыбку, приклеенную к ее лицу, пока она подходила к кровати и проверяла уровень физраствора в его капельнице. - Прекрасное утро, не правда ли? – продолжала она, беря карту, чтобы проглядеть внесенные туда назначения. Господи Иисусе. Она даже не остановилась, чтобы толком посмотреть на него, даже не спросила, хочет ли он, чтобы занавески отдернули, или нет. Лука ответил ей кратчайшим из кивков, который остался незамеченным. Теперь она проверяла кувшин с водой. - Не хотите ли, чтобы я его наполнила? - Ладно, - вздохнул он, и она рысью помчалась в ванную. Лука закрыл на секунду глаза, желая поймать конец того сна, который он видел перед этим. Он не мог вспомнить, о чем был сон, но знал, что это не кошмар. А хорошие сны были такой редкостью в эти дни… - Не хотите ли выпить воды? Эта проклятая медсестра, кажется, решительно настроена не дать ему поспать. Разве она не прочитала только что в карте, что у него трудности со сном? Лука уже готов был ответить как-нибудь погрубее, но его хорошие манеры все-таки взяли верх. Он только было собрался кивнуть в знак согласия, как она продолжила: - Знаете, вы должны чего-нибудь выпить, иначе… Ну, ЭТО уж слишком. - ЗНАЮ. Предполагается также, что я должен хоть немного поспать. Мне очень жаль, если это мешает вам, поскольку происходит во время ваших обходов, но я думаю, что вопрос тут в том, что в интересах пациента. Она покраснела, но не была особенно задета его отповедью. - Видите ли, доктор Ковач, уже восемь тридцать. - А в чем тут проблема, почему я не могу спать в восемь тридцать утра? Не похоже, чтобы мне надо было вставать на работу. - Нет, но вы должны спать РЕГУЛЯРНО. Вам нужно возвращаться к какому-то подобию нормального распорядка. Святая дева! Прежде чем Лука успел сдержаться, он произнес несколько очень цветистых словечек на родном языке. К счастью, она не могла их понять, хотя их природа была достаточно очевидной. Она пропустила их мимо ушей, словно это были сущие пустяки. - Я оставлю вам стакан вот здесь, - сказала она, и, прежде чем он успел ответить, добавила, удаляясь из палаты: - Ваша медсестра из физиотерапии скоро придет, чтобы очистить спицы. Лука взял стакан и готов был запустить им в закрывшуюся дверь, но тут же подумал, что лучше этого не делать. Он только добьется еще одного визита доктора Мейерса, а если и было что-то, что действовало ему на нервы и задевало его гордость даже больше, чем нежеланные посетители снизу, так это перспектива снова подвергнуться принудительной терапии. И Керри была не слишком далека от того, чтобы отдать такой приказ – он знал это. Он надеялся, что те два визита, который ему уже нанес психотерапевт, не были ее идеей. Картеру настолько не повезло, что он заглянул к нему сразу же после второго визита доктора Мейерса, и был вынужден выслушать мнение Луки о начальстве, психиатрах и частной жизни. Картер пытался обсудить это с ним, приводя разумные доводы, и напомнил ему о том, что Лука и так знал: что, учитывая травматический характер его ранений и продолжительное пребывание в больнице, таков обычный порядок – получить пару консультаций у психиатра; и ему просто нужно отнестись к этому спокойно. Но Лука был не в настроении выслушивать какие бы то ни было здравые советы. Он точно сообщил Картеру, что думает о его предложениях. Это был единственный раз, когда Лука видел Картера близким к тому, чтобы выйти из себя в его присутствии – из-за него – с тех пор, как они вернулись в Чикаго. Но, черт возьми, ему было наплевать. Чего хочет от него этот богатый американец? Почему он встал на сторону Романо, Керри, страховых компаний? Почему он продолжает приходить в его палату? Он что, рассматривает его как какой-то экзотический способ благотворительности? Тата как раз шел по коридору, когда Картер вымелся из палаты Луки. - Ну, и что всё это значит? - Ничего, тата. Последовало короткое молчание. Тата подошел к окну и посмотрел на линию горизонта Чикаго. - Ты не можешь позволить себе отталкивать его, Лука. - ЧТО? - Ты меня слышал. Голос таты был очень тих, очень спокоен. - Мне не нужны его деньги. Я не хочу его денег. - Разве я говорил о деньгах? - Тогда о чем? Тата вздохнул, и Лука понял, что ведет себя в высшей степени глупо, но он не собирался сдаваться. Только этого ему сейчас и не хватает – чтобы тата защищал извращенную филантропию Картера. - Мишла, Борис, Милан. Короткий список оставшихся в живых друзей таты глубоко взволновал Луку. - Я думал о Гордане, и Томо, и Стипе, - продолжал тата. Лука вздрогнул, когда прозвучали имена его собственных друзей из Медицинской школы. Он сглотнул. Ему потребовалось какое-то время, чтобы голос вернулся. - Он не предлагает дружбу. Он подает милостыню. - Ты так в этом уверен? - Что ТЫ знаешь? Тата пожал плечами. - Дело не в том, что знаю я. Дело в то, что думаешь ТЫ. Тата обернулся, и Лука почувствовал, что ненавидит себя, когда увидел любопытство и озабоченность во взгляде таты. Нужно превратиться в никчемного и безнадежного придурка, если удостаиваешься таких взглядов от собственного отца. Затем тата вручил ему то, что держал в руке. Лука сразу же узнал этот темно-зеленый переплет. Ком в горле стал плотнее, и слезы выступили на глазах. Он взял книгу, но у него не хватило смелости, или же сил, открыть ее. - Я могу принести тебе другую, если ты не захочешь перечитывать это, - сказал тата, возможно, слишком поспешно, когда заметил волнение Луки. Лука вытер ладонью глаза. - Другую? Тата улыбнулся. - Я пытался вспомнить, какие твои любимые. Милан тоже прислал тебе книг. Одна из них – роман какого-то чеха… не могу вспомнить его имени. И он еще прислал пару сборников поэзии. Я предупредил его, что ты не любитель стихов, но он сказал, что Живаго заслуживает по крайней мере того, чтобы владеть кое-какой поэзией на своем родном языке. Лука тихонько и нерешительно рассмеялся. Как это типично для Милана, книжного червя, старейшего друга таты. Когда Лука был подростком, одним из любимых способов времяпрепровождения Милана было заскочить к ним домой и спросить Луку, что тот сейчас читает. Он внимательно и терпеливо выслушивал мнение Луки. Он никогда не говорил, что сам думает об этих произведениях, но иногда приходил то с одной, то с другой книгой и оставлял их на тахте или на кухонном столе, или еще где-нибудь, где ему случалось задержаться. Ни Степан, ни тата не прикасались к ним. Лука мог найти их день или два спустя, и ему не было нужды спрашивать, кому они принадлежат. Запах табака и желтоватые пятна от никотина были фирменными знаками Милана. И такая книга всегда имела какое-то отношение к тому, что Лука счел интересным в какой-нибудь другой книге. Этим вечером, в противоположность тому, что Лука ожидал, Картер забежал к нему в палату. Их беседа была спотыкающейся и напряженной, но Луке удалось принести свои извинения. Картер принял их как-то смущенно. Потом он заметил книгу на тумбочке. Он поднял ее, открыл и нахмурился. - «Доктор Живаго»? – спросил он. Лука кивнул. - Господи, я читал это очень давно. В колледже. - И я тоже. Вообще-то в Медицинской школе. - Правда? Лука снова кивнул, а затем увидел возможность извиниться по-настоящему. - Это от одного друга моего отца, он обычно давал мне почитать книги. У него была привычка называть меня Живаго и дразнить Даниэлу, говоря ей, что когда-нибудь я найду свою Лару, и вот тогда она попадет в серьезные неприятности. – Лука сделал паузу. – Он подарил нам эту книгу на свадьбу. Картер задумчиво смотрел на книгу. Он не представлял, что сказать. Он попросту онемел, когда Лука неожиданно поделился с ним воспоминанием из своего прошлого. - Я думал, ты всё потерял, - решился он заметить и немедленно об этом пожалел, когда увидел выражение лица Луки. - Только не книги. У нас не было для них достаточно места в нашей квартире в Вуковаре, а Ясна и Марко находили их исключительно привлекательными. Ты бы видел, что может сделать с книгой малыш двух-трех лет, вооружившийся авторучкой. Негромкий смех Луки был не совсем искренним, но в нем была не только печаль. Картер кивнул в знак понимания. Он не знал, что еще сделать. - Так что мы оставили их в доме моего отца. - Но ты не привез их с собой, - Картер не был уверен, что понял. Лука только покачал головой. Он не хотел говорить об этом. И все-таки он хотел говорить об этом. Это был тот кусок его самого, который он потерял после Вуковара. Может быть, будет не так уж и плохо попытаться вернуть его снова. Может быть, будет не так уж и плохо понять и признать ту неприязнь, которую он питал к литературе все эти годы. - Они уцелели. Даниэла и дети – нет. Голос Луки стал очень тихим. Его слова содержали правду того сорта, которую Картер внезапно нашел невыносимой. Он сел в кресло и молча взвесил книгу на ладони. Атмосфера сделалась тяжелой и гнетущей. И тогда Картер открыл книгу и начал читать вслух. Он прочел всего полтора предложения, а Лука уже корчился от смеха. Картер поднял глаза от книги. - Только не говори мне, что тебе не нравится, как я читаю. Луке понадобилась пара минут, чтобы восстановить дыхание. Картер подумал, не перебросить ли книгу ему и попросить, чтобы он почитал сам, и можно было бы услышать, как это должно звучать, но решил, что это не слишком хорошая идея. Вместо этого он продолжил как ни чем не бывало: - Вообще-то это должно быть частью твоего выздоровления – ну, знаешь, чтобы кто-нибудь читал тебе. Он выбрал другое место и начал снова, энергично декламируя слова. Вскоре Лука запросил о пощаде, и Картер согласился прекратить издевательства над хорватским языком. Когда Лука наконец вытер слезы со щек, Картер позволил себе подумать вслух. - Ну вот, так или иначе, а в результате оказалось, что у нас есть кое-что общее. - Прости? - Фехтование. Шекспир. «Доктор Живаго». - Эбби? Острый взгляд Картера заставил Луку пожалеть о сказанном. Это было недостойной и пошлой шуткой. Он знал, что между Картером и Эбби не всё шло гладко, но надеялся, что теперь уже стало ясно – он не питает никаких недобрых чувств, когда речь заходит о них как о паре. Ну, Эбби уже это знает. Картер же был не очень убежден в этом, или так, во всяком случае, казалось. Лука мысленно обругал себя за то, что был таким бестактным. И тогда Картер улыбнулся. - Забудь об этом. Она вернулась в медицинскую школу. Она больше не в твоей лиге, Живаго. - Ладно, ладно, - согласился Лука с облегчением. Ему даже не досаждало то, что Картер употребляет это прозвище, то самое, которым разрешалось пользоваться только Милану, да и то лишь потому, что Луке никогда не удавалось заставить его прекратить это. – Фехтование, Шекспир и «Доктор Живаго». Его вдруг поразило, что у них с Картером так много общих культурных ориентиров, несмотря на все различия в том, где и как они воспитывались. - Кстати, если уж речь зашла о фехтовании, так ты по-прежнему должен мне схватку. - М-м? - Тот семинар по сексуальной агрессии? – напомнил ему Картер. – Две из трех. До третьей мы так и не дошли. Лицо Луки осветилось от воспоминаний. - Но на этот раз я намерен надеть маску, - заверил его Картер. – Я не хочу снова рисковать глазами. - Эй, ты первый меня задел. - В бок. - Это было чертовски больно. Взгляд Картера, исполненный встречных обвинений, заставил его сдаться. - Ну ладно, ладно. В масках, - уступил Лука. – Как насчет завтрашнего дня? Тон голоса Луки был таким деловитым, что Картер поднял на него глаза, чтобы проверить, серьезно ли он. Теперь наступила очередь Луки вспыхнуть улыбкой. Он не переставал восхищаться тем, сколько вещей он может заставить американцев принять за чистую монету, если только будет говорить с должной громкостью и скоростью. - Ха! Уивер тут же запрет нас в карцер, если обнаружит, что мы здесь фехтуем, - вдруг воскликнул Картер и затем испугался, что задел больное место. Но Лука только послал ему каверзную улыбку. - А ты не думаешь, что она к нам присоединится? - Что? - Ну, я уже однажды видел, как она воспользовалась своим костылем. Картер нахмурился и наставительно поднял палец. - Это не политкорректно. Лука закатил глаза и сказал что-то вслух. - И это тоже не звучит политкорректно, - заметил Картер. * * * * Лука улыбался в утреннем свете, вспоминая слова Картера, а потом начал терять нить своих мыслей, так как его снова начало клонить в сон. Он уже успел немного подремать, когда услышал тихий шум. Он заметил тень, стоящую в дверном проеме, и напрягся, чтобы сосредоточиться, пытаясь понять, не продолжает ли он спать. Ему бы хотелось, чтобы это было сновидением. Тогда он сможет приветствовать ее без сомнений, без страха причинить боль, если позволит ей приблизиться к нему… без необходимости делать усилие над собой, чтобы держаться на расстоянии от нее и быть холодным и сдержанным. - Джиллиан? – пробормотал он. - Нет, Лука. Это Эбби, - сказала тень, подходя поближе. Лука прищурился и узнал ее черты. Он прочистил горло и потянулся к кнопке, регулирующей высоту изголовья. Он приподнял кровать и передвинулся в сидячее положение, стараясь скрыть свое разочарование. Эбби была тронута беспомощностью и тоской в его голосе. Столь многое может быть сказано одним-единственным словом. Она вымученно улыбнулась, подходя к кровати. - Извини. Я не хотела тебя будить. Он покачал головой. - Неважно. Медсестра всё равно собиралась это сделать. Лучше, чтобы это была ты, - он постарался улыбнуться. - Я принесла тебе кое-что на завтрак. Она положила на боковой столик бумажную сумку и подкатила столик поближе. Лука усмехнулся, когда узнал название своей любимой булочной. - Конечно, это банановый маффин ((Muffin – выпечка из сдобного теста с кусочками начинки в верхней части, напоминает небольшой кекс, подается горячей; в последнее время слово стало употребляться в русском языке, к тому же точный перевод подобрать невозможно. – Примеч. пер.)). Нет, я пошутила. Он с шоколадной крошкой. Усмешка Луки стала шире. Она до сих пор помнит... Давным-давно он рассказал ей историю о себе и банановых маффинах. Когда он только-только приехал в Америку и всё еще очень плохо говорил по-английски, то имел обыкновение ходить в булочную рядом с местом своей первой работы. Придя туда впервые, он долго стоял перед прилавком, отрабатывая в уме фразу, которой научил его один из коллег. - Доброе утро, дайте мне маффин, пожалуйста, – сказал он с улыбкой, когда понял, что девушка за прилавком уже начинает слишком внимательно смотреть на него. - Какой именно? – спросила она. Это застало его врасплох. - Простой? Сырный? Банановый? С шоколадной крошкой? – перечислила она. Лука повторил то единственное слово из списка, которое узнал. - Банановый, пожалуйста. Он получил свой маффин, заплатил за него и вышел из магазина. Кончилось тем, что следующие несколько недель он каждый день ел на завтрак банановые маффины. Некая смесь застенчивости и рассеянности мешала ему отыскать слова, обозначающие какую-нибудь другую начинку. Когда они наконец до смерти ему надоели, то потребовалось около получаса, чтобы убедить продавщицу в булочной, что вообще-то он НЕ ЯВЛЯЕТСЯ большим поклонником банановых маффинов. Эбби была рада увидеть его улыбку, и еще больше обрадовалась, когда он нетерпеливо потянулся к бумажной сумке. - Ты не хочешь чего-нибудь к нему? - Эспрессо, - заявил он, отламывая маленький кусочек маффина и кладя его себе в рот. - Без кофеина? Лука сморщил нос от отвращения. - Лука, ты же знаешь… - Да, да, - сердито оборвал он ее. – Знаю. Никакого кофеина. - Я могу принести тебе чай вместо кофе, - предложила она. Он покачал головой. - Эспрессо без кофеина сойдет. - Ладно. Я сразу же вернусь. Она поспешила из палаты и по коридору к кофейному автомату, удивляясь той скорости, с какой обычный и вполне непринужденный разговор мог превратиться в ссору, когда дело касалось Луки. Хотя ей в любом случае не стоит удивляться. Он прошел через тяжелое испытание, и не похоже, чтобы дела у него обстояли очень хорошо перед тем, как он отправился в Конго. В то время Эбби уже привыкла к тому, что приходится иметь дело с резкими и внезапными переменами его настроения, грубыми шутками и даже словесными инсинуациями, когда заговоришь с ним, и всё-таки она не отступилась от него, как все остальные. По крайней мере, не окончательно. Тогда почему же так трудно быть с ним сейчас? Когда она воротилась, он уже почти доел маффин. Было приятно убедиться, что к нему вернулся аппетит. Всего пару дней назад Картер был сильно обеспокоен продолжающейся неспособностью Луки удержать хоть что-нибудь в желудке. Подав ему одноразовую чашку, она села в кресло и сделала глоток чая. Она подумывала о том, чтобы и самой выпить кофе – нормального кофе – но это было бы всё равно что есть на глазах у голодающего ребенка. Она наблюдала, как Лука съедает последний кусочек маффина и отпивает эспрессо без кофеина. Он поморщился. - Тьфу-у. - Завтра я принесу тебе чашечку из «Старбакса», - поторопилась она пообещать. Он не сразу ответил. Вместо этого он посмотрел ей в глаза. Она выдержала его взгляд, постаравшись не нацепить на лицо улыбку, поскольку знала, что он заметит нарочитость этой улыбки, и это только взбесит его. Но было трудно не покраснеть под его пристальным взглядом, в то же время стараясь не дать ему увидеть жалость в ее глазах. - Спасибо, Эбби, - сказал он, очень мягко. Эбби посмотрела в свою чашку, не в силах больше выдерживать его незащищенный взгляд. Это было слишком. Она могла справиться с его жесткостью, бесцеремонностью и выпадами в ее адрес, но не с этой уязвимостью. Потом она кое-что вспомнила. - Я не смогу принести тебе кофе. У тебя вообще не будет завтрака. - Что? Лука уставился на нее, озадаченный. Эбби была в шоке. Неужели он забыл, что ему должны снять ортопедическое устройство с таза? - Внешний фиксатор? Операция? Завтра утром? - А… да. Верно. Она попыталась немножко поддразнить его, чтобы скрыть свой ужас. - Господи, Лука, а я и не знала, что ты так привязался к нему. Он коротко улыбнулся. - Не могу дождаться, когда избавлюсь от него. Я с радостью выберусь из больничных рубашек и влезу в пару штанов. Эбби снова была потрясена. Рама на его ноге по-прежнему останется на месте. Переломы его левого бедра и голени были настолько сложными и заживали так медленно, что врачи всё еще обдумывали вопрос, не понадобится ли Луке новый раунд ортопедических операций. Неужели он настолько отключился от внешнего мира, что позабыл и об этом? Лука смотрел, как потрясение и испуг проступили у нее на лице. Он ощутил холодное прикосновение, точно руку призрака, глубоко внутри. Он что, сказал что-то не то? Не теряет ли он снова связь с реальностью? - Но у тебя по-прежнему будет рама на… ну, ты знаешь… - пробормотала она, запинаясь, и указала на свою собственную левую ногу. Лука выдохнул в облегчении. Так, значит, она подумала, что он забыл об этом. - Да ладно, Эбби. Есть такая вещь, как одежда слишком большого размера, - проговорил он жалобно. Ей понадобилось некоторое время, чтобы понять, что он имеет в виду. Но потом она улыбнулась. - Ну, в твоем случае штаны должны быть очень, очень, очень большими…
Инна ЛМ: Глава 8. Петар придержал для Джиллиан дверь лифта и вышел на этаж, где располагались операционные. Он перестал жевать кончик уса, когда заметил, что делает это. Он достал платок и вытер рот. Это была привычка, от которой он старался избавиться, но повсеместные запреты на курение здесь, в Штатах, заставили его вернуться к ней. Поразительно, как ограничивают курильщиков тут в Америке. Чем здесь, скажите на милость, прикажете заниматься людям, когда им нужно как-то излить свою нервозность? Он старался сохранять хладнокровие и спокойствие в течение всего утра, во время их похода в музей и за ланчем в том маленьком и уютном ресторанчике, но сейчас то неуемное беспокойство, которое грызло его с тех пор, как он поговорил с Лукой по телефону сегодня рано утром, стало одерживать верх. Он постарался не пуститься бегом к сестринскому посту, уступить место Джиллиан и подождать, пока она спросит о Луке. После коротких расспросов она обернулась. - Лука спит, - объяснила она. – Его перевозят в его палату, когда он просыпается. Не хотите выпить кофе? - А мы не можем увидеть его прямо сейчас? Она покачала головой. - Нет, он по-прежнему… - она постаралась найти нужные слова. Они с Петаром уже говорили на эту тему сегодня, она должна их помнить. - …В отделении интенсивной терапии. Она улыбнулась, гордая тем, что выучила эти слова на хорватском. Но Петар не ответил на ее улыбку. Он выглядел встревоженным. Он посмотрел на свои часы. Было уже намного позднее трех часов пополудни. Луку увезли из операционной в четверть одиннадцатого утра. Врачи сказали им, что убрать фиксатор – это простая процедура, не предполагающая никаких осложнений. И вот теперь Лука не приходит в себя уже больше пяти часов. Это нормально – то, что он спит так долго? Может быть, что-то идет не так, как следует? Джиллиан заметила его озабоченность и положила ладонь ему на предплечье. - Всё о’кей, Петар. Лука просыпается за некоторое время. Час, два часа, может быть. Он бросил на нее взгляд, полный сомнения, и она была тронута тем, каким беззащитным он выглядел. Все эти дни, даже когда ему приходилось иметь дело с подавленностью Луки или его приступами плохого настроения, Петар неизменно был очень ровным и невозмутимым, очень собранным. Она восхищалась его выдержкой, надеясь, что и у нее есть немного того спокойствия и мужества, которые он демонстрировал. Ей хотелось бы, чтобы она могла войти в палату Луки, не вздрагивая при этом от мысли, что он может снова отослать ее. Она жаждала хоть каких-нибудь дружеских бесед с ним в эти последние несколько дней, которые ей осталось провести в Чикаго. Но вместо этого она шарахалась от него. Она высаживала Петара у дверей больницы и всегда находила какое-нибудь оправдание, объясняя, почему не идет вместе с ним. Ей нужно заняться оформлением своего обратного полета в Торонто, или у нее есть дела в городе, или она должна найти место для парковки. Она часами просиживала в закусочной через улицу и когда решала, что Лука уже устал или Петар проголодался и с нетерпением ждет ланча, то ненадолго появлялась в палате Луки. - Это нормально, - постаралась объяснить она по-английски. – Так всегда бывает, любому человеку нужно много времени, чтобы прийти в себя после операции. Петар наморщил лоб. Он не понял. Ну, и как по-хорватски «любой»? Она вздохнула и попыталась перевести: - Все люди очень много спят после операции. Петар улыбнулся, но тем не менее спросил: - Вы уверены? - Да. Вы хотите увидеть Луку? Мы можем смотреть из коридора, - добавила Джиллиан. Он кивнул, и она отвела его к дверям отделения интенсивной терапии. Петар взглянул в окно. Это была довольно большая комната, с несколькими кроватями. Лука лежал на второй справа. Он был подсоединен к несметному множеству машин. Петар содрогнулся. Он не мог привыкнуть ко всем этим странно выглядящим мониторам, хотя Лука и объяснял ему несколько раз, что они делают. Кровяное давление, сердечный ритм, уровень кислорода в крови были вполне естественными функциями человеческого тела, но Петар по-прежнему не мог не поморщиться против воли при виде тех устройств, которые измеряли их. Лука пошевелился на кровати и повернул голову в сторону. Его глаза были наполовину открыты, как заметил Петар. Казалось, он смотрит на дверь, но у Петара было сильное чувство, что Лука не видит их. Он снова пошевелился. Одна его рука задвигалась поверх одеяла и натолкнулась на поручень кровати, а потом он сделал такое движение, словно собирался повернуться на бок, но ему это не вполне удалось. Петар дотронулся до предплечья Джиллиан. - Он просыпается, - сказал он, стараясь не допустить страх в свой голос. Она подбадривающе улыбнулась ему. - Постепенно, - сказала она. Он не понял, что она подразумевает под этим. Он снова посмотрел на Луку. Сейчас над ним склонилась медсестра. Лука затих от ее забот, но когда она повернулась и пошла к выходу из палаты, он снова начал беспокойно двигаться. Медсестра улыбнулась им сквозь окно, и они отступили в сторону, когда она открыла дверь. - Вы родственники доктора Ковача? – спросила она. Петар кивнул, желая, чтобы она говорила немного помедленнее. Он распознал только должность Луки и его фамилию. - Он приходит в себя, но пройдет некоторое время, прежде чем к нему полностью вернется сознание, - объяснила она, и Джиллиан захотелось получше знать хорватский, чтобы суметь объяснить Петару, что с Лукой всё будет отлично. Тревога Петара, казалось, неудержимо возрастала с каждой минутой. Петар инстинктивно посмотрел на Джиллиан. Она старалась найти хорватские слова, но потом медсестра резко вдохнула, словно только что поняла что-то. - Вы ведь Джиллиан? Глаза Джиллиан расширились от удивления. Она кивнула. Медсестра заулыбалась. - Он уже давно зовет вас. – Она бросила быстрый взгляд на сестринский пост и в коридор. – Вообще-то мне не полагается впускать вас туда, но я думаю, если вы побудете с ним минутку, то это может помочь. Его немного тошнит. Я принесу ему что-нибудь от этого. Медсестра придержала для нее дверь открытой, но Джиллиан заколебалась. Она не хотела оставлять Петара в коридоре, но знала, что у нее появился шанс побыть у постели Луки только благодаря доброте этой медсестры. Она подняла глаза на Петара – он выглядел смущенным и растерянным, но потом улыбнулся. Эта медсестра позволяет Джиллиан войти... - Идите, - сказал он. - Я жду здесь. Джиллиан вошла и бросила еще один сомневающийся взгляд на Петара, когда была уже на полпути к кровати Луки. Петар подмигнул ей и помахал рукой. Он наблюдал, как она подошла вплотную к Луке и взяла его за руку. Голова Луки как раз метнулась в противоположную сторону, так что она положила ладонь ему на щеку и мягко заставила его повернуть голову к ней. Она заговорила с ним, и Петар увидел, как Лука мучительно пытается сфокусировать на ней взгляд. Он что-то сказал, и она ответила, бесконечная нежность озарила ее лицо. Джиллиан погладила его по щеке, и Лука расслабился. Петар улыбнулся с облегчением и медленно принялся жевать кончик уса. Десятью минутами позже Джиллиан вышла из палаты. Она почувствовала иррациональный приступ страха, когда не обнаружила Петара в коридоре. Она прошла к сестринскому посту и тогда увидела его – он сидел в зоне ожидания. Теперь он казался более спокойным, одна его рука покоилась на спинке кресла, стоявшего рядом. Он тут же улыбнулся и встал. - Лука лучше? Она кивнула. - Он снова спит, - ответила она. – У него было… Ох, она не знает этого слова. Она приложила ладонь к животу и состроила гримасу. Но этот жест был недостаточно понятным. Петар просто смотрел на нее в замешательстве. Тогда она открыла рот и сунула в него два пальца, поднеся другую руку к своему животу. Это объяснение оказалось намного эффективнее. Петар разразился смехом, от которого все, кто были в коридоре, пооборачивались и уставились на них. - Его…? Она кивнула. - Но сейчас он хорошо, - объяснила она. – Медсестра дает лекарство, и он спит. - Но сейчас С НИМ ВСЁ ХОРОШО, - поправил ее Петар. - Медсестра ДАЛА ЕМУ лекарство, ЧТОБЫ ПОМОЧЬ ЕМУ ЗАСНУТЬ. Она послушно повторила фразу. Петар подивился, уже в сотый раз, ее терпению и настойчивости. За последнюю неделю она существенно продвинулась в изучении хорватского. Теперь ее хорватский фактически был таким же, как его английский. - Я уверен, что вы тоже очень помогли, - добавил он и улыбнулся, когда заметил ее довольный румянец. Дела явно начинали налаживаться. Настроение у Джиллиан поднялось. Блеск, который Петар видел, когда встретился с ней в аэропорту, вернулся в ее глаза, вместо того безрадостного, окрашенного болью выражения, которое не покидало их всю прошедшую недели. И Лука звал ее. Он прекратил свои попытки удерживать ее на расстоянии вытянутой руки. Он захотел поговорить с ней, и, может быть, сбросит с себя эту отстраненность, почти граничащую с грубостью, которую он проявлял по отношению ко всем здесь, в Америке. Петар всё еще не вполне уяснил себе, через какого рода трансформацию прошел Лука, пока жил в Штатах, но этим утром, когда Джиллиан показала ему картины этого американца (ну, и как его зовут?) в Художественном Институте, он почувствовал, что достиг нового понимания того, что произошло с его сыном. Все эти картины были очень похожи друг на друга. Они были написаны с потрясающей аккуратностью, четкостью и простотой, и все они изображали большие, голые, ярко освещенные интерьеры. Все поверхности в этих помещениях были чистыми, почти лишенными предметов, совсем как в квартире Луки. И все те немногочисленные люди, которые населяли их, казались полностью погруженными в себя. Их глаза были словно бы обращены внутрь. Однако это не было умиротворенной сосредоточенностью на самих себе; они скорее были заперты внутри себя, и это причиняло им боль. Петар и прежде видел репродукции некоторых из этих картин, но не слишком приглядывался к ним. Однако теперь, стоя перед самими подлинниками в музее и будучи в состоянии оценить их истинный колорит и формат, он был внезапно впечатлен той разновидностью одиночества и изоляции, которую они передавали. Как будто все эти люди слишком настойчиво старались спрятаться от внешнего мира и теперь потеряли способность вступать в общение со всем, что находится вне их самих. Он был потрясен явным обожанием Джиллиан этих картин. Но в таком случае, подумал он, если она настолько восхищается этими картинами, то, возможно, сумеет понять неспособность или нежелание Луки дотянуться до других людей и установить с ними контакт. Ну, быть может, эти двое смогут в конце концов уладить всё между собой, с надеждой подумал Петар. Несмотря на то, что в Африке у них было так мало времени, чтобы поговорить, несмотря на то, что они знали так мучительно мало друг о друге, несмотря на то, что Джиллиан приехала из другой страны и скоро должна будет туда вернуться. - Не хотите ли кофе? – спросила она. Он прикинулся удивленным. - Как, ЕЩЕ ОДНУ чашку? Она хихикнула. А потом он увидел доктора Картера, идущего по коридору. Петар улыбнулся. Этот молодой врач пришел проверить, как там Лука. Доктор Картер тоже улыбнулся, пожал руку Петару и вступил в короткую беседу с Джиллиан. Она должна была рассказывать ему о том, как дела у Луки, поскольку доктор Картер одобрительно кивал, потирая глаза ладонью. Петар заметил темные тени у него под глазами, и тогда он взял молодого врача за локоть. - Вам нужно кофе, - заявил он тоном, который не потерпел бы никакого отказа, и потащил его к лестнице, наслаждаясь смущением молодого врача, а Джиллиан, засмеявшись, последовала за ними. Когда они начали спускаться по лестнице, Картер оказал небольшое сопротивление. - Мистер Ковач, кафетерий на седьмом. Отец Луки остановился и секунду внимательно смотрел на него. Картер подумал, что тот не понял его. - Нет, не кофе кафетерия, - сказал Петар, и Картер восхитился тем, насколько малозаметен акцент у Луки по сравнению с его отцом. – Настоящий кофе. Я вам покупаю. - Э-э, да, спасибо, конечно, но у меня еще не закончилась смена, - запротестовал Картер. Отец Луки взглянул на Джиллиан, и та попыталась перевести. - Сейчас он работает. Картер метнул любопытный взгляд на Джиллиан. Он не прошел мимо того факта, что она стала учить хорватский язык. Но он должен был признать, что это было хорошей идеей. Она была замечательным компаньоном для отца Луки. Судя по всему, намного лучшим, чем тот священник, которого нашла Керри. Какая досада, что Джиллиан нужно возвратиться назад в Монреаль через пару дней. За день до этого, когда он зашел к Луке, то застал Петара и священника горячо спорящими в коридоре. Картер гадал, что могло вовлечь их в такую яростную дискуссию. Хватка отца Луки на его локте стала только чуть крепче. - Вы убегаете работу, - объявил он. - Но… - Вы пьете кофе кафетерия, вы пьете кофе снаружи, какая разница? Картер не мог не рассмеяться. Логика Петара была неоспоримой. - Ладно, - сдался он. – Но мне придется взять мое пальто. - Хорошо, - сказал отец Луки, но не отпустил его руку. Они прошли как нож сквозь масло через приемное и прямиком в ординаторскую без того, чтобы их побеспокоили. Картер был поражен. Присутствие Петара волшебным образом убирало с его дороги все проблемы. Он задумался, не удастся ли убедить Петара остаться в приемном подольше. Кто знает? Может быть, он даже сумеет подействовать этим волшебством на Романо. - Я вернусь через пятнадцать минут, - сообщил он Чен в регистратуре. – Можешь меня прикрыть? - Конечно. Когда они оказались снаружи, Картер поднял отвороты пальто, спасаясь от холодного ноябрьского ветра. Был конец месяца, и рождественские украшения уже были в полной готовности. Картер содрогнулся от отвращения. Он не особенно любил время Рождества. В детстве оно всегда было связано со смертью Бобби, а потом, в юности, он был слишком занят тем, чтобы избегать всех тех обедов и приемов, на которые Гамма старалась его затащить, только чтобы заставить его участвовать в делах фонда. Гамма. Он скучал по ней, и ему ее не хватало. В это время года он бы уже получил от нее два или три звонка, от которых бы раздраженно отмахнулся. Он почувствовал легкий укол вины. Теперь он посещал эти обеды и приемы. Но было уже слишком поздно. Он передернул плечами и постарался отогнать эти мысли. Петар придерживал открытой дверь кофейни и проницательно наблюдал за ним. Джиллиан уже вошла внутрь. Картер улыбнулся и прошел мимо отца Луки в кофейню. Они уселись вокруг стола в тихом уголке. Картер баюкал в ладонях чашку, глядя на то, как Петар потягивает свой эспрессо. Он улыбнулся, когда заметил, что и Джиллиан, и отец Луки заказали себе одно и то же. Еще одна вещь, которая у них общая. - Я надеюсь, у вас было не слишком много неприятностей со священником вчера, - сказал Картер ни с того ни с сего, просто потому, что это было первым, что пришло ему на ум. - Простите? Картер повторил свою реплику, внезапно обратив внимание на то, что Джиллиан покраснела и как будто очень заинтересовалась содержимым своей собственной чашки. - А, - сказал Петар, когда ему удалось понять фразу доктора Картера. – Нет, у меня никакие неприятности со священником. Он неприятности со мной. Священники, они имеют слишком много принципов. Он положил ладонь на предплечье Джиллиан и мягко сжал его, чтобы успокоить то чувство стыда, которое она сейчас испытывала. Отец Притич был скандализован, когда Петар сообщил ему, что не намерен ничего рассказывать Луке о пленках, и тогда он сам попытался рассказать Луке о них. Петар застал его как раз перед тем, как священник входил в палату Луки, и остановил его. Доктору Картеру случилось проходить мимо, когда Петар высказывал отцу Притичу свое мнение о личных делах. И всё же Петар беспокоился о том, что священник может повторить эту попытку. Он пока не говорил об этом с Джиллиан, но думал, что будет лучше, если один из них сообщит об этих новостях Луке прямо сейчас, вместо того, чтобы это сделала третья сторона. Но он по-прежнему не хотел рассказывать Луке о пленках. Она не хотел совершать ничего, что могло бы в данный момент воздвигнуть преграду между Джиллиан и Лукой. Он слишком хорошо представлял хрупкость тех уз, которые соединяли этих двоих, чтобы у него было желание создавать еще больше проблем между ними. Лука позарез нуждался в ком-то, с кем он мог бы поговорить, и, казалось, чувствовал себя удобно только с доктором Картером и Джиллиан. К тому же Лука наверняка будет настаивать на том, чтобы послушать эти пленки, и это только расстроит его, если не перепугает до смерти. В глубине души Петар знал, что его собственные страхи относительно здоровья сына также были частью навязчивых идей Луки, хотя ни один из них никогда бы не затронул этого вопроса. Петару удалось прослушать около получаса тех записей. Прислушиваться к демонам Луки было тяжелее, чем он поначалу думал. Он перевел кое-что из этого для Джиллиан. Потом он сделал всё что мог, чтобы объяснить ей, кто такие Даниэла, Ясна и Марко, и какова была жизнь Луки как до, так и сразу же после войны. Она внимательно слушала и задала кое-какие вопросы, а потом спросила его о тех годах, которые Лука провел в Штатах, после того, как эмигрировал. Петар с удивлением отметил, что она, как видно, больше стремится узнать о том, как жил Лука в последние годы, чем о его трагическом опыте во время войны. Она не выглядела готовой судить Луку на основе его потерь и страданий, как поступали большинство других людей, и Петару это только понравилось. Ему пришлось также со стыдом признать, что он знает мучительно мало о том, что произошло с его сыном за последние несколько лет. С внезапной острой болью он понял, что Луке удалось оттолкнуть от себя не только своих знакомых в Штатах, но и своих родных в Хорватии. Картер поднял брови. - Ну, это их работа – поддерживать моральные принципы. - Плохая работа. Замечание Петара заставило Картера улыбнуться, но в то же время лишило дара речи. Повисло неловкое молчание. - Так, значит, ты возвращаешься в Монреаль? Джиллиан, вздрогнув в замешательстве, подняла глаза от кофейной чашки. - Э… м-м… Да… В среду. - Проклятая работа, а? Она кивнула и пожала плечами. - Я буду по тебе скучать, - добавил Картер. – Лука будет по тебе скучать. Да, будет он, как же, подумала Джиллиан с горечью, но оставила это при себе. Сколько бы она ни пыталась вычеркнуть из памяти недавние слова Луки: «Ты не обязана оставаться. Ты уже искупила всё то, за что считала нужным заплатить», они продолжали вспоминаться, снова и снова. Даже сегодня, когда он был таким нежным, милым и ласковым, эти слова по-прежнему отдавались у нее в ушах. Когда она взяла его за руку в интенсивной терапии, он заговорил с ней по-французски, спрашивал ее о Чэнс и о матери Чэнс, и о клинике в Матенде, словно они до сих пор были в Конго. Он был дезориентирован и сбит с толку, так что это не он звал ее, а сильные обезболивающие и успокоительные. Джиллиан старалась побороть свое разочарование. Она старалась убедить себя, что лекарства только позволили ему выказать чувства, которые он не осмеливался проявлять, будучи в полном сознании, и она почти в этом преуспела. Почти. Она снова ощутила доброе и мягкое прикосновение Петара к своей руке, и посмотрела на него. Она станет скучать по Луке, она станет скучать по Петару. Она улыбнулась и загнала подальше приступ печали. - Я буду на связи, - пообещала она, зная, что, скорее всего, не сдержит слово. Картер опять кивнул. - Да уж постарайся. Луки слишком много, чтобы я справился один. Его неуклюжая шутка заставила ее улыбнуться, и затем она попыталась перевести это Петару. Петар покачал головой и вздохнул. - Лука, - сказал он. – Слишком много хлопот. Есть о чем беспокоиться. Картер и Джиллиан опешили. Слова Петара можно было истолковать настолько по-разному. Они испугались, что Петар был с ними жестоко честен. Но потом он улыбнулся, озорной блеск сиял в его глазах. - Бедный доктор Картер, – прибавил он. – Один с Лукой, когда Джиллиан и я уехали. Теперь наступила очередь Картера покачать головой и притворно вздохнуть. Он сообразил, что не знает, когда отец Луки должен вернуться в Хорватию. Лука сказал ему, что Петар не сумеет получить больше двух недель отпуска на работе, а он уже пробыл в Чикаго больше недели. - Когда вы отбываете обратно? – Петар наморщил лоб. – В Хорватию? – добавил Картер. - В семь… нет, шесть дней. - Скоро. - Да. Проклятая работа. Картер рассмеялся от всего сердца. Американские выражения в устах Петара звучали воистину роскошно. Он глянул на свои часы. - Кстати, о работе… - сказал он, вставая и надевая пальто. – Мне лучше вернуться, пока мой шеф меня не убил. - Шеф? - Да. Роберт Романо, - пояснил Картер. - А, доктор Романо. Не плохой человек. - Ах, Петар. Если бы вы только знали… - пожаловался Картер. – Спасибо вам за кофе. Петар пожал ему руку. - Всегда пожалуйста. Мы видимся позже? - Да. Я заканчиваю в шесть. Я заскочу в Луке в палату. Петар уставился на него, и Картеру пришлось подождать, пока Джиллиан не переведет его слова. После этого он помахал ей на прощание и вышел из кофейни. Снаружи было уже темно. Картер вздохнул, снова поднимая отвороты пальто, и подумал о безотрадной и тоскливой зиме, которая ждала их всех. * * * * Сквозь полузакрытые веки он улавливал только мимолетные образы чередования света и теней в коридоре, пока его каталку вывозили из интенсивной терапии. Монотонный звук колес по линолеуму убаюкивал его, увлекая назад в сон. Лука знал, что ему не следует засыпать снова. Одному богу известно, как долго он был в отключке, а тата и Джиллиан будут ждать его в палате, так что он должен хотя бы частично бодрствовать, чтобы контролировать себя. Он не может просто взять и начать бредить. Они оба достаточно наслушались его бреда, и им безусловно не нужна новая порция. Он должен доказать им, что крепко держится за реальность. Ему нужно доказать самому себе, что он крепко держится за реальность. Но наркотики, которые усыпляли его, по-прежнему действовали на его организм, и он чувствовал себя так, словно легко и уютно плывет над каталкой, а не лежит на ней. Кроме того, в любом случае было не похоже, чтобы он очень хорошо владел собой и ясно мыслил в настоящий момент. Почему он так уверен, что Джиллиан ожидает его в палате? Она избегала его всю неделю, с тех пор, как он сказал ей те отвратительные слова. У нее не было никакой причины дожидаться его возвращения из операционной. Лука сосредоточился, когда внезапно ощутил, что он упустил кое-что. И потом вспомнил ее в палате интенсивной терапии, держащей его за руку, гладящей его по щеке, разговаривающей с ним в той же утешающей, успокоительной манере, что и в Брюсселе. Воспоминание захлестнуло его, точно теплый прилив. Он почувствовал, как быстро заколотилось сердце. Потом оно пропустило удар. Не вообразил ли он себе всю эту сцену? А если нет, если она действительно была там, то что он сказал ей? Сорвались ли с его губ те слова, которые он удерживал в себе все эти дни? После всех его старательных и преднамеренных попыток оттолкнуть ее? Он не заслужил ее, не заслужил возвращения в тот мир тепла, вход в который был для него закрыт уже многие годы. Более того, она в этом не нуждалась. Она не нуждалась в том, чтобы терпеть рядом с собой того убогого отверженного, которым он стал, человека, который утопил всё, чем он некогда был, в нескончаемой работе, в алкоголе, в случайных связях на одну ночь. Человека, который лежал в постели, часами глядя в потолок пустыми глазами, желая уснуть; и который боялся того момента, когда это произойдет, потому что тогда ему придется сражаться с демонами, которые заставляли его кричать ночью за ночью. Того, кто терялся в своем прошлом так часто, что бывали случаи, когда он даже не знал, где он. Нет. Она в этом не нуждается. У него слишком много повреждений, он слишком ущербен для нее. Насколько лучше будет для Джиллиан, если она отправится домой, к своей семье, к своим друзья, к своим «изменчивым дорогам в этом мире», как она выразилась. Помимо всего прочего, откуда он взял, что она вообще хочет иметь с ним дело? Потому что Лука знал, что она не чувствует ничего, ничего, кроме жалости. Может быть, немного сострадания и симпатии, но не более того. Он видел это в ее глазах. И всё же оставался маленький шанс, что она что-то чувствует… Разве она не старалась выучить хорватский? Он не спросил ее, почему она это делает. Он был уверен, что никогда не обретет достаточно смелости для того, чтобы задать ей такой вопрос, но не мог пройти мимо того факта, что… - Доктор Ковач? Лука поднял глаза. Медсестра из физиотерапии смотрела на него с беспокойством. - С вами всё в порядке? Он кивнул и сглотнул болезненный комок в горле. - Вы уверены… - Да. Я просто… я просто устал. Она ободряюще подмигнула, вталкивая каталку в лифт. - Мы сию секунду будем в вашей палате, и тогда вы сможете отдохнуть. Он кивнул и попытался улыбнуться. Сделал контролируемые дыхательные движения: вдох и выдох. Потом постарался повторить это еще раз. Он должен сконцентрироваться на насущных вещах и заставить свой рассудок прекратить эти бесцельные блуждания. Забыть как о мелочных, так и о счастливых мыслях. Особенно о счастливых. Это всего лишь праздные и безосновательные иллюзии. Двери лифта раскрылись, и его выкатили наружу. Потом внезапно тата склонился над ним. Лука нарисовал на лице улыбку. - Привет, тата. Хочешь прокатиться? Тата заломил бровь. - Я не знаю. А транспорт хороший? - Не так захватывающе, как на дедушкином тракторе, но в общем неплохо… - Я уверен, что нет. Особенно потому, что ты не можешь сбивать изгороди и давить коров… Лука тихонько засмеялся. - Доктор Ковач? Лука посмотрел на медсестру и санитара. Они стояли рядом с каталкой, которую уже подвезли к кровати. - Сейчас мы собираемся переложить вас на кровать… Лука кивнул и подождал, не понимая, почему они просто этого не сделали. - Может быть, ваш отец и мисс… - медсестра кивнула в сторону окна. Лука последовал взглядом в направлении ее кивка, и там была она. Господи Иисусе. Невероятным усилием он изобразил вежливую улыбку. Ничего широкого, ничего слишком выразительного. Она должна только затронуть краешки его рта. - Джиллиан, - он постарался не вздрогнуть от звука собственного голоса. Когда он научился так безупречно играть роль хладнокровного и бездушного ублюдка? Она поднялась с подоконника и пригладила ладонью волосы. - Ну что ж, я полагаю, нам лучше подождать в коридоре… - неловко прошептала она, проходя мимо кровати. Тата остался стоять там, где стоял, с изумленным выражением в глазах. - Тата, будет лучше, если ты подождешь в коридоре, – перевел Лука. Тата безмолвно метал в него громы и молнии. Взгляд Луки устремился вниз, к его собственным рукам. Он услышал, как они вышли. - А теперь, доктор Ковач, не могли бы вы попробовать передвинуться? Обопритесь на локти и правую ногу. Мы сделаем всё очень осторожно. На счет три… - сказал санитар, подхватив его под руки. Медсестра и санитар ушли, когда устроили его в постели, убедившись, что ему больше ничего не нужно. Вошел тата. - Где Джиллиан? – брякнул Лука, прежде чем смог удержаться. - Она нашла какие-то извинения и ушла. Голос таты был резким. Лука опустил глаза в смущении. Петар смотрел на него пронзительным взглядом. Установилось напряженное молчание. Петр колебался. Он хотел высказать Луке свое мнение относительно Джиллиан, но прекрасно знал, что у него нет на это никакого права. Ох, к черту. Этому упрямому чурбану – его сыну в любом случае не принесет ничего доброго, если он будет держать рот на замке. - Лука, ты действительно… - начал он. - Тата, это не твое дело, - перебил его Лука довольно грубым тоном. Петар закусил губу. Лука был прав. Это не его дело. Он перестал вмешиваться в личную жизнь своего младшего сына еще с тех пор, как Лука влюбился в Даниэлу, в возрасте двенадцати лет. А теперь он пытается читать нравоучения взрослому мужчине, да притом еще по вопросу, который и сам не вполне понимает. Он взял кресло и, подтолкнув его к кровати, сел. - Ты прав, Лука, - прошептал он, признавая свое поражение. – Это не мое дело. Он потер лицо ладонью. Он устал до изнеможения. * * * * На автоответчике, стоявшем на столе возле дивана, мигал сигнал. Джиллиан нажала на кнопку воспроизведения, в то время как Петер скрылся в кухне с продуктами, которые они купили вместе. Первое сообщение было на хорватском. Оно начиналось со слова: «Тата?», поэтому Джиллиан решила, что это брат Луки. К сожалению, Степан говорил слишком быстро. Она не поняла, что он сказал, но догадывалась, что он звонил, чтобы узнать, как прошла операция Луки. Потом она проиграет запись для Петара. Второе сообщение было от ее транспортного агента. Очевидно, возникли какие-то проблемы с ее кредитной карточкой. Она утомленно вздохнула. Завтра утром она с этим разберется. Последнее сообщение стало для нее сюрпризом. «- Мисс Джиллиан Ронин? Я – Анна Лоренс, начальник по персоналу Медицинского Центра по уходу Гринвуд Террас. Мы получили ваше резюме и заинтересованы в ваших услугах. Не будете ли вы так любезны позвонить мне, чтобы назначить встречу? Мой номер…» Джиллиан некоторое время неподвижно смотрела на автоответчик, прежде чем вытащить блокнот и ручку из сумочки. Она снова проиграла это сообщение и записала номер телефона. В течение первых дней, проведенных в Чикаго, она разослала свои резюме по разным медицинским учреждениям, но не думала, что с ней свяжутся так скоро. Потом она попросту забыла об этом. Она села на диван, с блокнотом на коленях, пытаясь собраться с мыслями. Следует ли ей ответить на этот звонок? - Джиллиан… Петар стоял перед ней с парой банок пива в руках. Она взяла ту, которую он предлагал ей, и улыбнулась. - Что-то не так? - Не так? Нет… Я просто задумываюсь. - Я просто ЗАДУМАЛАСЬ. - Я просто задумалась, - повторила она, открывая свою банку и выливая содержимое в стакан. Она заметила, что Петар смотрит на блокнот, лежащий у нее на коленях. - Звонил Степан, - поторопилась она сказать ему. Затем она нажала на кнопку воспроизведения на автоответчике. Петар выслушал сообщение, склонив голову набок, тем своим характерным движением, которое очень нравилось Джиллиан. - Я лучше перезвоню ему, – заметил он, когда запись закончилась. Он наблюдал, как она стирает остальные записи. - Еще кто-нибудь звонил? - Из транспортного агентства. Она улыбнулась при мысли, что в результате выучила самые странные слова по-хорватски: «транспортное агентство», «отделение интенсивной терапии», «рама Циммера», «физиотерапия» – это не те выражения, которые ожидаешь найти в языковом курсе для начинающих. Разве что первое из них. Оно было в том маленьком разговорнике, хотя произношение было передано не совсем правильно. - Они звонили вам или мне? - М-м? - «М-м» – это американское выражение? - Простите? - «М-м». Лука постоянно употребляет его. Джиллиан улыбнулась. Петар был прав. Это было одно из любимых слов Луки. Ну, если его можно назвать словом. - Оно не американское. Я, очевидно… Я научилась ему от Луки. Извините. - Извиняться не за что… Но больше не учитесь от него никаким дурным привычкам, ладно? – сказал Петар с теплой улыбкой, увещевательно погрозив ей пальцем. – Звонок из транспортного агентства был вам или мне? - Мне. Я должна ехать завтра. Она встала. - Я начинаю с едой. Вы звоните Степану, нет? - О‘кей, - сказал Петар, глядя на то, как она убирает свой блокнот. Тут было что-то такое, чего она не хотела рассказывать ему. Но он не собирался лезть в ее дела. Он взял телефон и набрал номер Степана, пока она уходила. На кухне Джиллиан поставила на плиту кастрюлю с водой и достала овощи из полиэтиленовых пакетов. Она пообещала Петару, что приготовит что-нибудь для него сегодня вечером, и выбрала пасту-примавера, то, что легко готовить и что, как она знала, хорошо удастся ей. Хотя она сомневалась, сможет ли соревноваться с его готовкой. Несмотря на то, что Петар ей сказал, он был великолепным поваром. Она вымыла овощи и начала нарезать их, в то время как ее мысли снова ушли к тому телефонному звонку. Нет, она не станет отвечать на него. Действительно, нет никакого смысла и дальше оставаться в Чикаго. Но, с другой стороны, есть ли смысл возвращаться в Монреаль? Она потеряла работу. Ее знакомые не были по-настоящему близкими друзьями, и отношения с матерью у нее были довольно прохладными. Они перезванивались каждый месяц или около того, чтобы проверить, как дела друг у друга, но и только. Она иногда навещала мать на дни рождения, но они даже начали встречать врозь Рождество и Новый год – вот уже несколько лет, когда стало ясно, что в действительности они не получают удовольствия от общества друг друга. Так что такое важное было в Монреале? Почему она не может попытаться начать новую жизнь где-нибудь еще? Она как раз приняла решение ответить на этот звонок, когда Петар вошел в кухню. - Степан просит передать вам привет, – сказал он. - Спасибо. Петар фыркнул от смеха, и Джиллиан посмотрела на него, чтобы выяснить, что он находит таким забавным. - Он был недоволен. Я его разбудил. Через мгновение она сообразила, почему это так смешно. - Который там сейчас час? Петар глянул на свои часы. - Половина третьего. Джиллиан подняла брови. Сегодня воскресенье, и Степан, безусловно, должен работать завтра. Судя по тому, что рассказал ей Петар, Степан вел жизнь очень занятого торговца, воюющего с кризисной экономикой, сварливой женой и двумя дочерьми переходного возраста. Это само по себе обессиливало. А тут еще вдобавок приходится отвечать на телефонные звонки из-за границы ни свет ни заря. Петар надул губы, состроив недовольную гримасу, словно стыдился самого себя. - Кончится тем, что мои дети меня отвергнут… Он понял, что выбрал слишком сложные слова, когда увидел, что она нахмурилась. - Простите? - Степан и Лука. Они меня вышвырнут. Джиллиан нахмурилась сильнее. Петр постарался не вздохнуть. До чего же трудно шутить. - Степан и Лука скажут, - он выпрямился и расправил плечи, подняв правую руку и указывая на дверь, - «Тата, ВОН!» Только теперь она засмеялась. - Не волнуйтесь, Петар, - ответила она. – Я… - она умолкла, поняв, что не знает слова. – Я вас усыновлю, - закончила она по-английски. - Простите? Джиллиан вздохнула, а потом произнесла фразу, которая стала для них уже стандартной: - Нам нужен словарь. Петар устало улыбнулся. - Я его принесу, – сказал он, выходя из кухни.
Инна ЛМ: Глава 9. Лука вертел в пальцах маленький узкий листок бумаги, в десятый раз перечитывая одно и то же предложение. Он остановился на полпути, когда до него дошло, что он не понимает ни слова из того, что прочел. Он невидяще смотрел на страницу несколько минут, а потом положил книгу на кровать переплетом вверх. Он пытался читать уже больше часа, но так и не смог одолеть больше, чем несколько страниц. Он закинул голову назад и посмотрел на потолок. Прошло больше двух недель с тех пор, как она уехала в Монреаль, больше недели с тех пор, как его выписали из больницы. Он не слышал от нее ни слова. Ну, а чего он, собственного говоря, ожидал? Он обошелся с ней с невыносимой холодностью и отчужденностью в последний раз, когда они были вместе. Он поблагодарил ее за то, что она заботилась о нем и составила компанию его отцу. Он пожелал ей приятной поездки и хорошей жизни, сказал, что они, может быть, когда-нибудь в будущем смогут встретиться и провести вместе немного времени. Если бы он был на ее месте, то сказал бы, чтобы засунул свои благодарности и добрые пожелания себе в… На самом деле он неоднократно ругал себя за те слова, но только после того, как она ушла. Когда он говорил с ней, когда он видел боль и печаль, проступающие в ее глазах, то продолжал твердить себе, что так для них обоих будет лучше. Так для НЕЕ будет лучше. Что же до него… Он взглянул на листок бумаги, который держал в руке. Тот был сложен вдвое. Он развернул его и уставился на два телефонных номера, нацарапанные там торопливой рукой. Он легко провел указательным пальцем по номерам. Он уже выучил их наизусть. Затем он бросил быстрый взгляд на переносной телефон. Он поднял его и некоторое время взвешивал в руке. Он включил его, потом выключил. Что бы он сказал ей? Что он хочет поболтать по-дружески? Он фыркнул себе под нос. И это после всей той совсем недружелюбной отстраненности, которую он выказал? Она ни за что бы не поверила, что он звонит, потому что ему есть дело до нее, потому что он и правда хочет узнать, как она поживает. Она подумает, что он звонит только потому, что чувствует себя в долгу перед ней. Он не сумел бы убедить ее в обратном. Он знал себя. Он никогда не был силен в таких вещах – в том, чтобы находить верные слова. Их разговор превратился бы в пустой обмен формулами вежливости. Со вздохом он положил телефон обратно. Он сложил вдвое этот листок бумаги, взял книгу и всунул его между страницами как закладку. После этого он взглянул на часы. Одиннадцать тридцать. Господи. Впереди у него был весь день. Весь длинный, пустой день. Он сел, стараясь удержаться от гримасы боли, и потянулся за костылями. Он встал и медленно вышел из комнаты. Он опустился на диван, взял пульт дистанционного управления телевизором и пощелкал им, переключаясь с канала на канал. Через некоторое время он выключил телевизор и немного посмотрел на пустой экран. Он бросил взгляд на телефон на маленьком столике у дивана. Сейчас середина дня; она должна быть на работе. Он мог бы оставить ей сообщение на автоответчике. Ничего слишком личного, просто несколько слов, чтобы дать ей знать… Дать ей знать что? Ну, дать ей знать, что он перезвонит позже, и тогда их беседа не будет настолько неловкой, потому что он не застанет ее врасплох. Или он мог бы попросить ее перезвонить ему, так что ему не придется проводить бесконечные часы, собираясь с духом, чтобы снова набрать ее номер. Да, это хорошая мысль. Прежде чем он передумал, он взял телефон и набрал номер. Нервирующее чувство предвкушения возросло, когда он услышал звонок. Он поборол настоятельное желание повесить трубку. После четвертого гудка ему ответил женский голос. - Алло? Лука остолбенел. - Алло? – повторил голос. - Э… м-м... Джиллиан? – промямлил он, и невольно выбранил себя. Это звучало по-идиотски. Последовало короткое молчание. - Pardon? Это не был голос Джиллиан. - М-м… пожалуйста, я бы хотел поговорить с Джиллиан, - пробормотал он по-французски. - Простите? Лука поколебался. Не набрал ли он неправильный номер? - Джиллиан Ронин? – повторил он вопросительно. - О… Нет, извините, мне очень жаль, но она здесь больше не живет. Его словно ударили кулаком в живот. Лука провел ладонью по волосам и попытался сосредоточиться. - Э… А давно? – выпалил он, когда ему удалось снова обрести голос. - Простите, с кем я говорю? – осторожно спросила женщина. - С Лукой Ковачем. Я… я друг Джиллиан… - он замялся. – М-м… Она… Она дала вам свой новый номер? -Нет, извините. - Могу ли я… Могу ли я оставить у вас сообщение на случай, если она позвонит? - Ну… Не уверена, что это было бы очень хорошей идеей. Я не думаю, что она будет сюда звонить. Конечно, нет. -О, ну… В любом случае, спасибо вам. - Не за что. И с этими словами она повесила трубку. Лука услышал знакомый щелчок и немного подержал телефон в руке, прежде чем смог сам отключить его. Она переехала вскоре после того, как дала ему свой номер телефона. Знала ли она уже тогда, что собирается переезжать? Она также дала ему номер своей матери. Она сказала, что ее мать будет знать, как с ней связаться… Ну так почему же она дала ему номер, который, как она понимала, будет бесполезен? Было ли это неким завуалированным посланием, тонким намеком? А если она вообще не хотела, чтобы он мог связаться ней, то зачем дала ему номер телефона своей матери? Лука потряс головой. В этом не было никакого смысла. После минутного раздумья он отказался от мысли звонить матери Джиллиан. Он не хотел еще одного неловкого разговора вроде того, который произошел только что. Ему всегда было немного неприятно то, что его акцент, когда он говорил по-английски или по-французски, только усиливает инстинктивное недоверие людей. Он не хотел вступать в объяснения по поводу того, кто он такой, или почему он звонит Джиллиан. Может быть, она поставила этот легкий барьер, чтобы обескуражить его и отбить охоту искать ее, и дала ему номер своей матери, только чтобы сохранить видимость любезности. Он снова включил телевизор и поблуждал по каналам. В конце концов он остановился на футбольном матче между «Манчестер Юнайтед» и «Миланом». Хм-м. В обычной ситуации он бы следил за игрой с интересом, но сегодня не мог заставить себя сконцентрироваться ни на чем. Черт, он должен был признать, что не способен сосредоточиться ни на чем с тех пор, как… С каких пор? Практически с тех пор, как он вернулся из Конго. Когда тата был здесь, то всё было не так плохо. Присутствие таты заставило его сделать усилие и взять себя в руки в те первые несколько дней, которые он провел в своей квартире. Приятно было иметь его рядом. Лука вынес критику таты относительно его мебели и украшений (или скорее, как назвал это тата, его стильного ОТСУТСТВИЯ украшений), равно как и подшучивания насчет его машины и аквариума. Он согласился как с идеей внести побольше своей индивидуальности в обстановку квартиры, так и с тем, чтобы продать машину (так или иначе, он отчаянно нуждался в деньгах). Он был тронут, когда тата развернул картины, которые привез с собой, и настоял на том, чтобы сразу же повесить их. Он также терпеливо выслушивал бесконечные описания тех картин, которые тата видел в музеях, и неохотно принимал от него помощь в основных повседневных делах. Ему даже нравилось то, как они подолгу молчали, когда вместе ели те блюда, которые готовил тата, или когда вместе смотрели футбольные матчи. Теперь ему не хватало даже того, как они переругивались и огрызались друг на дружку. Господи. Он так скучал по тате, что уже был в одном шаге от признания того, что ему не хватает даже их грандиозной ссоры за день до отъезда таты. Она произошла из-за тех проклятых пленок. Лука по-прежнему не мог принять того, что Джиллиан записала его бред, несмотря на горячую защиту татой ее мотивов. Это выглядело слишком похоже на то тошнотворное любопытство, которое все очень старались скрыть, когда узнавали о том, через что он прошел во время войны. И то, что тата согласился перевести для нее кое-что из этого, и то, что тата рассказал ей о Вуковаре и Даниэле, и о детях… Тата действительно перешел границы. Это была часть жизни Луки. И у Джиллиан не было никакого права… Лука закусил губу. У нее не было никакого права, но правдой было и то, что он всерьез раздумывал о возможности того, что когда-нибудь будет в состоянии рассказать ей об этом. Лука был потрясен, так же как и тата, этой ее способностью, казавшейся бесконечной – понимать, будто неким шестым чувством, самую суть силы и природы его демонов. Как она догадалась, тогда, в Брюсселе, что он был захвачен воспоминаниями о Вуковаре? Лука с отвращением потряс головой, вспоминая спор с отцом. Хуже всего было то, что тата выбросил те пленки до того, как у него появился шанс послушать их… Тата сказал, что он сделал это, потому что Луке совсем незачем слушать свое собственное бессвязное бормотание. Ради всего святого! Тата никогда еще не вел себя с ним так покровительственно-заботливо, чуть ли не свысока. Но Лука не мог гордиться и своей собственной позицией и доводами. У него во рту появлялся горький привкус всякий раз, когда он думал об этом споре. Правда, на следующий день они помирились, но Лука боялся, что по его вине в отношениях между ними возникла трещина, и он был в ужасе от такой перспективы. Если и был кто-то, кого он не хотел отталкивать от себя, так это тата, несмотря на все его упрямство и эту раздражающую сверхзаботливость и чрезмерную опеку. Ключ, поворачивающийся в замке, вырвал его из задумчивости. Высокий мужчина с волосами песочного цвета стоял на пороге, нагруженный магазинными пакетами. - Вот здорово, Лука, ты встал с постели! Лука застенчиво улыбнулся своему личному санитару и физиотерапевту Джеку Тэннеру. Картер нанял Джека, ничего не сказав об этом Луке, и это привело к диспуту еще худшему, чем о психиатрах. Однако на сей раз, независимо от того, что говорил Лука, Картер не вышел из себя, равно как и не отступил ни на йоту. Лука может орать и ругаться сколько его душе угодно, заявил Картер, но он, Картер, должен быть уверен в том, что тот получает помощь на дому, и обеспечит это. Если Лука будет хамить Джеку и тот будет сыт по горло своей работой у него, Картер наймет еще кого-нибудь, и еще кого-нибудь, и еще кого-нибудь, пока Лука не сдастся и не примет это. Черт побери, он может и нанять кого-нибудь, кто наймет кого-нибудь, если возникнет такая необходимость. При этом последнем аргументе Лука сдался. В глазах Картера светилась твердая решимость, которая заставила Луку нехотя уступить, несмотря на всё его раздражение. Он всё еще не полностью привык к тому, что кто-то заботится о нем целый день. Он всё еще чувствовал себя немного… Как бы это описать? Так, будто за ним наблюдают? Будто его изучают? Теперь он отлично понимал, что должны испытывать лабораторные крысы. К счастью, мягкое чувство юмора Джека делало ситуацию гораздо менее неловкой и смущающей, чем ожидал Лука. И Лука должен был признать, что пока не сумел бы управляться самостоятельно. Он по-прежнему был слаб, и ему было слишком трудно передвигаться. Большинство самых обычных вещей в жизни теперь стали очень трудными. Просто принять душ или приготовить себе чашку кофе превратилось в вызывающе сложную проблему; не говоря уже о стирке или покупках. Так что познания и советы Джека оказались поистине бесценными. Он не только научил Луку, как правильно вставать, садиться, не натыкаться ортопедическими устройствами, присоединенными к его ноге, на дверные косяки и мебель и ходить на костылях. Он также знал массу маленьких хитростей, которые сделали жизнь Луки намного легче. Он принес ему чашку с крышкой, так что Лука мог пить кофе всюду, где захочет; купил штаны для грузчиков с множеством карманов, в которых Лука мог держать те вещи, которые обычно носил в руках, и заменил ему шов на левой штанине застежками-«липучками», чтобы так раздражающее его устройство, присоединенное к ноге, не цеплялось за ткань при каждом движении; он обернул рукоятки костылей мягкой лентой для теннисных ракеток, чтобы Лука не сбивал себе руки. И Джек взял на себя стирку, покупал всё необходимое, забирал его почту… Дойдя до этого пункта, Лука уже начал гадать, что бы он вообще делал без помощи Джека. - Кто играет? – спросил Джек, ставя пакеты на кухонный стол. - «Милан» против «Манчестера». - Что-нибудь приличное? Лука бросил на Джека укоризненный взгляд. Как и большинство американцев, Джек ничего не знал о том виде спорта, который в остальном мире называют футболом, и не имел ничего против того, чтобы демонстрировать свое невежество всем вокруг. - Это две лучшие команды в мире. Должно быть прилично. - О… - на Джека, конечно, не произвел впечатления притворный упрек Луки. – А какой счет? - М-м? - Счет? Ну, ты знаешь, Лука, каждый раз, когда команда забивает мяч в ворота другой команды?.. - Ха-ха, - отозвался Лука без энтузиазма. Но затем он понял, что не имеет об этом ни малейшего понятия. – Я не знаю. - Не знаешь? - Слушай, я включил телевизор всего пару минут назад. Голос Луки, возможно, и был немного резковат, но ему совсем не хотелось получать от Джека пристальные взгляды такого сорта. Он нуждался в помощи Джека, но не мог выносить его озабоченности и тревоги. Именно тогда он чувствовал себя как загнанный в ловушку хомяк. Кроме того, он был в высшей степени уверен в том, что Джек каждые несколько дней отчитывается перед Картером, и он чувствовал себя не слишком удобно, зная, что тот должен рассказывать Картеру о его... Ладно, лучше называть вещи своими именами: о его депрессии. Каждое утро ему требовалось около часа, чтобы выбраться из постели, если он вообще выбирался из нее. Ему стоило сверхчеловеческих усилий воли понять смысл абзаца в книге, и ему приходилось уговаривать себя жевать и глотать каждый кусок того, что он ел, поскольку он полностью потерял аппетит. Он знал, что это означает. Эта разновидность апатии и равнодушия была ему давным-давно знакома. Но он не хотел принимать никаких лекарств, и он не хотел беседовать с психиатром. Он знал, что антидепрессанты заставят его почувствовать себя лучше, но был убежден, с другой стороны, что они не помогут, если он не сумеет взять себя в руки. И он знал, что может справиться с этим только сам. В одиночестве. Он делал это раньше, и сделает снова. Единственное, чего он пока не мог понять – так это КАК. Как ему удастся это на сей раз. В прошлом, дома, рядом с ним были тата и Степан. Когда это происходило в Америке, он всегда собирал свои немногочисленные вещи и переезжал в другое место. Это был его способ начать всё заново. Но через несколько лет он пришел к пониманию того, что теряет всё больше и больше самого себя каждый раз, когда переезжает, так что он решил обосноваться на одном месте. Он сосредоточился на своей работе и на короткое время стал способен отключить свой разум от всего и просто вести обычную жизнь, выполняя свои обязанности. Пока он заполнял голову теми бесчисленными мелочами, о которых нужно думать и которыми нужно заниматься ежедневно, ему удавалось держать в узде чувство отчаяния. Хотя это всё равно не всегда помогало. А потом, в те последние месяцы перед поездкой в Конго… Лука прервал течение своих мыслей. Он выключил телевизор, повернулся на диване и заставил себя сформулировать вопрос для Джека. Любой вопрос. Разговор больше пойдет ему на пользу, чем бесплодное глазение на экран. - Что ты купил? - Всё, что ты мне велел. Но я еще взял овощи, чтобы приготовить тебе какую-нибудь приличную еду. - Овощи? - Ага. Ну, такие зеленые штуки с листьями, которые наваливают на прилавке рядом с фруктами? А некоторые из них круглые и красные. Они называются… - Ох, перестань. Какие овощи? - Помидоры, сладкий перец, баклажаны, шпинат… Ты пробовал запеканку-рикотта из шпината и творога? Лука покачал головой. - Это роскошная штука. Лука заставил себя вяло улыбнуться. - Господи, я чуть не забыл. Тебе пришла почта. - Опять счета? - Нет. Посылка. Похоже на книгу. - Из Хорватии? - Нет, я так не думаю… Лука вздернул бровь. Вот теперь Джек полностью завладел его вниманием. Он наблюдал, как Джек поднял с кухонного стола пакет и перебросил ему. На нем не было ни имени, ни адреса отправителя. Он осмотрел штемпели. Они были американские. Он повнимательнее пригляделся к ним. На одном из штемпелей различалось смазанное слово «Чикаго». Чикаго? - Эй… Лука поднял взгляд. Джек протягивал ему ножницы. Он взял их, разрезал упаковочный конверт из пузырчатой пленки и достал его содержимое. Он взвесил пакет на ладони, изумленный. Тот был завернут как подарок. К подарочной бумаге не было приклеено никакой карточки или открытки. - Ну, поздравляю. У тебя день рождения? - Нет… до него еще очень далеко. Лука заглянул внутрь упаковки, но карточки не было и там. Тогда он развернул бумагу. Это была книга, роман Милана Кундеры. Он открыл ее, но на первых страницах не было никакой надписи. Ни карточки, ничего. Кто мог послать ему это? Картер? Нет. Тот бы сам отдал ему книгу, а не отправлял по почте. Эбби? Нет. Она не любила читать. Уивер? Полная чепуха… Он еще раз озадаченно посмотрел на обложку. Название гласило: «Неведение» ((Кундера Милан – чешский поэт, драматург и писатель; родился в Брно в 1929 г., принимал активное участие в пражских событиях 1968 г., в 1975 г. эмигрировал во Францию. В течение 60-70-х гг. издал около десятка книг. Всемирную известность приобрел после издания в 1984 г. романа "Невыносимая легкость бытия". Его последний роман «Неведение» – об эмиграции и проблемах возвращения на родину после многих лет жизни за границей. – Примеч. пер. )) Лука криво усмехнулся. Оно странно соответствовало ситуации. - Ну и… так ты знаешь, кто это прислал? Лука покачал головой. - Не имею ни малейшего понятия. Джек пожал плечами, забрал ножницы и вернулся на кухню. - Знаешь, может быть, ты выяснишь это, если прочтешь ее. Тебе так не кажется? - Да… Может быть. * * * * Джиллиан раздумывала всего секунду перед тем, как поезд подъехал к станции. Потом она встала и вышла, поплотнее замотав шарф от холодного ветра. Она проголодалась, устала, замерзла и нуждалась в компании. Не было никакого смысла возвращаться в пустую и темную квартиру, где пока что была только самая необходимая мебель. Она привезла с собой одежду и кое-какие личные вещи, но остальной ее багаж прибудет из Монреаля в течение недели, так что ее жилье по-прежнему выглядело голым и негостеприимным. Она спустилась по лестнице и перешла улицу, прошла два квартала и повернула налево. Когда ее ладонь уже была на ручке двери, она улыбнулась сама себе. Она приезжала сюда по вечерам уже… пять? Нет. Шесть? Да, шесть раз с тех пор, как начала работать пару недель назад. Это означало, что она бывала здесь трижды в неделю. Но она чувствовала себя так, словно люди в этом месте уже приняли ее в свою семью. Стоило ей переступить через порог, как она услышала сердечное приветствие. - Джиллиан! – взревел Анто с другой стороны маленького ресторанчика, где ждал за одним из столиков. – Добро пожаловать! Мама! Джиллиан пришла! – позвал он еще более громким голосом. Пышная фигура вылетела из кухонной двери, вытирая руки о передник. Двумя секундами позже Джиллиан утонула в объятиях Марии, пытаясь не задохнуться. Затем пара добрых полных рук обхватила ее щеки, пока Мария изучала ее. - Добро пожаловать, Джиллиан! Господи, детка! Да как же ты замерзла. Снимай свое пальто и садись сюда. Тебе нужно что-нибудь горячее. Как насчет хорошей тарелки супа? Как всегда, Джиллиан приходилось прилагать величайшие усилия, чтобы поспеть за ее стремительной речью. Неважно, сколько раз Анто и его жена Бояна повторяли Марии, что она должна говорить медленно, чтобы Джиллиан могла понимать ее. Мария продолжала тараторить с изумляющей скоростью. Она была в восторге, когда узнала, что по крайней мере один американец по собственной воле захотел выучить ее родной язык, так что она решила улучшить познания Джиллиан так быстро, как это удастся. Кроме того, это заставило ее влюбиться в Джиллиан с самого начала. Ну, на самом деле не совсем с начала. Петар привел Джиллиан в этот ресторан в тот последний вечер, который она проводила в Чикаго перед возвращением в Монреаль – она уезжала туда, чтобы собрать свои вещи. Они тихо и спокойно пообедали вместе, Петар указывал ей лучшие блюда в меню, заказал самое лучшее вино в ресторане и намеренно говорил совсем негромко в течение всей их беседы. Он коротко переговорил с хозяином ресторана, но соблюдал дистанцию, сделав этот обед настолько дружеским и интимным, насколько мог, всячески стараясь выразить ей свою признательность и уважение. Он был настолько добр к ней, настолько мягок, что Джиллиан чувствовала себя так, словно ее пригласил на обед ее собственный отец. Когда она вернулась в Чикаго, то снова пришла в этот ресторан, в память о том последнем вечере, но не осмелилась заговорить с хозяином по-хорватски. Лишь во время своего третьего по счету визита она набралась духу выдавить спотыкающуюся и, возможно, неправильную фразу. Вот так всё и началось. Антон, Бояна и Мария немедленно собрались вокруг нее, принялись дружески болтать и не умолкали до самого закрытия, подали ей фирменное блюдо и пару стаканов ракии, чтобы отметить встречу и поднять тост за ее здоровье. Они также осыпали ее вопросами, но как только заметили печаль у нее в голосе и то, как туманны ее ответы, перестали расспрашивать о причинах, по которым она решила выучить хорватский. Все следующие разы, когда она бывала здесь, Антон и Бояна тактично избегали этой темы и вместо этого спрашивали о том, как она устраивается на новом месте и нравится ли ей город и ее новая работа. Мария отпускала кое-какие ядовитые замечания о глупости мужчин, что вызывало укоризненные взгляды ее сына и невестки, но скоро даже ее замечания, сдобренные беззлобным подшучиванием, стали непременной частью этих бесед, что было одной из причин, заставлявших Джиллиан приходить в этот ресторан почти каждый вечер. Теперь она всегда сидела у стойки и даже помогала по мелочам, например, складывать салфетки или расставлять бокалы. Она часто удивлялась тому, с какой скоростью была принята в маленький кружок Антона, Бояны и Марии. Бояна высунула голову из кухни и подмигнула ей. - Привет, Джиллиан! Я выйду к тебе сразу же, как закончу здесь. Джиллиан широко улыбнулась ей, но не успела придумать ответ, потому что Мария уже поставила перед ней полную тарелку супа и приказала ей есть. Джиллиан взяла ложку и атаковала обжигающе горячий суп, зная, что если помедлит хоть секунду, то Мария либо начнет жаловаться, что Джиллиан не нравится то, что она, Мария, приготовила, либо начнет суетиться вокруг нее, заявляя, что она слишком худая, чтобы быть здоровой. Вскоре после этого к стойке подошел Анто и поприветствовал ее должным образом, легким поцелуем в щеку. Он принес ей стакан пива и поставил его на стойку. Он подал напитки посетителям за столиками и заглянул в кухню, чтобы сообщить о заказе. Он ушел с напитками, а Джиллиан тем временем сделала маленький перерыв в поедании супа. Мария и Бояна будут заняты на кухне, исполняя заказы, еще несколько минут, так что она может не спешить. Анто вернулся к стойке и взял себе стакан пива. - Ну, как твои дела с разрешением на работу? - Хорошо. Его спонсировали мои работодатели. Они говорят, я скоро получу его. Анто поднял брови. У всей его семьи было множество хлопот с получением рабочей визы и иммиграцией в Штаты. Только для того, чтобы попасть на прием в американском посольстве дома, потребовались месяцы. Ему было почти невозможно поверить, что канадка сможет получить свои рабочие документы полностью готовыми всего за несколько недель. Джиллиан сказала, что канадские медсестры очень ценятся в Штатах; потому что у них очень хорошая подготовка. И всё равно… Ох, ладно. Он был рад, что по крайней мере у кого-то нет сложностей, связанных с иммиграцией. И он был рад, что этим кем-то является Джиллиан. - Тебе повезло. Когда у тебя назначена встреча? - Прости? - Встреча. С иммиграционной службой. - Через два дня, я думаю. - Дай мне знать. Я поеду с тобой. Джиллиан неодобрительно посмотрела на него. - Анто, я могу пойти и одна. - Я знаю, но стоять в этой очереди всегда так скучно… Джиллиан улыбнулась, и Анто был рад, что она поняла его шутку. Бояна позвала его из кухни, и он отправился принести блюда. Джиллиан снова принялась за суп и вздрогнула, когда дверь открылась и порыв холодного ветра ворвался внутрь, вместе с новыми посетителями. Анто вышел из кухни и поздоровался с ними, пробираясь к другому столику с нагруженным подносом. Они были хорватами и явно хорошо знали Анто. Бояна вышла из кухни и снова подмигнула Джиллиан. Она обошла стойку, поздоровалась с новыми посетителями и проводила их к столику в задней части зала среди смеха и замечаний, которые Джиллиан не поняла. Джиллиан покончила с супом и откинулась на спинку стула, издав удовлетворенный вздох. Она отпила еще глоток пива, умиротворенно наблюдая, как Бояна переговаривается с другими посетителями. И Анто, и Бояна были очень общительными, но они каким-то образом почувствовали, что Джилилан на самом деле не стремится узнавать многих людей. Так что они не делали никаких попыток представить ее своим многочисленным знакомым, и те несколько раз, когда Мария подталкивала Джиллиан проявить свои успехи в изучении хорватского перед другими посетителями, они сдержанно утихомиривали ее. Джиллиан была благодарна им за это. Ей очень хотелось подружиться ними, но она пока еще не была готова расширять круг своих знакомств. Бояна вернулась и улыбнулась ей, прежде чем поцеловать в щеку. - Теперь я могу наконец поприветствовать тебя как полагается, - сказала она. - Прости? - Теперь я могу по-настоящему сказать тебе «привет», - попыталась она выразиться более простыми словами ради Джиллиан. - А… да. - Не хочешь еще супа? Джиллиан положила ладонь на живот. - Нет, спасибо. Я уже съела достаточно, - сказала она, а затем улыбнулась, когда поняла, что уже знает все фразы, относящиеся к еде и состояниям, связанным с едой. - Мама не будет того же мнения. Джиллиан засмеялась. Отчасти этим улучшением своего кулинарного словаря она, без сомнения, была обязана настойчивым стараниям Марии откормить ее. Бояна взяла стакан Анто со стойки и отпила пива. - Когда у тебя встреча с иммиграционной службой? - Через два дня. - Тебе нужна компания? - Для очереди? Бояна кивнула, начав разливать напитки для посетителей. - Анто говорит, он идет со мной. - Анто СКАЗАЛ, что он ПОЙДЕТ со мной, - поправила ее Бояна, и Джиллиан повторила эту фразу. Она была благодарна Бояне, что та поправляет ее. Анто и Мария часто учили ее новым словам, но никогда не исправляли то, что она говорила. Они настаивали, что Джиллиан сначала должна запомнить достаточно слов, а уже потом научиться правильно ими пользоваться. Джиллиан была не слишком убеждена в верности их теории, поскольку оба они разговаривали на довольно-таки ломаном английском, несмотря на то, что провели в Штатах уже не один год. - Просто невероятно, как быстро ты получишь свои документы… - заметила Бояна. - Я думаю, это всё из-за того, что мой начальник спонсирует мою визу. - И всё же… Анто вернулся к стойке только затем, чтобы его снова отослали к столику с напитками. Бояна ушла на кухню, а Джиллиан схватила пепельницу с другой стороны стойки и зажгла сигарету. Она знала, что весь разговор этим вечером будет вращаться вокруг потрясающей скорости, с какой ей выдали рабочую визу в Канаде, и того, как быстро она получит остальные свои рабочие документы готовыми. Анто, Бояна и Мария снова расскажут ей о том, как трудно им было получить те же самые документы, и примутся излагать жуткие истории о бесконечных очередях и абсурдных вопросах и требованиях в официальных кабинетах. Она знала, что эти истории – правда. Она гадала, как Луке удалось пройти через весь этот процесс. Это должно было быть тяжело. Возможно, врачу было проще получить рабочую визу, но Анто, Бояна и Мария по крайней мере прошли вместе через всё это, в то время как Лука… Она встряхнула головой, злясь на саму себя. Она твердо решила, что не станет думать о Луке, после их последней беседы в больнице. Он был таким… отдаленным, таким замкнутым, что невозможно было и дальше обманывать себя. Что бы она ни начала испытывать к нему в то время, как она и Картер вывезли его из Конго, это было всего лишь ее собственной безумной, болезненной разновидностью любви, и не более того. Она дала Луке свой номер и номер ее матери, чтобы он мог связаться с ней, если захочет, но он поблагодарил ее с такой вежливостью, что стало ясно: он вряд ли ожидает услышать от нее хоть слово за всю свою дальнейшую жизнь. Так что она решила, там же и тогда же, оставить его в покое. Она попрощалась с ним, позволила себе еще один, последний раз взять его за руку и поцеловать в щеку, а потом повернулась к нему спиной и ушла из его жизни. Ну, во всяком случае, именно это она сказала себе в тот день… Мария вырвалась из кухни с тарелкой еды в руке и поставила ее перед Джиллиан. Она недовольно посмотрела на сигарету и сказала что-то о том, как дым губит вкус хорошей еды, или, по крайней мере, Джиллиан подумала, что та сказала именно это. - Мария, я уже закончила… - запротестовала было Джиллиан. - Ты должна есть, детка. И с этим распоряжением она снова исчезла на кухне. Джиллиан вздохнула, сдаваясь, глубоко затянулась сигаретой и медленно отложила ее. Она взяла вилку и принялась есть, чувствуя себя до странности дома. * * * * Шелли заметила высокого привлекательного мужчину, который медлил перед витриной, притворяясь, что глубоко заинтересован выставленными там книгами, задолго до того, как он принял решение и зашел в их книжный магазин. У нее, однако, была масса времени на то, чтобы прикинуться занятой, углубившейся в проверку каких-то счетов, прежде чем он добрался до двери и оказался внутри магазина, так как он был на костылях. Когда она услышала звон колокольчика, то подняла взгляд как раз настолько медленно, чтобы дать ему войти без чувства, что за ним наблюдают. - Я могу вам помочь? – спросила она самым добрым голосом, на какой была способна. Ему понадобилось больше десяти минут на то, чтобы решиться зайти, и его застенчивость тронула ее. Он слегка поморщился, а потом ответил: - М-м, э… Да, а… ну. Я хотел… Хотя он еще не произнес полной фразы, Шелли уже заметила, что он говорит с акцентом. Восточноевропейским, возможно? - Я хотел узнать… Эта книга была продана здесь, не так ли? Он достал книгу из кармана своего длинного черного зимнего пальто и протянул ей. Шелли взяла ее. «Неведение», роман Кундеры. Она открыла книгу и взглянула на штамп, стоящий на первой странице, где были указаны название и адрес их книжного магазина. - Да, она была продана здесь, - она вернула ему книгу. - Мне бы хотелось… Мне бы хотелось узнать, не знаете ли вы, кто купил ее. Я получил ее в подарок, но думаю, что отправитель забыл вложить карточку в конверт… - чем дальше он говорил, тем более неуверенным в себе казался. Шелли покачала головой. - Извините. Мы не записываем никакие данные о наших покупателях. Он прикусил губу и посмотрел вниз. Его плечи поникли от разочарования. Но затем ему, по-видимому, пришла в голову другая мысль, и он снова посмотрел ей в глаза. Его взгляд был пристальным, просящим. - Может быть, вы помните, кому вы продали ее? Это должно было произойти пару недель назад… Видите ли, - продолжал он торопливо, приметив ее колебания, - мне бы очень хотелось поблагодарить того человека, который прислал ее мне… Я с удовольствием прочитал ее. Шелли секунду сомневалась, но потом решила не описывать ему миниатюрную женщину с каштановыми волосами. Она должна защищать неприкосновенность частной жизни своих покупателей. - Боюсь, что не смогу вспомнить. Понимаете, через магазин проходит множество народу… На мгновение она испугалась, что он не примет ее малоубедительное объяснение, вернее отговорку. Магазин был маленький, и было очевидно, что Шелли должна помнить большинство покупателей. Но он некоторое время ничего не говорил. Он снова посмотрел вниз и выглядел таким расстроенным, что Шелли уже готова была передумать, пойти против своих принципов и рассказать ему… - Да, конечно, вы не сможете, - прошептал он без малейшего следа насмешки в голосе. Он положил книгу назад в карман пальто с величайшей аккуратностью. - В любом случае, спасибо вам, - сказал он тихо. И, не смея взглянуть на нее, он повернулся и вышел из магазина.
Инна ЛМ: Глава 10. Сьюзен сидела в своем маленьком «Фольксвагене», положив руки на руль. Как давно она уже сидит вот так? Она рассматривала улицу, на которой припарковалась – та выглядела не слишком безопасной. Да и весь этот район был не самым безопасным в Чикаго. Не украдут ли у нее «дворники» или фары, если она оставит машину здесь? Не лучше ли будет просто уехать отсюда восвояси и вернуться завтра на метро? - Ох, ну хватит. Это всего лишь короткий визит, - упрекнула она себя, беря сумочку и растение в горшке. Она знала, что на самом деле не слишком беспокоится об участи своих «дворников» или фар. Она дважды заходила в палату Луки, когда он лежал в больнице, но оба визита были в какой-то степени неловкими. Хотя в первый раз было полегче. Лука был со своим отцом. Он представил его Сьюзен, а потом провел целых полчаса, переводя с английского на хорватский и обратно, пока Сьюзен и его отец беззаботно шутили друг с другом. Когда Лука отказался переводить некоторые чересчур личные замечания, Петар сделал всё что мог, чтобы заставить Сьюзен понять его ломаный английский, и все трое здорово посмеялись над его попытками. Во второй раз было намного тяжелее. Лука был один и в угрюмом настроении. Сдержанный и суховатый юмор Сьюзен оставался незамеченным, и через несколько неудобных минут она просто сбежала, чувствуя себя более виноватой, чем если бы вообще не приходила сюда. А теперь прошло уже больше трех недель с тех пор, как Лука покинул больницу. Сьюзен знала, что, кроме Картера и Эбби, никто из Окружной не заходил к нему. Они все были уверены, что исполнили свой долг, навещая его в больнице. Когда Сьюзен спросила о нем, Эбби озвучила ее опасения. Он был одинок и скучал по отцу, и быстро впадал в то мрачное расположение духа, в котором пребывал перед тем, как отправиться в Конго. Сьюзен нажала на кнопку домофона и подождала. Она испытала облегчение, когда несколько минут не было никакого ответа, и уже готова была с чистой совестью повернуться и направиться назад к своей машине, когда из динамика донесся мужской голос: - Да? - Лука? Некоторое время ей не отвечали. - Я ищу Луку Ковача. Замок зажужжал, открываясь. - Входите, - сказал голос. Когда она подошла к двери Луки, у входа в квартиру стоял высокий светловолосый мужчина. - Это квартира доктора Ковача? Мужчина кивнул. - А вы… - выпалила Сьюзен, прежде чем удержалась. Мужчина протянул ей руку. - Джек Тэннер. Я физиотерапевт доктора Ковача. Она покраснела. - Извините, я не хотела… - Ничего, всё в порядке, - сказал мужчина, подмигнув ей. – А вы… Сьюзен улыбнулась. - Сьюзен Льюис. Я коллега Луки… доктора Ковача. Я пришла, ну, вы знаете… Она приподняла горшок с растением и снова улыбнулась. Улыбка Джека стала шире. Он распахнул дверь. - Пожалуйста, заходите, - сказал он сердечно. – Нам тут позарез нужны растения. Сьюзен хихикнула, входя. Она быстро оглядела гостиную. Луки нигде не было видно. - Я подумала, это место теперь будет выглядеть как джунгли Амазонки, - сказала она, ставя горшок на столик у двери. - Не совсем, - ответил Джек, принимая у нее пальто. Он прямо посмотрел не нее. - Вообще-то у Луки не много посетителей, знаете ли. Вместо того, чтобы прикинуться удивленной, она просто кивнула. - Как вы думаете, дело не кончится тем, что это растение окажется у меня на голове, когда я отправлюсь к двери? – спросила она игриво. - Обещаю, что не оставлю горшок в пределах его досягаемости. Сьюзен снова хихикнула. Джек указал на коридор, который начинался сразу же за гостиной. - Он там. Первая дверь налево. - Вы не собираетесь… - Сьюзен вопросительно кивнула в направлении коридора. Он покачал головой. - Что, если он не захочет меня видеть? - Это в самом деле неважно. - Вас уволят, - предостерегла она. - Он не может меня уволить, - возразил Джек с улыбкой. - Меня нанял не он, а доктор Картер. Она закатила глаза. - Ох, замечательно. Так, значит, вы позволяете мне войти одной в логово льва, - вздохнула она, пересекая гостиную Она постучала в дверь и затем повернула ручку. Лука лежал на спине в постели. На нем был спортивный джемпер и свободные штаны с карманами. Стеганое одеяло со смешным узором частично прикрывало его ноги. Он повернул голову, не отрывая ее от подушки, чтобы посмотреть, кто это, и в его глазах что-то коротко вспыхнуло. Сьюзен попыталась определить, что это. Раздражение? Радость? Удивление? Она нервно усмехнулась. - Э… привет. - Здравствуй, Сьюзен, - ответил он голосом, лишенным каких-либо эмоций. Потом он приподнялся на локте и подтянулся вверх, садясь в постели. При этом он слегка покривился. Сьюзен автоматически поспешила подложить подушку ему за спину, но споткнулась о стопку книг на полу. Она упала на колени около кровати, ее лицо оказалось очень близко к лицу Луки. Они оба на миг застыли от потрясения. Потом она отодвинулась, бросила на него быстрый взгляд и посмотрела в сторону, смутившись. Когда она опустила глаза, то заметила книги на полу. - Господи, извини, я надеюсь, что ничего не порвала… - она снова встала на колени и стала складывать их в стопку. – Почему ты не оставил их на тумбочке? Ответа она не получила. Она снова посмотрела на Луку и встретилась с его пристальным взглядом. Выражение его лица было подозрительным. Его глаза изучающе смотрели в ее глаза. - Сьюзен, почему ты пришла? Его прямолинейность огорошила ее, она не знала, что сказать. Она опять глянула вниз и принялась собирать вещи, вывалившиеся из ее сумочки и рассыпавшиеся по полу. - М-м, э… ну… Я подумала… - запинаясь, пробормотала она, подбирая с пола тушь для ресниц и ключи от машины. Внезапно она заметила видеокассету, которую взяла за день до этого в прокате, и у нее родилась идея. - Я подумала, есть ли у тебя планы на вечер. Лука невесело улыбнулся. - Да, есть. - Правда? Его голос звучал так серьезно, что она не могла не попытаться угадать, какими бы они могли быть. Она бросила на него еще один взгляд. - Смотреть в потолок. Она подняла брови. Ирония в его голосе была более чем очевидна, но Сьюзен не знала, как объяснить ее. Были ли эта ирония направлена против нее? Против его болезни? Против него самого? - А я думала, ты будешь сидеть после всех этих недель лежания. На самом деле… - она вспомнила, что собиралась сделать перед тем, как споткнулась, и потянулась за подушкой. – Я собиралась помочь тебе с этим... Он наклонился вперед, чтобы она смогла засунуть подушку ему за спину. Он немного поморщился. - Физиотерапия меня убивает, - проворчал он, откидываясь назад. Сьюзен улыбнулась. Она была довольна тем, что он принимает ее помощь, и заметила, что им каким-то образом удалось преодолеть первые моменты неловкости. Она встала и подала ему другую подушку, чтобы он мог прислониться головой. - Ну, так это именно то, чем она и должна быть: медленной и мучительной смертью, - сказала она, вручая ему подушку. Она присела на край кровати, когда он подложил подушку себе за голову. - Спасибо, Сьюзен. Ты так хорошо утешаешь. Насмешливый оттенок по-прежнему никуда не делся из его голоса, но теперь был мягче и определенно не направлен против нее. - Знаю, знаю… Установилась пауза, и Сьюзен стала гадать, смогут ли они и дальше сохранять непринужденный стиль общения. Но он не произнес ни слова, и молчание начало становиться натянутым. Она вздохнула. - О, ну ладно, поскольку у тебя такие интересные планы, то я думаю, что просмотр фильма с ними не сможет сравниться… - Что за фильм? Она бросила ему видеокассету, которую подняла с пола. Вообще-то она уже смотрела ее прошлым вечером и собиралась возвратить в салон видеопроката именно сегодня, после того как зайдет к Луке. Он взглянул на кассету. - «Разум и чувствительность»? – прочитал он вслух с недоверием. - Я не знала, какие фильмы тебе нравятся, поэтому выбрала то, что сама хотела бы посмотреть. - Ну, Сьюзен, ЭТО был очень чутко с твоей стороны… Он снова посмотрел на футляр кассеты. - Джейн Остен. У нее хорошие романы? - Я не знаю, - пожала плечами Сьюзен. – Ни одного не читала. Она бросила еще один взгляд на стопку книг. - На самом деле я бы сказала, что у тебя больше шансов наткнуться на какое-нибудь ее произведение… - И прежде чем у него появилась возможность ответить, она добавила: - Я никогда не думала, что ты так много читаешь, Лука. - Просто это кое-что, чем я снова начал заниматься в последнее время, - объяснил он настороженно. Она заметила книгу, лежавшую рядом с ним на кровати. Между страницами был вложен листок бумаги, служивший закладкой. Лука явно прочитал уже три четверти книги. Сьюзен потянулась к ней, и Лука сделал слабое движение остановить ее, но не закончил его, как будто не посмел. Она, однако, заметила этого и почувствовала, что вступает в запретную зону. Тем не менее она разглядела золотые буквы, выгравированные на обложке. - «Доктор Живаго»? Он кивнул. - Красивая история, - заметила она, отдавая ему книгу. - Ты читала это? – спросил он удивленно, и она хихикнула. - Нет, но я видела фильм… - она склонила голову набок в раздумье. - На самом деле я видела две его версии. Одна, кажется, была снята в семидесятых годах, а другая более свежая. Кстати, я видела ее пару месяцев назад. Хорошие декорации. Он покачал головой, улыбаясь. - Эй, а чего ты ожидал? Я приехала из страны с самой большой киноиндустрией в мире. - Из Индии? – поднял бровь Лука. - Что? - Я бы ни за что не догадался, что ты приехала из Индии. - Что? - Они производят больше фильмов, чем Штаты. - Ты меня разыгрываешь? - Нет, я просто изображаю того, кого называют ученым идиотом ((Ученый идиот (медицинский термин «idiot savant») – человек с задержкой общего умственного развития, но при этом имеющий одну или несколько специфических интеллектуальных склонностей к чему-либо, что он выполняет с большим профессионализмом; чаще всего это музыкальные, математические способности, а также способности к заучиванию какой-либо информации; многие представители этой группы людей страдают аутизмом. – Примеч. пер.)), - отпарировал Лука. Сьюзен засмеялась. Новая пауза. - Плохой выбор, верно? – спросила Сьюзен с гримаской, протянув руку, чтобы забрать видеокассету. Конечно, он не захотел бы смотреть вместе с ней исторический фильм ((В оригинале употреблен термин “period film”, у которого нет точного аналога в русском языке; это фильм, действие которого не связано напрямую с конкретными историческими событиями (в отличие от “historical film”), но происходит в определенную эпоху, все особенности которой воссозданы с максимальной полнотой и достоверностью, с помощью костюмов, музыки, реквизита и т.д.; термин может относиться и к экранизации романа, написанного в этом стиле – как в данном случае. – Примеч. пер.)). И почему ей пришла в голову такая мысль? Дело было не только в том, что этот фильм скорее того сорта, который возьмут, если запланируют ночной девичник. Лука всегда был сдержан и закрыт в том, что касалось его личной жизни, и между ними всегда были отдаленные отношения на работе. Ближе всего они бывали друг к другу тогда, когда обменивались не слишком деликатными поддразниваниями относительно своих сексуальных промахов в приемном. Лука не ожидал, что она придет, и был не особенно рад ее видеть. Недолгий визит и короткий разговор ни о чем – вот и всё, что предполагалось. Она раздумывала, что еще может сказать ему: «рада, что тебе лучше», «надеюсь, ты скоро к нам присоединишься», когда он достал кассету из футляра. - Почему бы тебе не поставить ее в магнитофон? – предложил он, передавая ей кассету и пульт дистанционного управления. Сьюзен встала и огляделась. Телевизор и видеомагнитофон стояли на подставке с колесиками в ногах кровати. Она включила магнитофон и вставила в него кассету. - Пойду проверю наши запасы. В холодильнике должно быть пиво, - добавил он. – Может быть, есть и попкорн, но насчет этого я не так уверен… Она услышала, как он шуршит чем-то, и обернулась. Он отвернул одеяло в сторону и теперь сидел на краю кровати, пытаясь дотянуться до костылей, которые были прислонены к стене. Сьюзен не могла не посмотреть на ортопедическую раму, которая высовывалась из боковой части его левой ноги и была видна сквозь большой разрез на брюках. Господи, это должно болеть, подумала она. Она подошла поближе к кровати, отрицательно взмахнув рукой. - Послушай, может, ты позволишь мне самой сходить на кухню, а тебе тем временем достанется почетная задача перемотать кассету. Но она самую малость опоздала. Лука уже схватил костыли и встал. Он посмотрел на нее сверху вниз с высоты своего роста. - Боже, Сьюзен. Сначала ты критикуешь меня за лежание в постели, а потом не хочешь, чтобы я из нее вылезал. - Да я всего-то и предлагаю, чтобы ты СИДЕЛ и глазел в потолок. Я же знаю, как тебе это нравится, - возразила она. Он усмехнулся и покачал головой, но так или иначе развернулся вокруг своей оси и направился к двери. Она постаралась не пялиться на то, как медлительно и тяжело он продвигается к выходу из комнаты. Когда он добрался до порога, то оглянулся на нее. - Если ты так уж стремишься помочь, то можешь захватить пару подушек с дивана, - предложил он. Сьюзен изучила пульт и нажала на кнопку перемотки, а потом направилась в гостиную. Она слышала, как Лука и Джек тихо переговариваются на кухне. Она взяла с дивана несколько подушек и одеяло и вернулась в спальню. После этого она сложила подушки в изголовье кровати и села на ту ее сторону, которая была дальше всего от двери. Она переключала телевизор с канала на канал, когда услышала, что Лука и Джек возвращаются. Они продолжали разговаривать: - …История о том, что диван слишком низкий для твоей ноги, не более чем жалкое оправдание, чтобы затаскивать девушек в свою спальню, - говорил Джек. Он, несомненно, не подумал, что она может услышать их. Сьюзен с сожалением улыбнулась самой себе. Как будто у Луки когда-нибудь бывали трудности с тем, чтобы затаскивать женщин в свою спальню, подумала она. Она попыталась стереть с лица улыбку, поскольку Лука уже стоял на пороге. Маневрируя на костылях, он нес упаковку с шестью банками пива, держа ее одним пальцем за пластмассовые кольца. У Джека в руках была большая миска попкорна. Сьюзен перегнулась через кровать и взяла у Луки пиво, пока Джек ставил миску на тумбочку. Он помог Луке сесть и оставил костыли там, где Лука мог до них дотянуться. - Ну ладно, - сказал он, снова выпрямляясь. – Значит, увидимся завтра, Лука. Приятно было познакомиться, Сьюзен. - Разве вы не останетесь? – спросила Сьюзен, а потом прикусила язык. Она понадеялась, что ее голос прозвучал не слишком жаждуще. Вообще-то она чувствовала себя не очень удобно при мысли о том, чтобы провести вечер в компании Луки. Она предложила посмотреть фильм импульсивно, из-за чувства, которое было отчасти виной, а отчасти страхом услышать, что она наведалась к нему, просто чтобы успокоить свою собственную совесть. Но теперь она боялась, что единственное, чего она на самом деле добилась – это продлила свой и без того неловкий визит. - Я уже видел этот фильм, но спасибо вам. Значит, увидимся завтра в восемь, - добавил Джек, обращаясь к Луке. Лука кивнул. Джек уже собирался повернуться, когда остановился на полпути, как будто внезапно вспомнил что-то важное. - Э-э, Сьюзен… - проговорил он. – Там в холодильнике есть сэндвичи. Вы не могли бы позаботиться о том, чтобы он что-нибудь поел, прежде чем пойдет в постель? Сьюзен не успела ответить. Прежде чем она смогла пробормотать хоть слово и прежде чем Джек успел пригнуться, Лука швырнул в него подушкой. Сьюзен решила, что Джек ей нравится. - Ну ладно, я постараюсь, хотя вообще-то у меня никогда не было достаточной практики в кормлении малышей, едва учащихся ходить… ((Употребленное Сьюзен слово «toddler», означающее ребенка 1–3 лет, образовано от глагола «toddle» – «ковылять», «передвигаться с трудом». – Примеч. пер.)) - она получила удар подушкой и хихикнула. Выхватив подушку у себя из-за спины, она стукнула Луку в ответ. Джек наблюдал с порога за их сражением, и на его губах играла легкая улыбка. За все те две недели, что он работал на Луку, он ни разу не видел его таким расслабившимся. Он восхитился тем, как визит одной из коллег может поднять Луке настроение. Он покачал головой. - Ну ладно, доктора, это вам, - заметил он словно бы про себя, поднимая подушку с пола и швыряя ее назад на кровать. Он поторопился убраться из спальни, прежде чем другая подушка настигла его. - Спокойной ночи! – крикнул он уже из гостиной. * * * * Сьюзен исподтишка бросила на Луку косой взгляд, пока шли заключительные титры. Он смотрел на экран, опираясь на подушки, засунутые ему за спину, явно чувствуя себя непринужденно, как и на продолжении всего фильма. Она время от времени проверяла его, чтобы убедиться, что ему не надоело и он не заскучал, но он, казалось, наслаждался фильмом. Он повернул к ней голову. - Это был хороший фильм, - заметил Лука, и она удивилась открытости его улыбки. – Ты видела его раньше? Она кивнула, остановив ленту и выключив телевизор. Ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы встать и вынуть кассету из магнитофона. Было нелегко покидать тепло одеяла, которое она набросила себе на ноги. Она прошлепала к телевизору и присела перед ним. - Ты бы не хотела чего-нибудь поесть? Джек делает действительно хорошие сэндвичи. Она повернулась, удивленная этим предложением. Лука включил настольную лампу у изголовья кровати и щурился от яркого света. Сердечная улыбка всё еще сияла у него на лице. Сьюзен утвердительно кивнула. - Отлично. Тогда пошли, - сказал он, наклоняясь вперед. - Ты не хочешь остаться здесь? Я могу принести сэндвичи сюда, - предложила Сьюзен. - Посидеть мы можем и на кухне, - возразил Лука. - Я думала, тебе не захочется расставаться со своим одеялом, Линус. Сьюзен не смогла удержаться от цитаты по поводу этого предмета, весело улыбнувшись. Маленькие белые планеты, луны и звезды на синем фоне смотрелись немного по-детски и составляли резкий контраст с остальной обстановкой в квартире Луки. Она подумала, что он не поймет эту ссылку на Чарли Брауна ((Главный персонаж одной из самых известных не только в США, но и в других странах серии добрых и веселых комиксов и мультфильмов с героями-детьми “Peanuts” – «Орешки» (c 1950 г.) Чарльза Шульца (1922 – 1999), американского художника-рисовальщика; Линус – приятель Чарли Брауна, фантазер, которого не всегда понимают окружающие. – Примеч. пер.)), или же попытается ответить на ее поддразнивание, но он не сделал ни того, ни другого. Вместо этого он отреагировал просто поразительно. Он посмотрел вниз, и его улыбка стала немного грустной, когда он провел ладонью по одеялу, словно бы в легкой ласке. Его глаза были полны тоски, когда он поднял взгляд на Сьюзен. - Это что-то вроде памятного подарка, - сказал он, очень тихо. Потом он прокашлялся, снова воздвигая вокруг себя защиту. - На кухне нам будет удобнее. И я не хочу, чтобы ты насыпала крошек в мою постель… - Ох, да ладно тебе, - каким-то образом Сьюзен удалось поддержать шутливую пикировку. – Неужели ты действительно считаешь, что я способна на… - Да, и на это, и на то, что намного, НАМНОГО хуже, - отозвался Лука тем же тоном. - Пойдем, - сказал он, взял пустую банку из-под пива с тумбочки и бросил ее в пустую миску из-под попкорна. – Тебе придется отнести это на кухню. - И ты еще ждешь, что я буду убирать за тобой после того, что ты только что сказал? – спросила Сьюзен, уперев руки в бока. Лук подмигнул ей. - Единственный плюс в том, чтобы быть инвалидом. - Хм… Не сомневаюсь, что ты уже нашел много других способов пользоваться своими преимуществами и извлекать выгоду из этой ситуации, - возразила она и услышала, как он тихонько засмеялся, медленно продвигаясь в направлении кухни. * * * * - Ну, так как дела у Чака? – вдруг спросил Лука. Сьюзен пришлось проглотить кусок сэндвича, прежде чем ответить. Они сидели друг напротив друга на кухне у Луки, за маленьким столом, и вместе ели в дружелюбном молчании. - Он занят. - Занят? - Ночные смены, - объяснила Сьюзен и еще раз откусила от своего сэндвича. Лука поднял брови. - Вот кое-что в Окружной, по чему я не скучаю, - заметил он. - Когда ты возвращаешься? – спросила Сьюзен с наполовину полным ртом, и удивилась тому, что этот вопрос не прозвучал как заданный из простой вежливости. Совместный просмотр фильма и разделенный ими ужин уже сломал тот ледяной барьер, который, как она думала, будет непреодолимым. Луке даже не пришлось задуматься, прежде чем ответить: - Через девять дней. Он отпил кока-колы. Сьюзен вытаращилась на него. - Ты считаешь дни? Лука покачал головой, выдавив улыбку. - Нет, не совсем. - Господи, я думаю, ты сошел с ума, - сказал Сьюзен, покачивая головой. Затем она снова подумала о его словах. - Но это же прямо перед Рождеством… Разве ты не собираешься взять несколько выходных? - Я? Почему-то Лука казался очень удивленным возможности взять выходные на праздничный сезон, и только тогда Сьюзен вспомнила, что обычно он остается в приемном на Рождество и на Новый год. Она с изумлением поняла, что он должен делать это специально. Более того, она была ошеломлена тем обстоятельством, что никогда раньше не думала об этом за все те годы, что они проработали бок о бок. - Может быть, мы в результате будем вместе прикрывать приемное на Рождество, - подмигнула она. - Ты выходишь двадцать четвертого? – спросил Лука. Хотя он не казался удрученным перспективой работать в течение праздников, но был расстроен, узнав, что Сьюзен придется делать то же самое. - Да. Хотя это не имеет значения. Чак тоже на дежурстве. - А как насчет твоей семьи? Сьюзен кривовато улыбнулась. Невозможно поверить, что они являются коллегами так долго и так мало знают друг друга. - Ты хочешь сделать мое Рождество несчастным или как? Она пожалела о резкости своих слов, когда увидела, как он отпрянул. - Мы не общаемся, Лука, - объяснила она. – Раньше я проводила Рождество с моей сестрой, когда она не была под кайфом или еще что-нибудь в том же духе. В этом году она собирается поехать к родным своего мужа, вместе с моей племянницей. - У тебя есть племянница? - Да. Он кивнул, рассеянная улыбка заиграла в уголках его рта. Она гадала, о чем он сейчас думает. Потом она вспомнила, как Эбби говорила что-то о том, что у Луки есть брат. - А как насчет тебя? - Что насчет меня? - Племянницы? Племянники? - Племянницы. Две. - Сколько им? - Подростки, - Лука покачал головой. - Занозы в заднице. - Правда? Он кивнул. - И в чем дело? - Они развлекались тем, что высмеивали меня, три года назад. Они не видели меня почти десять лет, и после этого лучшее, что они могли придумать – это передразнивать, как обезьянки, мои жесты и мой акцент. Поначалу это было еще ничего, но через две недели… - он потряс головой. Сьюзен наморщила лоб. - Твой акцент? Лука улыбнулся. - Мой американский акцент. Она воззрилась на него в замешательстве. - Я уже слишком долго живу в Штатах, Сьюзен. У меня появился странный акцент, когда я говорю по-хорватски. Кроме того, все те повседневные разговорные выражения, которые я использую, сейчас уже вышли из моды. Им десять лет. - В самом деле? Лука кивнул, увидев, как легкая улыбка поползла по лицу Сьюзен, когда проявилось ее смущение. Нет ничего необычного в том, что она удивилась, узнав, что он приобрел кое-какие американские черты. Она, безусловно, думала о нем как о том, кем он был для большинства американцев: как о восточноевропейце. Лука снова обдумал этот парадокс: в Штатах он был хорватом; в Хорватии он был американцем. Иностранец, чужой и там, и там. Он мысленно пожал плечами и положил в рот кусочек своего сэндвича. Он с удовольствием прожевал его и проглотил, глядя на крошки на своей тарелке. Он прижал несколько крошек указательным пальцем и потом положил себе в рот, набираясь храбрости сформулировать вопрос, который хотел задать Сьюзен в течение последнего получаса. Наконец он сделал глубокий вдох. - Сьюзен… Она подняла глаза. - Да? Ее открытый взгляд заставил его поколебаться. Нет, она не могла послать ему ту книгу. Она удивилась, узнав, что он любит читать, и сказала ему, что сама этим не увлекается. Он поверил ей. Это не могла быть она. Кто бы ни прислал ему книгу, этот человек должен разбираться в литературе и быть достаточно проницательным, чтобы почувствовать, что именно ему подойдет. Роман Кундеры, об изгнании, одиночестве и невозможности вернуться домой или, скорее, вернуться домой вовремя, необыкновенно точно соответствовал его положению. Лука начал читать этот роман без особого интереса, но после первых нескольких страниц был просто захвачен им. Он прочитал его за пару дней, а потом перечел снова. Это дало ему некое новое понимание, новый взгляд изнутри на его собственную жизнь. Персонажи этой истории были одиноки, и все они была чужаками в чужих краях, как и он. Некоторые из них горевали о чем-то, что они никогда не получат назад, совсем как он, и тем не менее им каким-то образом удавалось прийти к согласию с самими собой. Более того, этот роман вернул ему его былое пристрастие к чтению и, что было еще удивительнее, способность сосредотачиваться. Когда он попытался прочитать другую книгу, а именно другой роман Кундеры, тот, который прислал ему Милан через отца, он только что не проглотил его за три дня. А потом он сделал еще одну попытку – со «Смертью Ивана Ильича» – и получил невероятное наслаждение от этой вещи. Теперь он перечитывал «Доктора Живаго». Прошли те дни, когда он бессмысленно смотрел на одну и ту же страницу целыми часами. - Лука? Глаза Сьюзен с беспокойством изучали его. Он собрался с мыслями. - Э… Ты не хочешь съесть еще что-нибудь? Она улыбнулась, но озабоченность не исчезла у нее из глаз. Лука проклял свою неуклюжесть со словами. Ему следовало бы подумать о каком-нибудь менее общем месте, чтобы задать вопрос... О ее племяннице, может быть? - Нет, всё отлично, я сыта… - нерешительно проговорила Сьюзен, а потом почувствовала в себе достаточно отваги, чтобы спросить: - С тобой всё в порядке? Лука сделал неловкий жест, как если бы этот вопрос смутил его. - М-м.. . да, конечно. Она решила больше не давить на него. Они действительно провели приятный вечер, и нет никакой необходимости портить его. Но сейчас между ними возникла какая-то натянутость, и она не знала, как преодолеть ее. После напряженного молчания она собрала тарелки и встала. - Давай я помою посуду, - предложила она. - Оставь их в раковине. Джек помоет завтра. Она вскинула брови. - Еще одно преимущество того, чтобы быть инвалидом? Он хихикнул и кивнул. Она с облегчением улыбнулась. - Отлично. Я от этого только выиграю. Она подавила зевок. - Думаю, мне лучше собираться домой. Лука взглянул на часы. Была половина двенадцатого. Он подивился тому, как быстро прошло время этим вечером. - Не хочешь, чтобы я вызвал тебе такси? - Нет, я на машине. Хотя надеюсь, что она по-прежнему стоит на том же месте. - Я уверен, что так и есть. Но если ты рассчитываешь, что она по-прежнему в одном куске, это уже другой вопрос, - сказал Лука с веселой улыбкой, беря костыли и используя стол в качестве опоры, чтобы встать. - Я провожу тебя до двери. - Нет, Лука, правда… - запротестовала Сьюзен. - Сьюзен… - в голосе Луки был мягкий упрек. – Я по-прежнему в состоянии пересечь мою собственную гостиную. - Ладно, ладно, - сдалась Сьюзен. Когда они выходили из гостиной, она вспомнила про свою сумочку и видеокассету. - Подожди, мне нужно взять сумочку, - сказала она и поспешила в спальню Луки. Когда она вернулась, он ждал ее, держа в руках ее пальто. Он подал его ей. - Я всегда знала, что глубоко внутри тебя прячется джентльмен, - поддразнила она его, повернувшись, чтобы надеть пальто. Лука поправил пальто у нее на плечах. - Спасибо, Сьюзен, - сказал он. Его голос был очень тихим, и она не знала, следует ли принять это всерьез, или это был ответ на ее подтрунивание. Она решила сохранить всё в непринужденном стиле. - Но очень, очень глубоко внутри, - заметила она насмешливо. Когда она повернулась к нему, Лука улыбался. Он открыл ей дверь. - Я по-настоящему хорошо провел вечер, - сказал он. - Я тоже. Послушай, почему бы нам не попробовать как-нибудь повторить это снова? – спросила она и была удивлена той легкостью, с которой сделала это предложение. На самом деле еще один вечер с кино, попкорном и пивом – это звучало расслабляюще. - Я с удовольствием… Выражение лица Луки было открытым. Казалось, что он говорит искренне, а не ради соблюдения приличий. - Ну, тогда ладно. Я позвоню тебе попозже на этой неделе. Он кивнул. - Спокойной ночи, Сьюзен. Он стоял на пороге, пока не открылись двери лифта. Сьюзен подмигнула ему на прощание. После того, как она исчезла в лифе, Лука вернулся в свою квартиру и закрыл дверь. Он гадал, позвонит ли она. Он не хотел обольщаться надеждами, но должен был признать, что хочет, чтобы она это сделала. Окончание следует
Lubasha Visnjic: Инна ЛМ Большущее спасибо, я просто наслаждаюсь текстом))) Уже начала выкладывать на сайт. Но думаю, что лучше выложить полностью))) А пока читаю
Инна ЛМ: Пожалуйста. Не менее большущее. Вношу вклад в сайт. Как выражался Маяковский, "Это мой труд//Вливается в труд моей республики". Осталась еще треть текста.
Машуля: Инна ЛМ Сцена Луки и Сьюзен мне очень понравилась. Большое спасибо за доставленное эстетическое наслаждение
Инна ЛМ: Пожалуйста! Сьюзен еще появится. И поклонникам Романо тоже кое-что перепадет...
Машуля: Инна ЛМ пишет: И поклонникам Романо тоже кое-что перепадет... У него будет девушка????
Starley: Инна! Классный перевод. Спасибо за фанфик. Жаль, что он так быстро кончается
Инна ЛМ: Нет, просто он появится в нескольких сценах с Лукой. Как-никак, он же Лукин непосредственный начальник - так что без него никак не обойтись...
Jiffer: ууу... жду этой сцены с нетерпением. (уж от Романо я всего жду).
Starley: Инна ЛМ, а дальше что?
Darianna: А я так и не могу найти времени прочитать. Всё никак не привыкнуть к тому, что наступило 1 снтября и надо ходить в школу . А было время ... эх..
Инна ЛМ: Искренне сочувствую всем школьникам. Рано встающим и не получающим никакой зарплаты за свои ежедневные труды, которыми они занимаются в принудительном порядке и не по своему выбору... Я закончила школу 20 лет назад, институт, соответственно - 15 лет назад, но 1 сентября до сих пор воспринимаю как неприятно значимую дату, некий унылый рубеж между свободной и несвободной жизнью (не только как конец лета)... Эх-х... Ох-х... (Тяжело вздыхаю.)
Darianna: Инна ЛМ пишет: Искренне сочувствую всем школьникам. Только я учитель. И мне тоже можно посочувствовать, поверьте.
Инна ЛМ: Darianna пишет: я учитель. И мне тоже можно посочувствовать, поверьте Еще бы! Жизнь не легче, чем у учеников. Что называется, "скованные одной цепью"... А можно узнать, какой предмет вы преподаете? Вдруг один из моих любимых?
Darianna: Инна ЛМ пишет: А можно узнать, какой предмет вы преподаете? Вдруг один из моих любимых? Догадаться очень легко - английский.
Инна ЛМ: О! Один из САМЫХ любимых (я окончила школу с углубленным изучением английского языка). Впрочем, об этом тоже, наверное, нетрудно догадаться...
Darianna: Инна ЛМ пишет: я окончила школу с углубленным изучением английского языка Я как раз в такой и работаю. 7-е классы веду. Но мне самый отстой достался в этом году, просто все как на подбор. То ли год рождения даунов был, то ли просто такой неудачный набор.
Инна ЛМ: Глава 11. Колокольчик на двери звякнул, когда вошел покупатель. Шелли в этот момент как раз пыталась поднять коробку, которую получила сегодня утром, и не сразу посмотрела вверх. Когда она поставила коробку на прилавок, то окинула магазин быстрым взглядом, но на свободном пространстве перед ней, там, где на двух больших столах были выставлены новые поступления, никого не было. Кто бы ни вошел, он должен быть в дальней части магазина, за одной из полок. Ну, если покупатель (или покупательница) так быстро разобрался, куда идти, то это, очевидно, один из завсегдатаев, кто уже знает планировку магазина наизусть и не станет нуждаться в ее помощи. Она достала карманный нож и начала разрезать скотч на коробке. Неожиданно нож наткнулся на скрепку, и ее рука соскользнула по лезвию. Она чертыхнулась, посмотрев на глубокий порез на большом пальце правой руки. Замечательно. Только этого ей и недоставало. Она зажала порезанный палец другой рукой, чтобы остановить кровь, и, обойдя прилавок, направилась в маленькую ванную в задней части магазина. В спешке она натолкнулась на женщину, которая сидела на корточках перед одной из полок, разглядывая заглавия книг. Женщина упала набок, пробормотав начало некоего очень знакомого слова. Шелли почувствовала, как у нее вспыхнули щеки. - Ох, извините, - стала оправдываться Шелли. – Я вас не заметила. С вами всё в порядке? Она бы с радостью помогла этой женщине подняться на ноги, но боялась, что перепачкает всё вокруг кровью, если отпустит свой палец. Женщина встала, отряхнула руки и нерешительно улыбнулась. Она тоже покраснела. - Ничего, - сказала она. Шелли узнала ее лицо, но не могла сразу определить, кто это. - Простите, что я вот так налетела на вас. Мне правда нужно пройти в заднюю часть магазина… - проговорила она. Женщина освободила ей дорогу, но тут заметила, как она держится за руку. - Вы поранились? – спросила она с явной озабоченностью. - О, ничего страшного. Я порезалась карманным ножом. - Может быть, я могу помочь? Я медсестра. - Нет, не нужно, - ответила Шелли, пробираясь в ванную. – Ничего особенного не случилось. - Ладно. Но скажите мне, если не сможете остановить кровотечение. - Спасибо, - ответила Шелли, открывая кран и подставляя руку под струю воды. Промывая порез, она внезапно вспомнила эту женщину. Именно она купила роман Кундеры для того застенчивого иностранца, который заходил пару недель назад. Эта женщина провела в магазине добрых два часа, пытаясь остановить на чем-нибудь свой выбор. Ну что ж, похоже, что ее старания подыскать подходящий роман увенчались успехом. Шелли всё еще помнила искренний и серьезный взгляд того мужчины, когда он говорил ей, что ему понравилась эта книга. Вытирая руки и обматывая пораненный палец туалетной бумагой, Шелли думала о том, выяснил ли он, что именно эта женщина послала ему книгу, и сумел ли поблагодарить ее. Может быть, она рассказала ему. Или, может быть, она не хотела, чтобы он знал, что эта она прислала книгу? Шелли вышла из ванной. Та женщина по-прежнему стояла перед той же самой полкой и подвинулась, чтобы Шелли могла пройти. - Ну, как дела? - Очень хорошо, спасибо. Я думаю, кровь остановилась. Женщина кивнула и снова перенесла свое внимание на полку с книгами. Шелли почувствовала, что будет лучше всего просто оставить ее в покое, так что она вернулась за прилавок, к своей коробке. Она успела разгрузить коробку одной рукой и начала вносить заглавия в базу данных, когда женщина подошла к прилавку с парой книг в руках. - Думаю, я возьму вот это, - сказала она с почти извиняющейся улыбкой. Шелли улыбнулась в ответ, подумав, что эти двое выглядят в каком-то смысле нерешительными… или неуверенными в себе. Ну, может быть, застенчивость того мужчины была немного более выраженной, но всё же это было общей чертой между ними. - О’кей, - сказала Шелли, беря книги и прикладывая их ярлыками к устройству считывания кода. Одна из них была дешевой книгой в бумажной обложке, а другая – более дорогим изданием. Шелли взглянула на оба заглавия. - Тридцать четыре двадцать. Женщина достала бумажник из сумочки, в то время как Шелли вытащила бумажный пакет из ящика на прилавке. - М-м… Не могли бы вы… Не могли бы вы упаковать вот эту как подарок? – спросила женщина, указывая на более дорогую книгу – сборник рассказов Итало Кальвино ((Кальвино Итало (1923–1985), итальянский писатель, эссеист, выдающийся прозаик своего поколения, один из крупнейших писателей в жанре фантастики. – Примеч. пер.)). - Конечно. Шелли открыла другой ящик, где они хранили бумагу для подарочной упаковки с логотипом магазина, но потом передумала. У них имелась в продаже и другая красивая упаковочная бумага – безо всяких надписей. Она повернулась, взяла пару листов и разложила на прилавке. Она не поставила штамп магазина на первой странице. Вместо этого она выбрала красивую закладку из тех, которые были выставлены на витрине, и вложила между первыми страницами. Потом она ловко завернула книгу и перевязала сверток зеленой лентой. Она положила обе книги в бумажный пакет и вручила его женщине. - Так сколько это будет стоить? - Тридцать четыре двадцать, - ответила Шелли. Женщина подняла глаза от бумажника. - Но как же оберточная бумага и закладка? Шелли улыбнулась и подмигнула. - За счет заведения. * * * * Лука стремительно повернул голову. Его лицо осветилось, когда он увидел ее. Он выглядел как маленький ребенок, которому сейчас дадут конфету. - Я никогда не думала, что так действую на тебя, - заметила Сьюзен с шаловливой улыбкой, стараясь скрыть свое облегчение при виде его реакции. Она заходила домой к Луке уже в третий раз, и сегодня взяла на себя смелость не звонить ему предварительно, чтобы спросить его, может ли она прийти. На самом деле она даже не думала, что проведет этот вечер у Луки, но когда Йинь-Мей неожиданно отменила встречу их «женского клуба» ради того, чтобы пообедать с Праттом, а Эбби застряла в приемном, Сьюзен решила, что Лука – это ее лучший выбор для приятного и тихого вечера. Она заехала в видеосалон и взяла кассеты с фильмами, купила попкорн для микроволновки и чипсы и обнаружила, что стоит перед дверью дома Луки, прежде чем успела всё обдумать. - Это не ты. Это всё фильмы, - насмешливо ответил Лука. - Твой выбор всегда самый лучший… - Знаю, знаю… - отозвалась Сьюзен, покачивая головой. Нотка иронии была явственно слышна в голосе Луки, и она ждала, что еще он скажет. В прошлый раз они обсуждали фильмы долго и увлеченно. Хотя им обоим нравились исторические фильмы, в которых точно воссоздается определенная эпоха, во всех прочих жанрах их предпочтения различались. Лука больше всего любил европейские фильмы, и он говорил о множестве таких, которых Сьюзен не видела. Те несколько упомянутых им фильмов, названия которые она узнала, вспоминались ей как затянутые и скучные. И, конечно, он издевался над ее любовью к научной фантастике. Он гордо заявил, что два самых лучших научно-фантастических фильма, единственные, которые стоят того, чтобы их посмотреть, были сняты каким-то русским еще в семидесятые годы ((Несомненно, Лука имел в виду фильмы Андрея Тарковского – экранизацию романа Станислава Лема «Солярис» и фильм «Сталкер» по мотивам повести братьев Стругацких «Пикник на обочине». – Примеч. пер.)). Сьюзен решила, что это ему не сойдет с рук. Ладно, она посмотрит те фильмы, которые он назвал, но и ему тоже придется вытерпеть ее собственные любимые вещи, - так она ему сообщила. К ее удивлению, он согласился почти немедленно, хотя и сделал вид, будто уступает ей лишь потому, что сознает обреченность любого сопротивления. - От того, что ты выбираешь, мои мозги перестают работать. Эти фильмы лучше любого снотворного… Сьюзен зарычала. - Ох, перестань. Ты пока видел всего два из них. Тебе всегда надо вставать в позу рафинированного интеллектуала-европейца? Лука пожал плечами, и они оба рассмеялись. Сьюзен плюхнулась на кровать рядом с ним. - Что ты принесла на этот раз? Она показала ему коробку с видеокассетой. Он нахмурился. - «Звездные войны»? Она утвердительно кивнула. - Но, Сьюзен, ты же не можешь рассчитывать, что я и правда… - Конечно, я рассчитываю, что ты посмотришь это вместе со мной. Это классика. И они были вехой для нашего поколения. В самом деле, Лука, это непростительный пробел в твоем культурном багаже. Тебе пора что-то с этим сделать. Лука пробежался рукой по волосам. - Но, Сьюзен, я уже говорил тебе… - То, что ты видел, было ПЯТОЙ частью эпопеи, Лука, - перебила она его. – А это – ПЕРВЫЙ фильм, и, поверь мне, первые три самые лучшие. - Первые ТРИ? – Он прикинулся, что ужасается при виде того, как она выуживает из сумочки еще две кассеты. – О, нет… - О, да. Он огляделся вокруг, словно пытаясь найти выход. Он насупился, когда заметил Джека, который прислонился к дверному косяку, скрестив на груди руки. - Только не говори мне, что ты участвуешь в этой махинации. - Конечно, а ты как думал? Я вырос на «Звездных войнах». И пришел позаботиться о том, чтобы ты не покинул эту комнату, - ответил Джек, подмигивая. - Господи Иисусе, - пробормотал Лука себе под нос. - Слушай, а я и не знала, что ты религиозен… - сказала Сьюзен, вставая и всовывая первую кассету в видеомагнитофон. - Попкорн? - Он мне понадобится, чтобы пережить это… - проворчал Лука, но ни Сьюзен, ни Джек не услышали его, потому что уже были на пути в кухню. * * * * - Живаго! – рев Картера отдался по всей квартире, когда он отпирал дверь. Сьюзен от неожиданности подскочила на кровати, а потом бросила веселый взгляд на Луку, который покраснел и поглубже зарылся в подушки, на которые опирался. Она подняла брови. - Живаго? – переспросила она. Лука не смотрел на нее. - Сюда! – крикнул он, а затем уперся взглядом в экран телевизора, медленно заливаясь темно-алым румянцем. Сьюзен не могла не усмехнуться. - …Квартира выглядела такой пустой, что я уже подумал, ты куда-нибудь улизнул от меня… Они слышали, как голос Картера становится громче, по мере того как тот подходит ближе к комнате. Он замер как вкопанный на пороге, когда заметил Сьюзен, сидящую на кровати бок о бок с Лукой. Ему потребовалось некоторое время, чтобы прийти в себя. Сьюзен была самым последним человеком, которого он ожидал увидеть уютно устроившимся в постели Луки. Похоже, она чувствует себя совершенно как дома. Она и раньше бывала здесь с визитами? - О… Привет, Сьюзен, - промямлил он. За этим последовало короткое и неловкое молчание. Картер, казалось, был не в состоянии справиться со своим смущением. Лука поставил кассету на паузу и посмотрел на него с настороженным выражением в глазах. Сьюзен хотела ответить чем-то большим, чем простое «Привет», чтобы развеять неловкость, но ей ничто не приходило в голову, а потом до нее вдруг дошло. - Удивлен? Картер был ошеломлен этим. - Э… Лука усмехнулся. - Теперь ты можешь закрыть рот, Картер, - сказал он, и Сьюзен почувствовала, как тяжелый груз упал с ее плеч. К счастью, Лука отнесся ко всей этой ситуации легко. Они только лишь закладывали основы дружбы, и Сьюзен была остро уверена в том, что Лука способен отшатнуться от нее и больше не подпустить ее к себе – и, вполне возможно, так и сделает – если у него возникнет хоть малейшее впечатление, что она навещает его из чувства долга. Что, кстати, вовсе не было причиной ее визитов. Она пыталась придумать, что еще сказать. К сожалению, ее обычное остроумие покинуло ее, так что самое лучшее, что пришло ей на ум, было: - Нет, оставь его открытым. Это интересное зрелище. Картер стерпел то, что его сделали объектом насмешек, и стал возиться с ключами. Потом он устало провел ладонью по лбу. Позади была долгая и хлопотливая смена, и он чувствовал себя не слишком готовым начинать очередной обмен шутками. Он глянул на экран. - Вы смотрите видео? Оба синхронно кивнули, и Картер не удержался от удивленно-веселой улыбки. - А что именно? - «Возвращения джедая», - ответила Сьюзен. - Что? Теперь Картер был вконец ошарашен. - «Возвращения джедая», - повторил Лука. Картер изумленно взглянул на Сьюзен. - Тебе удалось заставить его посмотреть «Звездные войны»? Сьюзен кивнула с гордой улыбкой на лице. - Как, во имя всего святого, ты это сделала? Теперь уже Лука вертел в руках пульт дистанционного управления. Пришла его очередь превратиться в посмешище. Сьюзен лишь подняла брови. - Это мой секрет. Кратер только потряс головой. Потом он заметил банки на тумбочке. - Кока-кола осталась? – спросил он, подтягивая кресло поближе к кровати. - В холодильнике, - сказал Лука и остановил кассету. - Нет, не перематывай, - сказал Картер, прежде чем выйти. – Я могу смотреть с того места, где вы сейчас. Лука никоим образом не собирался дискутировать по этому поводу. Через минуту Картер вернулся с банкой кока-колы и сел в кресло. Лука снова запустил кассету, и затем почувствовал, как Картер толкает его под руку. - Передай-ка мне это. Он потянулся через кровать и подал Картеру миску с чипсами. * * * * На экране шли заключительные титры, пока Картер и Сьюзен вместе мурлыкали в такт мелодии. Лука вздохнул. Они одолели всё это с парой мисок попкорна и чипсов и большим количеством кока-колы, и это было не так уж плохо. На самом деле он получил удовольствие от простого сценария и спецэффектов. Они были примитивными, но именно это ему в них и понравилось. Но, разумеется, он не собирался признаваться ни в чем таком перед Сьюзен. Иначе она будет тыкать его в это носом при каждом удобном случае ближайшие пятьдесят лет. И Картер явно тоже вырос на «Звездных войнах», так что здесь у Сьюзен был еще один союзник. Посмотрев вместе с ними первый из фильмов, Джек переставил костыли туда, где Лука не мог до них дотянуться, дабы убедиться, что он останется на кровати, прежде чем отправился домой. Луке совсем не было нужно, чтобы еще и Картер встал на их сторону. Лука подождал еще немного, пока не прошли почти все титры, и затем преувеличенно шумно зевнул и протер глаза. - Ну что, уже закончилось? – спросил он с невинным видом. Сьюзен и Картер укоризненно посмотрели на него. - Вы не проголодались? Как насчет того, чтобы что-нибудь заказать? Выражение лица Картера из шутливо-упрекающего превратилось в изумленное, и при виде этого Лука не мог удержаться от невольной усмешки. Картер часто заходил к нему после того, как Луку выписали из больницы, но всегда вел себя осторожно, стараясь сделать свои посещения краткими, поскольку не желал навязываться ему, вторгаясь в его уединение. Лука был признателен Картеру за это, и, поскольку в первые недели он не испытывал желания, чтобы рядом с ним кто-то был, то никогда не делал попыток заставить Картера остаться чуть подольше. Но каким-то образом всё это изменилось в течение прошлой недели. Сегодня вечером общество Картера и Сьюзен было ему в радость, и он надеялся, что они задержатся еще ненадолго, чтобы поболтать по-дружески. И, так как они оба сейчас находились в его доме, он вполне мог доказать им, что он – приемлемый и даже гостеприимный хозяин. - Тебе нравится тайская еда, Сьюзен? – спросил он, намеренно игнорируя Картера. - Всё что угодно, лишь бы там было мясо. - Как ты думаешь, можем ли мы заказать что-нибудь из твоего тайского ресторана, или сейчас уже чересчур поздно? – спросил Лука, глядя на Картера и наслаждаясь его замешательством. Картер, безусловно, не подумал бы, что Лука заметил, с каким удовольствием тот ел блюда, которые приносил пару недель назад. - Я не знаю, доставляют ли они заказы на дом в этой части города. - Доставляют, - авторитетно подтвердил Лука, и видимое удивление Картера еще немного продлило ему удовольствие. Он сдвинул в сторону одеяло, повернулся и кивнул на костыли, которые стояли прямо за Картером. Картер подал их ему и освободил место, чтобы Лука мог встать. Лука бросил взгляд через плечо и состроил гримасу Сьюзен. - Поднимайся, соня. Тебе придется выбрать, что ты хочешь съесть. Он взял переносной телефон, засунул в один из карманов на брюках и встал. - Куда ты идешь? – поинтересовался Картер, пока Лука выходил из комнаты. - На кухню, - ответил Лука не оборачиваясь. – Меню на холодильнике. Сьюзен вскинула бровь. - Так-с, насколько я понимаю, нам придется прибрать за ним, - сказала она, беря пустые миски. Картер покачал головой и вздохнул. - Как всегда… - Не беспокойся, Картер, мы еще отомстим, когда он избавится от этих костылей. - Я это слышал! – крикнул Лука из коридора. * * * * Лука наскоро записал то, что выбрали Картер и Сьюзен, и включил телефон, когда Картер начал, запинаясь: - М-м… э… Лука, я… Лука выключил телефон и спокойно посмотрел на Картера. - Ты не будешь против, если к тебе забежит Эбби, нет? Вопрос Картера прозвучал до того опасливо, что это вызвало тревогу у Сьюзен. Разве Картер и Лука не должны были стать хорошими друзьями после возвращения из Конго? Господи, Картер даже назвал Луку Живаго и не получил за это ни единого угрожающего взгляда. Неожиданно она осознала размеры тех оборонительных сооружений, которые Лука возвел вокруг себя, чтобы не давать людям приближаться к нему. Сьюзен нетерпеливо ждала, как отреагирует Лука. Поначалу он, казалось, отнесся к этому сдержанно и даже настороженно, но потом по его лицу медленно расползлась улыбка. - Ты устраиваешь в моем доме brick party, не сказав мне об этом? – спросил он с напускной обидой. Он не понял, почему Сьюзен и Картер разразились смехом. Его шутка вряд ли могла быть настолько хороша. - Это называется BLOCK party, Лука, - объяснила Сьюзен, когда их смех поутих ((Непереводимая игра слов: party – «вечеринка», Лука путает слова brick – «кирпичная» и block – «для всего квартала»; кроме того, слово «block» имеет в английском языке все те же значения, что и в русском, в том числе «обтесанный камень», «плита», «большой полый кирпич», так что его объяснение этой ошибки вполне убедительное. – Примеч. пер.)). - Неважно. Я помню, что это имеет какое-то отношение к чему-то четырехугольному. Ему пришлось переждать, пока не улегся второй взрыв их хохота. - Ну, и когда же она придет? Ты не знаешь случайно, что бы она захотела поесть? - Хм… Дай-ка я взгляну… - сказал Картер, изучая меню. Несколько минут спустя Лука сделал заказ, и они перешли в гостиную. Сьюзан рассматривала его коллекцию CD-записей, в то время как Картер позволил себе упасть на диван и откинуть голову на спинку. - Ну, ну. Только не засыпай, - предупредил его Лука. Никакой реакции от Картера не последовало. Лука медленно опустился в одно из кресел, застонав при этом. Картер тотчас же вскинул голову и быстро открыл глаза. - Тебе больно? Лука сморщил нос, смутившись. Он украдкой бросил взгляд на Сьюзен, которая, как видно, полностью погрузилась в изучение его скудной музыкальной коллекции. Он покачал головой и попытался сохранить непринужденный тон. - Мой отец прав. Эти кресла просто слишком низкие. - Как у него дела? - Отлично. Он беспокоится. Просит передать привет. - Беспокоится? Из-за чего? - Из-за Рождества. Сьюзен услышала загадочный ответ Луки, когда вставляла диск в CD-плеер и нажимала на кнопку запуска. - А почему твой отец беспокоится из-за Рождества? – спросила она, садясь в кресло напротив Луки. - Он проводит Рождество в семье моего брата… Лука сделал паузу. Он наморщил лоб, и внезапно Картер по-настоящему встревожился. Могло ли быть так, что нечто, связанное с войной, сделало Рождество особенно болезненным временем года для семьи Луки? Внезапно Лука заговорил снова. - Не хотите ли вина? Я готов поклясться, что где-то здесь есть бутылка белого вина. Картер пристально посмотрел на него. Что, Лука переводит разговор на другое? Затем Лука улыбнулся, поняв, что его объяснение осталось менее чем половинчатым. - Мои племянницы – два гиперактивных подростка, и они обожают своего деда. Каждый раз, когда он приезжает в гости, они с него не слезают. Картер с облегчением улыбнулся и встал. - Ну, твой отец пережил встречу с расстрельной командой, Лука. Я уверен, что он переживет всё что угодно. Так где же эта бутылка вина? Он шарил на кухне, слушая краем уха, как Сьюзен вытягивает из Луки описание его племянниц и невестки. Он вернулся назад, неся бутылку и три стакана, и вручил бутылку и штопор Луке, а сам расставил стаканы на кофейном столике. Сьюзен излагала историю о маленькой Сюзи и рождественской елке. Лука вежливо улыбнулся, когда она закончила рассказ, и вытащил пробку из бутылки. Картер мог голову дать на отсечение, что в его глазах была бесконечная печаль. Рождественские истории о маленьких детях были, возможно, не такой уж удачной идеей. Но потом он заметил ностальгическое выражение в глазах Сьюзен, появившееся там сразу же, едва она перестала смеяться, и он пришел к выводу, что тут и у Сьюзен, и у Луки много общего. - Так как, ты это обдумал? – внезапно спросил он. Лука отпил глоток вина, слегка раздраженная улыбка изгибала его губы. - Умгу… - И? - Я буду работать, Картер. Но спасибо тебе. - Ты уже говорил с Романо? Лука кивнул. - Он позвонил сегодня утром. Завтра у нас с ним встреча. - Так ты пока еще не знаешь… - Картер. Я буду работать. -Эй, вы не возражаете? Я, как-никак, по-прежнему в этой комнате, - пожаловалась Сьюзен. Они оба нерешительно улыбнулись ей. - Картер пригласил меня на Рождество, - объяснил Лука, стараясь говорить беззаботным тоном. - И он пытается найти любое притянутое за уши оправдание, какое только может придумать, чтобы отвертеться от этого, - закончил Картер. Лука молча метал громы и молнии в Картера. Сьюзен не могла не издать сдавленного хихиканья. И тогда зазвонил дверной звонок, и Картер вскочил на ноги. Лука тоже честно попытался встать, поскольку твердо решил заплатить за заказанную еду и знал, что если Картер первым окажется у двери, то заплатит сам, а потом отмахнется от его возражений. Однако Луке не слишком повезло. Ему не хватило сил сделать достаточно быстрое и резкое движение для того, чтобы переместить свой вес на ноги, и он повалился обратно в кресло. Он покраснел, когда заметил, что Сьюзен смотрит на него внимательно и обеспокоенно. - Окажи мне услугу, Сьюзен, - сказал он, вытаскивая свой бумажник из бокового кармана и перебрасывая ей. – Не дай Картеру заплатить. Сьюзен проворно схватила бумажник Луки, а потом он услышал голос Эбби. - И за что это Картер должен мне заплатить? Привет, Сьюзен. Сьюзен ответила на приветствие Эбби подмигиванием, пока Лука неуклюже поворачивался в кресле, чтобы посмотреть на Эбби. - Привет, Лука. - Привет… - он тщетно пытался найти что сказать. – Ты не хочешь чего-нибудь… - он остановился на середине фразы, вдруг поняв, что уже готов был предложить Эбби вино, которое они перед этим пили втроем. - …Чего-нибудь выпить? – Он улыбнулся, надеясь, что сделанная им пауза осталась незамеченной. Если она и заметила его колебания, то никак не показала этого. Она кивнула. - «Перье» подойдет. - Я схожу принесу, - сказал Картер, проходя через гостиную. - Ну, так ты наконец ускользнула из приемного? – спросила Сьюзен, и Лука был благодарен ей за то, что она подхватила нить беседы. * * * * Лука метался и ворочался в постели. Он взглянул на будильник, стоявший на тумбочке – почти три часа ночи. Признавшись самому себе, что нет никакого смысла в том, чтобы поочередно смотреть на тени на стене и на тени на потолке, он включил ламу для чтения. Он подтянулся и сел, потом взял пару подушек и запихнул их себе за спину. Он бросил взгляд на книги на тумбочке. Их там было несколько – есть из чего выбрать. За последнюю неделю он читал не по одной книге за раз, как бывало в первые дни, когда он снова стал способен сосредотачиваться. Теперь он начал читать по несколько книг одновременно и переходил от одной к другой. Он не был уверен, означает ли это то, что его внимательность и читательский пыл увеличились, или же нечто прямо противоположное. Он взял ту книгу, которая лежала наверху стопки, раскрыл ее и взглянул на красивую закладку. Она появилась вместе с книгой, вложенная внутрь, несколько дней назад. И снова – ни имени отправителя, ни обратного адреса, ни карточки, ни надписи. Но на этот раз на книге не было даже намека на то, где она была куплена. Когда Лука открыл внешний конверт, после того как тщательно изучил штемпели, он осторожно развернул подарочную упаковку, некоторое время пристально смотрел на закладку и затем, прежде чем начать читать книгу, бережно разгладил упаковочную бумагу, сложил ее вдвое и положил в ящик стола. После этого он стал гадать, ЧТО только что сделал. Прошло очень много времени с тех пор, как он в последний раз дорожил чем-то материальным и хранил это как ценность. На самом деле в течение многих лет он жил только с самыми основными и необходимыми вещами. Он усвоил, по своему болезненному опыту, что всё в мире может быть утрачено, так что он не хотел ничем владеть. Нет никакого смысла в том, чтобы привязываться к чему-то. Единственная вещь, которую он носил с собой с довоенных времен, была фотография Даниэлы и Ясны. Он вздохнул, осознав, что не понял первого абзаца рассказа, и начал читать его снова. Ему понравились те немногие рассказы, которые он пока что прочел, но эта книга не захватила его внимание так сильно, как Кундера. Может быть, из-за того, что это был сборник коротких рассказов, а не роман. Ему всегда больше всего нравились романы. Он получал удовольствие от того, как развиваются сюжет и персонажи, когда у них есть для этого и время, и пространство. Он знал, что частью обаяния коротких рассказов является их крепкая композиция, точное взаимное соответствие частей, но он не мог не чувствовать себя обманутым, когда внезапно подходил к концу рассказа. У него всегда было ощущение, что нечто осталось вне текста или пропущено, что чего-то не хватает. Лука перевел взгляд на окно, где тусклый свет с улицы проникал сквозь наполовину закрытые жалюзи. Он сделал глубокий вдох. Снова он потерпел неудачу в том, чтобы вникнуть в смысл того, что только что прочел. Он посмотрел вниз и перечитал первые слова на странице, которые теперь приобрели тревожаще знакомое звучание: «Берега маленького острова были скалистыми, обрывистыми. Сверху их покрывала невысокая, непролазно густая растительность…» Скалистые берега, низкая густая растительность. Совсем как тот маленький необитаемый островок как раз по другую сторону пролива, в нескольких километрах от фермы его деда. Господи, до чего же ему не хватало моря. Но нет, ему не просто не хватало моря. Он прожил пару лет в Сан-Франциско некоторое время тому назад, но и там, возле Тихого океана, он испытывал ту же острую тоску, которую испытывал теперь в Чикаго. Чего ему действительно недоставало, так это той части побережья, рядом с которой он вырос. Не существовало слов, которыми можно было бы описать, как сильно ему недоставало ее, как сильно он стремился, и вместе с тем боялся, вернуться туда. «Я знаю, что ты имеешь в виду», - сказала Сьюзен тем вечером, когда они обсуждали дом и невозможность вернуться в него. Она рассказала ему о дереве на заднем дворе дома ее бабушки и дедушки. Оно всегда было ее любимым местом, где она пряталась всякий раз, когда ее отец и дед принимались возбужденно спорить, что неизменно происходило на любом из тех праздников, на которые собиралась вся семья. То дерево срубили, когда ей было тринадцать лет, и с тех пор она всегда чувствовала себя открытой и незащищенной каждый раз, когда ее заставляли приезжать на семейные сборища. Лука не был уверен, что Сьюзен поняла его, несмотря на то, что очень старалась установить с ним взаимопонимание. Он не просто боялся, что будет открыт всему миру, если вернется назад, и его эмоции будут обнажены и слишком свежи и непосредственны, чтобы совладать с ними. Он скорее боялся того, что потерял эти эмоции, эти воспоминания. Он изменился, так же основательно, как изменилось и само это место. Слишком много лет стараний убежать от самого себя и избегать имеющих значение человеческих взаимоотношений опустошили его до той стадии, на которой он гадал, будет ли когда-нибудь в состоянии снова находиться рядом с кем-то, снова вступить с кем-то в связь на личном уровне. Кое-что из того, что произошло сегодняшним вечером, казалось, доказывало обоснованность его страхов. Хотя он должен был признать, что ему понравилось иметь рядом Эбби, Сьюзен и Картера, и он получил удовольствие от их легкой беседы и подшучиваний, он также чувствовал, что между ним и этими тремя был некий разрыв, брешь, которую он просто не знал, как преодолеть. Или, возможно, дело было не только в нем, возможно, они и сами не хотели закрыть эту щель. Он ощущал, как они все осторожно ходят вокруг него, только что не на цыпочках. Он видел опаску и сомнения у них в глазах. Ну ладно, положим, он безусловно дал им не один повод для того, чтобы быть настороже. Прямо скажем, он был далеко не самым мягким или дружелюбным человеком перед тем, как уехал в Конго… Он поежился от горького чувства, которое невольно заползало обратно в душу. Он постарался прогнать эти мысли. Он неподвижно уставился на страницу, но к тому времени уже понял, что попытки читать книгу – напрасный труд, равно как и старания уснуть. Он отложил книгу назад на тумбочку, откинул одеяла и схватил костыли. Он слегка вздрогнул, когда босые ноги коснулись холодного пола. Воздух был прохладным. Он никогда не включал отопление на слишком большую мощность, как делают все в Америке, потому что не привык к высоким температурам в доме. Он улыбнулся, когда вспомнил, как Эбби и Сьюзен обе пожаловались сегодня вечером, что замерзли, и скептически воззрились на него, когда он предложил дать им свитер... Лука перегнулся, чтобы взять одежду, которая лежала в изножье кровати, и медленно надел брюки и спортивную рубашку. Потом он засунул ноги в шлепанцы. Будильник стоял на четырех тридцати пяти. Лука поднялся. Ну ладно, если он больше не собирается спать, то ему лучше приготовить себе чашку кофе. Сегодня он должен встретиться с Романо. Лучше, если он к тому времени будет по крайней мере частично находиться в состоянии бодрствования и бдительности.
Инна ЛМ: Глава 12. Въезд в больничный двор загораживала машина «скорой помощи», поэтому такси Луки не смогло доехать до самых дверей приемного. Со вздохом сдавшись, он расплатился с водителем и открыл дверцу. Немного посражавшись с костылями, он выставил их наружу и поднялся на ноги, опираясь на крышу машины. Потом он сунул костыли под мышки, захлопнул дверцу такси и осторожно двинулся в путь через двор. Он не отрывал пристального взгляда от асфальта. Он не хотел поскользнуться на куске льда и в результате больно упасть задом на землю, как это уже произошло сегодня, когда он выходил из своей квартиры. Он был уверен, что не случилось ничего серьезного, но правое бедро по-прежнему внятно сообщало о своих жалобах. Ему повезло, что он не упал на левую сторону. Так что теперь он внимательно изучал землю, прежде чем поставить перед собой костыли, а затем шагнуть к ним. Он почти добрался до входа, когда услышал чей-то голос: - Что, уже не терпится вернуться в эту психушку? Лука внутренне отпрянул. Такое уж его везение. Из всех, кого он должен был застать сегодня в приемном, надо же ему было наткнуться первым на Романо. Он надеялся, что встретит Картера, или Сьюзен, или Эбби. Он поднял глаза. Романо сидел на бампере одной из «скорых», с полуулыбкой, наклеенной на лице, но в нем что-то изменилось… или, может быть, появилось что-то новое. Лука не мог точно определить, что именно. Улыбка потеряла часть своей резкости, или так только казалось. Лука наклонился над низеньким врачом. - Хм-м. Здравствуйте, доктор Романо, - пробормотал он. Романо, казалось, тщательно всматривался в его лицо некоторое время. - Ну, вы не должны выглядеть таким удивленным, увидев меня, поскольку я предполагаю, что вы явились на нашу встречу, не так ли? - Умгу, - кивнул Лука. Романо нервно усмехнулся. - Как обычно, вы не самый коммуникабельный из людей, Ковач. Или, может быть, вы подзабыли английский, пока переживали приключения в джунглях? Лука решил, что это не заслуживает ответа. Достаточно странным было то, что Романо, кажется, немного смутился от его молчания. - А вы рано сегодня, - сказал он немного погодя. Лука не собирался признаваться в том, что он надеялся получить немного поддержки от своих коллег, прежде чем предстать перед начальником приемного отделения. Он просто кивнул. Романо издал раздраженный вздох, но не сделал никаких замечаний по этому поводу. Некоторое время они молчали, и наконец Романо заговорил снова: - В таком случае не присоединитесь ли ко мне за кофе? Я как раз собирался сходить в эту жалкую дыру под названием закусочная и выпить чашечку перед тем, как вы появились. Лука на секунду вытаращил на него глаза с довольно глупым видом, прежде чем ему удалось хоть как-то отреагировать. - М-м… хорошо, - сказал он в конце концов. Романо встал и подождал, пока он развернется. Потом они двинулись через двор. Лука боялся, что маленький врач начнет один из своих раундов подтрунивания, на которое, как Лука был уверен, он не сможет ответить. У него хватало хлопот с тем, чтобы стараться сохранять равновесие, без того, чтобы еще обдумывать подходящие ответы на саркастические реплики Романо. Хотя в любом случае нельзя сказать, чтобы он когда-либо был хорош в этом. Но молчание ему тоже не нравилось. Время, казалось, стояло на месте, пока он с трудом продвигался вперед на костылях. По его личным ощущениям, прошли целые века, прежде чем они достигли улицы и перешли на другую сторону. Романо обогнал его и придержал для него открытой дверь закусочной, пока Лука взбирался по немногочисленным ступенькам. - Спасибо, - сказал он, проходя мимо маленького врача. - Всегда пожалуйста. – В голосе Романо, как всегда, были насмешливые нотки, но во всем остальном голос был необычно добрым. Лука огляделся. В закусочной не было никого из Окружной. Такое уж его везение. Он выбрал один из столиков и проковылял туда. Он сел, осторожно вытянул левую ногу вдоль перегородки и положил костыли рядом с собой, в то время как Романо сел на противоположной стороне. Подошла официантка, чтобы принять их заказ. Ей потребовалось некоторое время, чтобы опомниться, когда она увидела, как выглядит нога Луки. Затем после короткого молчания она достала блокнот из кармашка на своем фартуке и карандаш из-за уха. - Что будете заказывать, господа? - Кофе, - коротко ответил Романо. – Вы не хотите что-нибудь еще, Ковач? Лука покачал головой. - Значит, кофе, - сказала официантка и ушла. Романо уставился на лицо Луки, и Лука ответил ему нерешительным взглядом. Потом он посмотрел сквозь большое окно, чувствуя себя немного неудобно. - Ну, так скажите мне, почему вам так не терпится возвратиться в этот лепрозорий. Лука пожал плечами. - Мой отпуск по болезни закончился. - Да, но это МОЯ обязанность – напомнить вам об этом и убедиться, что вы притащите свою несчастную задницу на рабочее место. Вы ведь не пытаетесь отбить у меня хлеб, не так ли? - Мне нужно вернуться к работе, - вздохнул Лука. - Ну, судя по той грациозной подвижности, которую вы пока что продемонстрировали, я полагаю, что исполнение вами своих обязанностей в приемном не будет ошеломляюще эффективным. - Я могу работать, - отрезал Лука. - Да ладно вам, Ковач. Я же видел, как вы переходили через двор. Это заняло у вас почти десять минут. - Там много льда. Лука не понимал, почему Романо строит из себя добросердечного босса. Обычно начальники приемного всегда стремились заполучить своих врачей назад и вернуть их к исполнению обязанностей, как только те оказывались на ногах, с костылями там или без костылей. У Керри Уивер с этим никогда не было сложностей. Она даже позволила Картеру работать, когда всем было видно, что он продолжает испытывать боль после того нападения. - Полы в приемном тоже могут быть чертовски скользкими. И как именно вы собираетесь заниматься травмами? - Я могу брать легкие случаи. - Господи. Вы, должно быть, совсем отчаялись. – Романо недоверчиво покачал головой. – Если только… Официантка вернулась с двумя кружками и кофейником. Романо подождал, пока она накроет на стол и уйдет, прежде чем закончил свою фразу. - …Если только вы не пытаетесь состязаться со мной. Лука воззрился на него, наморщив лоб. Он ничего не понял. - На шоу уродов, я хочу сказать. Я там номер один в топ-десятке. Лука по-прежнему блуждал в потемках. Романо издал раздраженный вздох. Затем он поднял левую руку и положил ее на стол. Лука покраснел, когда заметил крючок. О господи. Почему Картер или Сьюзен ни разу не говорили ему об этом? Он был не в силах долго смотреть на протез, и быстро опустил взгляд на свою чашку с кофе. Следующие слова Романо настигли его как физический удар. - Но теперь вам следует усвоить, что у вас должны что-нибудь откромсать, чтобы вы достигли моего уровня. Последовало напряженное молчание. Лука стиснул зубы. - Когда вам должны это снять? – внезапно спросил Романо. Лука поднял глаза. Романо указывал на спицы и стержень, выступающие из его левой ноги и торчащие из боковой части штанины джинсов. - Через три недели. - Ну, было бы довольно паршиво, если бы они застряли между поручнями какой-нибудь каталки, - начал Романо, а потом внимательно изучил выражение лица Луки. – Но если вы и в самом деле так несчастны без нас, я могу что-нибудь для вас устроить. Как насчет того, чтобы для начала работать неполную смену? Тон голоса Романо был почти добрым. Луке потребовалось некоторое время, прежде чем ему удалось кивнуть. Затем он отпил кофе. Он по-прежнему не мог разгадать Романо. Маленький врач улыбнулся, довольный собой, когда заметил смущение и растерянность Луки. Он пошарил в кармане своего халата и наконец извлек оттуда ежедневник. - Давайте посмотрим… Вы можете начать послезавтра? - Это будет отлично. – Лука поколебался. – Спасибо, доктор Романо. - Как я уже сказал, добро пожаловать, Грин-карта. * * * * Лука поболтал стаканом, так что кубики льда зазвякали, ударяясь о стекло. Он поднял стакан, чтобы посмотреть на напиток против света. Алкоголь оставил тонкий след, смешиваясь с водой от ледяных кубиков. Он понюхал напиток, наслаждаясь запахом. Затем он сделал глоток. Он просмаковал его сухой жгучий вкус и улыбнулся самому себе. Он знал, что дела у него пошли на лад, когда он выбрал лучший сорт водки. В любом случае, сегодня был праздник, и он отмечал его. Ну, конечно, его способ встречать Рождество был, возможно, и не самым ортодоксальным, но это был что-то вроде празднования, то, что, как он чувствовал, больше всего ему по душе. Он провел спокойный день, читая и смотря запись футбольного матча, а потом приготовил себе легкий ужин. Удостоверившись, что время подходящее, он взял телефон и набрал номер своего брата. Он засмеялся, услышав шум и суматоху в заполненной народом квартире, когда София, жена Степана, подняла трубку. Он немного побеседовал с ней, а потом попросил позвать к телефону Степана. Разумеется, не было никакого шанса на цивилизованный разговор со старшим братом, когда остальная семья кричит и возится на заднем плане, но, так или иначе, они сумели обменяться несколькими словами. А потом он получил к трубке тату, и насладился тем, как тата тщетно пытается ответить, как у него дела, одновременно стараясь снять у себя со спины Ану и Дуню. Затем телефон заграбастала Ана и принялась дразнить его насчет того, как он спрашивает ее про уроки, и прикидываться оскорбленной тем, что ее любимый дядя флиртует с американскими женщинами вместо того, чтобы приехать в Хорватию и флиртовать с ней, как следовало бы. Когда она с ним закончила, пришла очередь Дуни схватить телефон и спросить его, приятно ли он проводит «Ррррождество», ее язык перекатывался, вибрируя, в имитации американского акцента. Наконец тате удалось спасти аппарат, а Степан, очевидно, сумел выдворить обеих своих дочерей из гостиной, предоставив тате свободное место и время для настоящего разговора с Лукой. Они провели добрых полчаса, рассказывая друг другу последние новости. Лука немного подготовился к предстоящей беседе и заранее припас несколько новостей, так что он смог избежать неудобных вопросов таты и достойно ответить на некоторые из них. Конечно, сделать это с темой «Джиллиан» было не так легко, равно как и с тем, что он по-прежнему слишком мало спит. Но тата казался счастлив узнать, что он вернулся к работе и преуспеянию. Затем Лука выслушал жалобы таты на то, какими большими и вредными стали Ана и Дуня за последний год, и как он не может снять их со своей спины. Он здорово посмеялся над описанием того, как Ана познакомила тату со своим приятелем и объявила бедному мальчишке, что ее дедушка был ее первой любовью и что никто никогда не сумеет занять его место. Лука так и представлял себе, как вытянулось от огорчения и замешательства лицо этого несчастного парня, когда тот услышал ее слова. Ана была та еще штучка. Лука жалел мальчиков ее возраста. Под конец Лука послал самые горячие приветы всем и каждому и повесил трубку. Забавно, как получасовой телефонный разговор может перевернуть весь твой день, подумал он, рассеянно погладив пластмассовую поверхность аппарата. Он чувствовал себя легко и беззаботно. Он заранее знал, что этот звонок будет высшей точкой всего дня, как это всегда и бывало в течение последних двенадцати лет, но он не ожидал, что это так сильно поднимет ему настроение в этом году. Ну, сказал он себе, потирая ладонью глаза, лучше наслаждаться хорошим настроением и продолжить с Рождеством. Он оперся на кофейный столик и взглянул на маленький ассортимент видеофильмов, которые оставила здесь Сьюзен. Он посмотрит фильм или, может быть, два, пока будет пить рюмку, или, может быть, две, а потом пойдет спать, совсем как он делал каждый год, если только не оказывался настолько везучим, чтобы быть на дежурстве. * * * * Джиллиан постучала в дверь, а потом постаралась успокоить бабочек, порхающих у нее в животе. Она поморщилась от звуков громких, веселых голосов, доносящихся из квартиры. Она не знала точно, что делает здесь. Но альтернатива – оставаться в своей собственной квартире, посмотреть телевизор и немного почитать – была чем угодно, только не привлекательным вариантом провести Рождество. Не то чтобы она когда-либо отмечала его по-домашнему у себя в Монреале. Обычно она ходила на вечеринки к кому-нибудь из друзей, или на переполненные народом дискотеки. Конечно, представление о Рождестве Анто, Бояны и Марии должно быть очень далеким от того, к чему она привыкла. Внезапно дверь распахнулась, и там стояла Бояна, приглашая ее заходить. Джиллиан удалось нацепить на лицо улыбку и кое-как ответить на ее приветствия, пока она собиралась с духом, готовясь к неизбежному: бесконечным представлениям и неисчислимым вопросам, которые должны за этим последовать. Многочисленные друзья Анто и Бояны безусловно будут любопытствовать насчет этой канадки, которая решила переехать в Чикаго и из всех языков, существующих в мире, выучить именно хорватский. Она уже приготовила хороший, хотя и не соответствующий истине ответ на первый вопрос: что ее работа в здешней клинике лучше, чем любая из предлагавшихся ей в Канаде. На второй вопрос, однако, она не могла найти достойного ответа. Она надеялась, что ее осенит внезапный прилив вдохновения, и ответ получится таким коротким и определенным, что предотвратит дальнейшие расспросы. Бояна уже взяла ее пальто и повесила на вешалку. Джиллиан заметила, что там висела всего пара пальто. Может быть, она пришла слишком рано, и они еще ждут других своих гостей? Она заметила озабоченный взгляд Бояны и постаралась взять себя в руки. - Извини? Я не поняла, что ты сказала… - проговорила она, когда поняла, что Бояна только что спросила ее о чем-то. Бояна послала ей понимающую улыбку. - Да, я заметила. С тобой всё в порядке, Джиллиан? Джиллиан кивнула. - Ты уверена? Джиллиан вздохнула. Ей следовало бы заранее знать, что обмануть Бояну будет нелегко. Она указала на вешалку для одежды. - Ваши гости еще не прибыли? Я пришла слишком рано? Бояна улыбнулась. Эти вопросы имели целью отвлечь ее внимание от того, что тревожило Джиллиан, чем бы это ни было, но они возымели противоположный эффект. Теперь Бояна очень хорошо представляла, что не дает ей покоя. - На самом деле у нас будет только четверо гостей, кроме тебя, Джиллиан, - объяснила она и мысленно заметила себе выговорить попозже Антону за это. Он должен был заранее объяснить Джиллиан, как они собираются справлять Рождество. – Это Матей и Йелка, с которыми ты уже встречалась, а потом еще Роза и Мирна, приятельницы мамы. Она тут же увидела, как Джиллиан улыбнулась с облегчением. - Ну, эти пожилые дамы могут быть довольно надоедливыми. Но ты просто подмигни мне, если они насядут на тебя и прижмут к стене, и я тебя спасу, ладно? Джиллиан усмехнулась. - Я уверена, что это не понадобится, Бояна. - Нет, уж поверь мне, это так. Обещай, что позовешь меня на помощь. - О’кей. - Отлично, - сказала Бояна и повела Джиллиан в гостиную. – Матей, Джиллиан пришла. Джиллиан улыбнулась высокому, крепко сложенному мужчине, который лежал, растянувшись на диване, но поспешил встать, как только увидел ее. Она протянула ему руку и улыбнулась. На этот раз улыбка на ее губах была искренней. Матей и Йелка были одними из тех немногих друзей Анто и Бояны, с которыми они ее познакомили. Им обоим было тридцать с небольшим, оба работали инженерами в каких-то крупных компаниях в Чикаго. Она оглядела пустую гостиную. - А где Йелка? Она где-то прячется? – спросила Джиллиан, попытавшись посмеяться над собственным смущением. - Она на мессе, - объяснил Матей. Джиллиан подняла брови. Так вот почему ее попросили прийти так поздно. Конечно же, они ходили на полуночную мессу. - Вместе с остальными? Бояна кивнула. - Да, со всеми добрыми христианами. Здесь остались только мы, язычники. Матей засмеялся ее шутке, но Джиллиан наморщила лоб. - Язычники? Бояна положила ей руку на плечо. - Те, кто не является добрыми христианами. Неверующие, - объяснила она. – В качестве наказания нам придется готовить ужин. Вы оба собираетесь мне помочь? - Да, конечно, - ответила Джиллиан. Матей осторожно осмотрелся, очевидно, взвешивая свои шансы ускользнуть от насильственной вербовки, но после того, как Бояна послала ему угрожающий взгляд, он взял с кофейного столика свой стакан и последовал за обеими женщинами на кухню. * * * * Лука делал себе сэндвич на кухне, когда зазвонил телефон. Он уронил нож на разделочный стол и схватил костыли. Выругавшись себе под нос, он поспешил в гостиную, считая звонки. Два… три… он всё еще был далеко от телефона, а автоответчик включится после пятого звонка. Четыре… Он не ждал, что кто-то позвонит ему сегодня вечером. По этой причине он не носил телефон с собой. Кто бы это мог быть? Он плюхнулся на диван и потянулся за телефоном. - Алло? – проговорил он, задыхаясь. - Что, застигла тебя в неподходящий момент? – спросил голос Сьюзен. - Что-то в этом роде… - пробормотал Лука. - Только не говори мне, что ты… - Сьюзен запнулась и решила отказаться от вульгарной шутки. Ей понадобилась минута, чтобы подыскать вместо нее другую, менее провокационную. - …Зажигал рождественскую елку. Лука засмеялся. - Готовил себе сэндвич и наливал третью рюмку водки, - невозмутимо ответил он. - Ты взял хороший темп в выпивке, - заметила Сьюзен и глянула на часы. Одиннадцать тридцать. Она подумала, планирует ли Лука опустошить бутылку за сегодняшние вечер и ночь. Если да, то он не торопится. - Я не спешу, - сказал Лука, словно читая ее мысли. Это лишило ее дара речи, и она не могла найти слов для ответа. К счастью, он продолжил: - Я уже выпил первые две, пока смотрел один из твоих фильмов. Он оказался забавным. - Ох, ну хватит, - проворчала Сьюзен. – Ты что, правда хочешь сделать мою жизнь еще несчастнее? Она была довольна, когда услышала его тихий смех. - Ну, так как там у вас дела? – спросил он. - Всё спокойно. Пока. - Вот оно, мое везение, - притворно пожаловался он. – Первые раз за многие годы меня там нет, и вам достается беспроблемная смена. - Всё зависит от того, как на это посмотреть, Лука. Я тут умираю от скуки. - Умгу. Сьюзен подавила вздох, когда линию заполнило очередное молчание. Иногда с Лукой всё еще бывало трудновато вести беседу, особенно когда он выдавал свои знаменитые «м-м» или «умгу». Она собиралась пожелать ему счастливого Рождества по телефону, но он не упрощал ей задачу. Она просто не могла сообразить, как поддержать разговор в легком стиле, не скатываясь при этом в излишнюю сентиментальность. - Знаешь, я тут подумала, - как ты насчет того, чтобы съесть со мной рождественский завтрак? - внезапно спросила она. - Ты еще не пробовал мои прославленные черничные оладьи. - М-м… Сьюзен… Это очень мило с твоей стороны, но к завтрашнему утру ты совершенно вымотаешься… - Эй, я же вызвалась добровольцем. Не упусти шанс. - Кроме того, я не думаю, что у меня есть нужные ингредиенты… - Не страшно, у меня уже есть всё, что понадобится. - Правда? Лука не мог скрыть потрясения в голосе. Он был тронут. Она действительно взяла на себя труд купить продукты к рождественскому завтраку с ним? А если она это сделала, то почему ничего не говорила ему раньше? Ну, возможно, потому, что знала – он постарается отклонить ее предложение. Если она застигнет его врасплох, то вероятность того, что он скажет «нет», будет меньше. - Да, я всё купила. Что, если я загляну к восьми? Повисло короткое молчание, и Сьюзен переступила с ноги на ногу. Это становилось всё труднее и труднее. Что, если он скажет «нет»? А если он этого не сделает, тогда она окажется по уши в проблемах. Ей придется поехать домой и забрать оттуда все ингредиенты, прежде чем отправиться к Луке. А что если у нее не окажется дома всего, что нужно? Где она отыщет продуктовый магазин, открытый в рождественское утро? - В восемь будет в самый раз. Сьюзен вдохнула и выдохнула. - Хорошо, тогда увидимся завтра, - сказала она, стараясь говорить жизнерадостно и бодро. Она расслышала по его дыханию, что он улыбнулся, и тотчас же поняла, что была права, последовав своему импульсивному решению и напросившись к нему на завтрак. - Веселого Рождества, Сьюзен. - Веселого Рождества, Лука. * * * * - Итак, скажите мне, почему вы решили учить хорватский язык? Джиллиан уставилась на Матея, который сидел за столом рядом с ней. Она почувствовала, как жар окатил ее щеки, когда она покраснела. Здорово. Как раз когда они дошли до кульминации великолепного рождественского ужина… Она раз-другой моргнула, улыбнулась и отпила глоток вина, пытаясь выиграть время на то, чтобы Анто и Бояна успели вмешаться. Но Бояна была занята разговором с одной из пожилых дам, а Анто как раз только что ушел на кухню за новой бутылкой вина. Ей придется справляться своими силами. - Ну… - начала она, отлично отдавая себе отчет в том, что Мария и Роза изучают ее. Конечно, пожилые дамы не упустят случая ухватиться обеими руками за материал для сплетен. - Это всё из-за того парня, которого я встретила в Конго, когда работала медсестрой по программе Международного медицинского альянса. Я влюбилась в него. Потом он тяжело заболел, и единственным языком, на котором он говорил, был хорватский. Так что я постаралась выучить немного, чтобы понимать его. Матей поднял брови. - В самом деле? Джиллиан постаралась не закатить глаза. До чего умный вопрос. Ну, она не могла ожидать от Матея слишком многого, принимая во внимание тот объем алкоголя, который он уже ввел в свой организм. Она тоже выпила немножко слишком много. В противном случае она бы никогда не была так откровенна. - Да. Но когда он снова выздоровел, это не помогло делу. Это моя вина, я думаю. Я решила, что он чувствовал то же, что и я. – Джиллиан очень старалась, чтобы ее голос оставался нейтральным и беззаботным, пока она излагала свою историю. Она пожала плечами и отмахнулась от следующего вопроса, подняв свой бокал. - Веселого Рождества, - сказала она, адресуясь ко всем людям за столом. Они все подняли бокалы и выпили вместе с ней. * * * * - Грин-карта! – Лука почувствовал, как по спине у него пробежали мурашки, когда в зале раздался знакомый командирский голос. За несколько дней до этого Лука недвусмысленно дал понять Романо, что больше не намерен терпеть никаких кличек, но в качестве ответа получил только презрительную ухмылку. Точнее, ухмылку и вызов: - Если вы найдете кличку для меня, которую я сочту по-настоящему неприятной, то я перестану обзывать вас, граф Влад ((Граф Влад Цепеш, по прозвищу Дракула (1430–1470) – правитель Валахии, государства на территории современной Румынии, отличался невероятной жестокостью; будем надеяться, что Романо подразумевал балканское происхождение Луки, а не его душевные качества. – Примеч. пер.)). В противном случае вам просто придется обзавестись шкурой потолще. Так что Лука принялся ломать себе голову. Он быстро обнаружил, что худшие оскорбления на хорватском остаются незамеченными – для Романо они были как с гуся вода. Язвительные упоминания о его росте, плешивости, мерзком характере, эгоизме и сверхраздутом самомнении также были неэффективны. Намеки на возможную импотенцию или отсутствие половой жизни только вызвали лавину ядовитых комментариев о бывших сексуальных партнершах Луки на громкости, достаточной для того, чтобы это услышали в операционных на четвертом этаже. Это заставило его всю неделю проработать со взглядом, прикованным к полу, особенно после того, как большинство женщин из приемного вознамерились убедить его, что наглецом и придурком они считают не его, а Романо. Даже самые бесстыдные выпады касательно отсутствия одной руки не срабатывали. И несмотря на то, что он получал помощь от персонала приемного, Лука теперь был уверен, что проиграл брошенный ему вызов и никогда уже не дождется конца романовских издевательств. Он повернулся и очутился лицом к лицу с маленьким врачом, прекрасно сознавая присутствие в зале медсестер и врачей. Никто из них не отвлекся от того, чем был занят. Они больше не обеспечивали готовную публику для непрекращающейся словесной битвы между ним и Романо, с тех пор как стали свидетелями того, как Лука терпел одно поражение за другим. Он огляделся и затем сосредоточился на Романо. - Да? - Ну вот что, Игорь ((Очевидно, Романо имеет в виду комический персонаж из популярного сериала «Госпиталь МЭШ» – долговязого недотепу-повара, которого постоянно критиковали за плохую еду. – Примеч. пер.)). Я полагаю, вы уже неплохо освоились со своими костылями. Чтобы повернуться, вам потребовалось всего только… - он притворился, что смотрит на часы. - …Около минуты. Вы ничего не имеете против того, чтобы объяснить мне, почему вы до сих пор не выписали мистера Томпсона? - Я всё еще жду результатов кое-каких анализов, - ответил Лука, глядя ему прямо в глаза. - Так, значит, вы ДЕЙСТВИТЕЛЬНО их заказали. Лука твердо выдержал взгляд Романо. - Я не могу исключить внутреннее кровотечение на основе рентгена живота. - Значит, именно поэтому вы проводите пятисотдолларовое обследование какого-то бездомного, вопреки высказанным прямым приказам вашего непосредственного начальника? - Разве это не общественная больница? - Я уверен, что вы должны испытывать ностальгию по старым добрым дням, товарищ, но у меня для вас новости: коммунизм закончился. Дела уже больше не обстоят так, как в бывшей Югославии. Привыкайте. У Луки внезапно потемнело в глазах от гнева. Он нагнулся над Романо и изо всех сил вцепился в костыли, пытаясь справиться с непреодолимым побуждением сбить того с ног. Он крепко стиснул челюсти, и когда решил, что сможет ответить без того, чтобы схватить Романо за лацканы халата и швырнуть об стену, то сделал контролируемый вдох. - Что, черт подери, ВЫ знаете? – прошипел он. - Ничего. Ровно столько же, сколько ВЫ знаете о больничных бюджетах, - прошипел Романо в ответ. – Но вам следует исполнять приказы вышестоящего. - Это МОЙ пациент. - Больше не ваш, Ковач. Вы временно отстранены. - Вы не можете это сделать. - О, нет. Могу. Уже сделал. Лука резко повернулся, оборвав всё то, что бы там еще ни намеревался сказать Романо, и пошел по коридору. - Отлично, - крикнул он через плечо. – Позвоните мне, когда я должен буду вернуться.
Инна ЛМ: Глава 13. Сьюзен остановила машину и посмотрела на здание, к которому они подъехали. К нему вела внушительная лестница. Она подсчитала ступеньки. Около двенадцати. Она мысленно чертыхнулась, поскольку не удосужилась принять их во внимание раньше. Помещение, где проходили встречи книжного клуба, было на первом этаже, но эта лестница представит довольно серьезный вызов и без того уже неохотно согласившемуся и продолжающему колебаться Луке. Она станет для него еще одним оправданием того, чтобы не выходить из машины. Сьюзен потребовалось больше недели, чтобы убедить его выбраться из квартиры и посетить встречу книжного клуба. Она бывала здесь уже пару раз, и ей показалось, что обстановка на этих собраниях вполне доброжелательная. Их проводил преподаватель немецкой литературы из Чикагского университета, и книги, которые они обсуждали, были в большинстве своем романами девятнадцатого века – как раз то, что любит Лука. Сьюзен была убеждена, что он должен найти себе какие-нибудь занятия за пределами квартиры на то время, пока его отстранили, иначе он снова впадет в ту депрессию, которой страдал до возвращения на работу. - Ну вот, это здесь, - произнесла она с ободряющей улыбкой. - Двенадцать ступенек, - отметил Лука, глядя на фасад здания. - О, прекрати. Это всё ерунда. И Джек сказал… - Послушай, Сьюзен. Сейчас уже десять минут восьмого, и мне понадобится по крайней мере пять минут, чтобы взобраться по ним. Я не хочу настолько опаздывать. - Ты всегда такой пунктуальный? Знаешь, на этих встречах обходятся безо всяких церемоний и строгостей. Не имеет значения, если ты чуть-чуть опоздаешь. - Мы не можем оставить всё как есть? Я обещаю, что приеду на следующей неделе. Вовремя, - голос Луки был наполовину умоляющим, наполовину раздраженным. Сьюзен смерила его непреклонным взором, про себя взмолившись, чтобы он не рассердился на нее. У нее и правда не было никакого права навязывать Луке этот книжный клуб. Но вместо этого он казался немного сконфуженным своей очевидной ложью. Он ведь даже и не думал о том, чтобы вернуться сюда на следующей неделе. Он вздохнул, открыл дверцу машины и выставил наружу костыли. - Хорошо, так и быть… Сьюзен одарила его улыбкой. - Я заеду за тобой через час. Он кивнул. Потом он вылез из машины, захлопнул дверцу и двинулся в путь к зданию. Она пронаблюдала, как он медленно поднимается по первым ступенькам, прежде чем завела машину и отъехала. Она не хотела хлопотать вокруг него как недоверчивая наседка. * * * * В двадцать минут девятого Сьюзен припарковалась на том же месте, гадая, где Лука. Она приехала вовремя, но никто не выходил из здания. Она подумала, что на встрече, возможно, разговорились о чем-то интересном и продлили ее на несколько минут. Но сейчас уже было поздновато для такой задержки. Она обдумывала, не выйти ли из машины, чтобы проверить помещение для встреч, когда ее испугал стук в стекло с ее стороны. Это был Лука. - Я уже прикидывала, не следует ли объявить тебя в розыск, - сказала она, опустив стекло. И тогда она заметила мужчину, стоявшего рядом с Лукой. – Э, здравствуйте, профессор… - она покраснела. Она забыла его имя. - Перкинс. Дэниел Перкинс. Простите, что похитил вашего друга ради чашки кофе. - Всё в порядке, - сказала Сьюзен. Она уже готова была добавить, что в прошлом его обычно похищали для чего-то гораздо большего, чем чашка кофе, но одернула себя. Подтрунивания над сексуальной жизнью друг друга уже давно стало для них с Лукой обычной вещью, но нет нужды втягивать в это еще кого-то. Профессор Перкинс потряс Луке руку. - Приятно было встретиться с вами, доктор Ковач. Я получил подлинное удовольствие от нашей небольшой беседы. Значит, увидимся завтра? - Да, профессор. Мне тоже приятно было с вами познакомиться, - Лука пожал руку профессору Перкинсу и затем обошел машину, направляясь к пассажирскому сиденью. - Ну и к чему всё это было? – спросила Сьюзен, когда он наконец уселся рядом с ней. Лука невинно посмотрел на нее. - К чему было что? - Ну ладно тебе, Лука. Он опустил глаза, чтобы спрятать улыбку. Он выглядел смущенным. - Я… Знаешь, я так и не добрался до этой встречи, - начал он. Сьюзен посмотрела на него, потрясенная. - Что? - М-м… Сьюзен, - Лука указал вперед, чтобы заставить ее сосредоточиться на дороге. Когда они подъехали к светофору и остановились на красный свет, она повернулась к нему. - Так как же получилось, что ты в результате отправился пить кофе с профессором Перкинсом? - Ну, я ждал тебя и отмораживал себе задницу на улице, когда решил, что с тем же успехом могу подождать и в холле… Я просто должен был уйти незадолго до того, как они закончат. Но они закончили рано, и профессор заметил меня в холле. Наверное, ты очень точно описала меня. Он показал на светофор, который уже зажегся зеленым. Сьюзен тронула машину с места. - И как же ты объяснил ему, почему ты не пришел? - Я сказал ему, что не люблю толпы народу. - Честное слово, Лука, двенадцать человек трудно назвать толпой. - И я сказал ему, что это ты уговорила меня на это, и что я струсил в последнюю минуту. Сьюзен закрыла рот, когда поняла, что он разинут. Она расслышала беззвучное хихиканье Луки. - И что он сказал? - Что ты произвела на него такое же впечатление. - Какое впечатление? - Что ты настойчивая… Сьюзен, теперь ты можешь закрыть рот. - Ну что ж… э… м-м… - Это была шутка, Сьюзен. Сьюзен постаралась улыбнуться, но это выглядело не очень убедительно. - Хотя он приятный человек, - продолжал Лука. – Он попытался сам продать мне книжный клуб, но не обиделся, когда я не поддался ему. - Так что это за история с вашей завтрашней встречей? - Он придет на чашку кофе. - Придет на ЧТО? Лука усмехнулся. - Я сказал ему, что у меня есть экземпляр первого немецкого издания «Волшебной горы» ((Один из самых известных романов Томаса Манна; впервые издан в Германии в 1924 г. – Примеч. пер.)). Сьюзен наблюдала за ним с удивленной улыбкой. Это звучало как еще одна из шуток Луки. Он выдавал самые странные вещи самым серьезным тоном, так что веришь всему, что бы он ни сказал. - А это правда? Или ты пытаешься обмануть беднягу? - Сьюзен, я уязвлен. Неужели ты думаешь, что я бы… Лука остановился на середине своей наигранной жалобы, когда увидел выражение ее лица. - Нет, оно у меня действительно есть. Это одно из сокровищ Милана. Он прислал его с моим отцом. Сьюзен подняла брови. Потрясающий подарок. По словам Луки, другу его отца принадлежало не так уж много вещей. Так же как и всем остальным из круга знакомых Луки в Хорватии, как сказал он ей. - Ого, вот это подарок. Он молча кивнул. Она подъехала к тротуару перед домом Луки и остановилась. Лука повернулся к ней. - Не хочешь ли зайти выпить кофе? - Я бы с радостью. Но у меня завтра ранняя смена… Она немедленно пожалела, что сказала это. У Луки был тяжелый случай того, что называют «cabin fever» – сильной раздражительности и плохого настроения, вызванных одиночеством и слишком долгим пребыванием в четырех стенах – с тех самых пор, как его отстранили. Он не мог заставить себя выбраться из квартиры, и тем не менее ему было до крайности неприятно находиться там. Необходимость ходить на работу столько лет оставалась единственной вещью, которая заставляла его держаться, что это, казалось, уже стало привычкой, отказаться от которой ему было очень трудно. Когда его отпуск по болезни подошел к концу, он даже позвонил Романо, чтобы вернуться к работе. Не то чтобы Лука когда-нибудь рассказывал ей об этом, но Сьюзен сама вычислила это во время одного из своих соревнований в остроумии с Романо несколько недель назад. Этот маленький тиран безусловно знал, как пронять Луку, отстранив его. - Ладно. Он открыл дверцу и начал вылезать из машины. - Спасибо за поездку, - сказал он, поворачиваясь к ней. - Как насчет кино завтра вечером? - Если только это НЕ будут «Звездные войны»… - Вообще-то мы могли бы сходить в кино вместо того, чтобы брать что-то в видеопрокате, - предложила она, надеясь, хотя и считая это в высшей степени маловероятным, что он согласится. Лука с минуту обдумывал это. - Хорошо, - сказал он в конце концов. - Если ты сможешь найти кинотеатр без лестницы… - Найду, - заверила она его. Он выбрался из машины и уже собирался закрыть дверцу, когда она окликнула его. - Да? - А как же профессор Перкинс? - А, это не проблема. Он будет здесь к трем. Я не думаю, что он задержится так надолго. Когда ты приедешь? - Что, если к семи часам? - Прекрасно. Спокойной ночи, Сьюзен. На этот раз она подождала, пока он взберется по нескольким ступенькам к входу и откроет дверь подъезда. * * * * Лука сидел на табурете в первой смотровой. Он ненадолго оторвался от карты и откусил кусочек донатса из пакета, лежащего на тележке с перевязочными материалами рядом с ним. Вообще-то он не должен был заниматься здесь картами, и уж тем более за чашкой кофе с донатсами, но он обнаружил, что с его ногой удобнее сидеть на высоких табуретах, которые использовались для осмотра пациентов, чем на диване в ординаторской. Он мог пристроить карту между бедром и краем кровати, и это была как раз подходящая высота. Кроме того, в приемном сегодня утром всё обстояло спокойно, и он хотел любой ценой избежать встречи с Романо. Он вернулся к работе за три дня до этого, после короткого послания, оставленного на его автоответчике, и ему настолько повезло, что он получил разные смены с шефом приемного. Он записывался на доске вместе с Картером или Сьюзен, и был просто в восторге от того, что может трудиться, не видя этого маленького тирана. Голос на задворках его разума шептал, что, поскольку именно Романо составляет расписание смен для всех сотрудников приемного, то, возможно, сделал это специально, дав ему передохнуть от его подколок и придирок на несколько дней, но Лука неизменно отбрасывал эту мысль как полную чепуху. И, увы, период облегчения был слишком кратким. Сегодня Романо должен был начать свою смену через пару часов после появления Луки, так что у них совпадала по крайней мере часть рабочего дня. Лука подавил вздох и вернулся к карте, после того, как сделал глоток кофе. - Пожалуйста, переоденьтесь в эту рубашку и сядьте на кровать. Врач сразу же придет осмотреть вас, - внезапно раздался голос Малика, вместе со скрипом резиновых шин кресла по гладкому полу. - Как, я должна переодеваться ЗДЕСЬ? У вас есть хоть какие-то представления о приличиях, молодой человек? - Я задерну для вас занавески. - Но это же посреди общего зала! - Я обеспечу вам уединение, мэм. - Это просто возмутительно! За этим последовало звяканье колец занавески. Малик явно решил закончить на сем спор. Лука засмеялся про себя. Он гадал, кто же будет тот несчастный, которому выпадет жребий заниматься этой пожилой дамой. Пятью минутами позже из-за занавесок донесся голос. Ухмылка Луки стала шире. - Итак, миссис… Хансен, в чем у вас сегодня проблема? Молчание. И затем: - Это ВЫ – врач? - Да, мэм. Доктор Романо, к вашим услугам. А теперь, если вы скажете мне… - Но вы, безусловно, не можете осматривать меня с… - Уверяю вас, мэм, что могу. Так в чем проблема? Голос Романо был немного резковат, но во всем остальном был в высшей степени спокоен. Необычно спокоен. Улыбка застыла на губах у Луки. - Послушайте, молодой человек, вы… Об пол что-то стукнуло – и опять голос дамы: - Да вы даже карту удержать не можете! Лука положил свою карту и схватил костыли. Он услышал достаточно. Никто не заслуживал такого. Даже Романо. Он встал. Но потом подумал, что Романо – самый скорый на язык человек, которого он когда-либо знал. Романо, несомненно, справится с этим сам. Он услышал, как врач поднял с пола карту, и удивился, почему тот всё еще ничего не сказал. - Я не хочу, чтобы вы меня осматривали, - продолжала дама. Молчание. Почему Романо до сих пор не отбрил ее? - У вас тут что, нет какого-нибудь здорового врача? Снова короткое молчание. А потом: - Нет, у нас тут нет. – Романо поднял глаза при звуках голоса с сильным акцентом и шуршания занавесок, сдвигаемых в сторону. – Есть либо однорукий врач, либо на костылях. Лука посмотрел даме прямо в лицо. У нее отвисла челюсть. Она не могла вымолвить ни слова. - Не хотите ли передать мне пациентку, доктор Романо? - Конечно, будьте моим гостем. Романо вручил ему карту. Лука посмотрел на нее. - Хм, доктор… - Лука содрогнулся, ожидая, какую очередную кличку изобретет предубежденное и кажущееся неистощимым воображение Романо. - …Доктор Ковач… Лука поднял взгляд, не в силах скрыть свое удивление. На лице Романо была широкая усмешка. - Да? - У вас… э-э… шоколад на подбородке. Усмешка Романо стала еще шире, если только это было возможно. Он пристально смотрел на Луку, и взгляд у него был не пронзительным и испепеляющим, как обычно, но открытым и веселым. - Что ж, спасибо, доктор Романо, - сказал Лука, вытирая подбородок кончиками пальцев. Был ли этот булькающий звук, который донесся оттуда, где стоял Романо, тихим смешком? Ну, вообще-то его плечи слегка подрагивали. Лука потер подбородок больше, чем было необходимо, отчаянно стараясь сам не разразиться смехом. Он снова посмотрел в карту. - Итак, миссис Хансен. Вы жаловались на боль в животе… Когда он поднял взгляд от карты, пожилая дама по-прежнему глазела на него, а Романо нигде не было видно. * * * * - Вызовите Ковача, - приказ Романо громко отдался от стен травмы. - Доктор Романо, я уверена, что смогу… - попыталась ответить Нила. Романо склонился над маленькой девочкой на столе, ее жизненные показатели быстро падали. Романо предпочел проигнорировать свою студентку. - Мы тут не можем рисковать. Живо! – крикнул он, уставясь на Чуни. Чуни бросила быстрый взгляд на Сьюзен, которая по-прежнему сидела, опустив голову между коленей, и двинулась к выходу. Она услышала остаток фразы, уже захлопнув за собой двери травмы, таким громким был голос начальника приемного: - Велите ему пошевеливаться! Лука торопился по коридору, с Чуни в кильватере. Она опередила его, проскочив мимо него, и придержала открытыми двери травмы, чтобы он мог пройти. На столе лежала маленькая девочка, ее грудь был вскрыта. Монитор издавал громкий непрерывный писк. Выражение облегчения прошло по лицу Романо, когда он заметил Луку, но он немедленно спрятал его за ехидной усмешкой. - Замечательно, Ковач. В следующий раз я пришлю вам самокат. - Что здесь? - У нее разрыв селезенки, - коротко объяснил Романо, пока Лука надевал перчатки. Лука взглянул на начальника приемного и студентку по другую сторону стола. Он заметил Сьюзен, сидящую у стены за ними. Она выглядела так, словно была на грани обморока. Что с ней стряслось? Затем его внимание вернулось к двоим врачам напротив него. Нила казалась разочарованной. Лука был уверен, что она в состоянии провести нужную процедуру под руководством Романо, хотя та была очень тонкая и сложная. Что ни говори, а Романо был блестящим хирургом, и, несмотря на его тяжелый характер, по-настоящему хорошим преподавателем. Он был жестким и требовательным и безо всякой жалости относился к ошибкам, но его объяснения процедур всегда были ясными и доходчивыми. И в чем он точно не был замечен, так это в готовности обращаться за помощью к другим врачам. Почему, ради всего святого, Романо вызвал его? Потребовалось меньше секунды, чтобы эти мысли пронеслись в мозгу Луки, но Романо уже уставился на него. - Давайте, - рявкнул он. – Мы не можем тратить на это весь день! Лука подошел ближе к столу. Он еще не занимался травмами с тех пор, как снова начал работать. Он взял инструменты и начал зашивать разрыв, одновременно стараясь удерживать костыли подмышками и стоять под правильным углом к столу. Это было нелегко. Столы в травме всегда были для него низковаты, и он вечно был вынужден наклоняться к ним. Один из костылей выскользнул и упал на пол. Романо произнес красочное словечко. - Ради бога, бросьте их, Ковач! Лука уронил и второй костыль и перенес весь свой вес на правую ногу. Он закончил зашивать повреждение и уже собирался попросить шприц, когда тот появился перед ним. Романо держал его. Лука принял шприц с признательным кивком и осторожно ввел иглу в сердце девочки, слушая, как Романо твердым и ровным голосом по собственной инициативе дает разъяснения Ниле. Она не отважилась бы спросить, что делает Лука, но всё же получала определенную пользу от описания Романо. А потом воспоминание явилось Луке как внезапная вспышка. Та же проблема, та же процедура, Керри и Харкинс склонились над ним, пока он зашивает повреждение. Когда он сделал вдох, то извлек иглу. Сердце девочки снова забилось, Нила и медсестры дружно перевели дыхание. Лука поднял глаза. - Везем ее в операционную, - сказал Романо. – Ставьте капельницу. Нила исполнила его указание и держала капельницу, пока Халей и Романо вывозили каталку из травмы. Чуни подобрала с поля костыли и вручила их Луке, когда он снял перчатки. Доктор Романо немного помедлил на пороге. - Похоже, у вас только что появилась еще одна пациентка, доктор Ковач. Позаботьтесь о ней, ладно? – сказал он, грубо дернув подбородком в сторону Сьюзен. Лука кивнул, и Романо сделал шаг наружу. - Доктор Романо… - окликнул его Лука. Маленький доктор остановился, придерживая открытую дверь плечом. - Почему вы меня вызвали? - Нам понадобилась пара надежных рук, Ковач, - ответил Романо, посмотрев вдаль по коридору, и сделал паузу. Он снова взглянул в лицо Луке. - А слухи в этом лепрозории ДЕЙСТВИТЕЛЬНО быстро распространяются. Я наслышан о том, как вы умело обращаетесь с иглой. И затем он исчез в дверях травмы. Лука мгновение пристально смотрел на двери. Это был не тот заносчивый, самонадеянный, эгоцентричный хирург, с которым он проработал последние несколько лет. Это не был тот разочарованный, ожесточившийся человек, который начал свою карьеру в качестве начальника приемного, шпыняя и оскорбляя своих подчиненных. Лука пришел к выводу, что раньше Романо знал не слишком многое о неотложной медицине, но теперь он вполне искусно и компетентно справлялся с большинством случаев. Он, несомненно, постарался восполнить пробелы в своей подготовке и был в курсе последних достижений в этой области. Он также установил лучшие отношения почти со всем персоналом. Его по-прежнему рассматривали как аутсайдера, пришлого, но отношения, до недавних пор напряженные, заметно упростились и смягчились. Иногда он даже пробовал вставлять какую-нибудь безобидную шутку среди своих саркастических замечаний. Казалось, что Романо удалось договориться с собственной жизнью и продолжить ее. Лука вздохнул, вырвал себя из задумчивости и подошел поближе к Сьюзен. - Эй, - прошептал он. Сьюзен подняла на него глаза. Она была очень бледной. - Ты, наверное, думаешь, что я совсем как студентка-первокурсница, - заметила она. – Падаю в обморок посреди травмы. Какой позор… Лука строго посмотрел на нее. - Когда ты в последний раз ела? Сьюзен робко улыбнулась ему. - Господи, Лука. Ты говоришь совсем как… - она сделала паузу, но потом закончила свою фразу: - Как Марк, когда он опекал кого-нибудь. * * * * Лука не ощутил никакой боли. Он вообще ничего не заметил, пока не стало слишком поздно. Он только и почувствовал, как его левая нога зацепилась за что-то, и внезапно потерял равновесие, его правое колено и запястье приняли на себя весь удар его тела об пол. От шока он с минуту оставался неподвижным. - Доктор Ковач! Что случилось? Йош, толкавший каталку, остановился и наклонился над ним. Пациент, которого он собирался отвезти из третьей смотровой в радиологию, тоже уставился на Луку. - Ничего, - сказал Лука. – Я, наверное, потерял равновесие. Помогите мне встать. Он схватился за руку Йоша и подтянулся, поднимаясь на ноги. Он постарался удержаться от гримасы, когда это усилие вызвало острую боль в правом запястье. Однако Йош заметил это. - Почему бы вам не посидеть немного здесь? – спросил он, указывая на соседнюю кровать. – Я вернусь с мистером Стивенсом через минуту. Лука кивнул. Правое колено болезненно запульсировало, когда он перенес свой вес на здоровую ногу. Он ругнулся про себя. Сейчас ему совершенно ни к чему растяжение запястья или травма колена. Йош уже был в дверях, когда Лука окликнул его. - Да? - Только не… не рассказывайте никому. Со мной всё отлично, о’кей? - О’кей, доктор Ковач. Он вышел из комнаты, а Лука сел на другую кровать. Он потер правое запястье и немного повращал кистью, определяя уровень боли. Запястье выглядело не так уж плохо. Возможно, это и не растяжение. В конце концов, он уже несколько раз падал за последние недели, и ни одно падение не имело тяжелых последствий. Он передвинулся на кровати чуть повыше, и тогда заметил какую-то влагу на левой ладони. Он взглянул вниз и снова выругался, теперь уже вслух. Кровь… сочится из-под одной из спиц на левой ноге. Он открыл застежку-«липучку» на штанине, чтобы взглянуть на нее. Неожиданно дверь смотровой распахнулась. - Ну, так в какую неприятность вы вляпались на сей раз, Ковач? Лука проклял мать Йоша и каждого из его родственников до десятого колена, когда увидел доктора Романо, входящего в смотровую. Он набросил на левую ногу свой халат. - Ни в какую, - отозвался он угрюмо. Романо смерил его критическим взглядом. - Хватит вам, Ковач. Я думал, вы умеете притворяться получше, чем сейчас. Лука прямо посмотрел на него. - И вам пора бы уже понять, что ваши убийственные взгляды никого не обращают в пепел. Чем вы ударились? Лука вздохнул. Не имеет значения, насколько активно он будет протестовать или ругаться, Романо всё равно настоит на том, чтобы осмотреть его. А затем слух распространится по приемному как лесной пожар, и здесь соберется толпа, хлопочущая вокруг него. Он содрогнулся от этой мысли. Ну, может быть, если он признается, что повредил колено, Романо отправит его в радиологию, не поднимая слишком много шума… - Коленом. - Засучите брюки. Лука подчинился, и Романо осмотрел его колено. Потом он заставил Луку немного подвигать ногой. - Кажется, травма не слишком серьезная. Как вы считаете, нам следует сделать снимок или просто приложить лед? Лука подавил вздох облегчения. - Хватит льда, - ответил он и затем добавил себе под нос: - Мы же не хотим выходить за рамки бюджета. Романо принял его иронию с короткой ухмылкой. - А я-то думал, что вы уже забыли об этом. Но вы злопамятный тип. Неудивительно, что… - он внезапно остановился на полуслове. - Что? – резко спросил Лука. - Неважно. - ЧТО? - Ох, черт бы вас подрал, Ковач! – воскликнул Романо, бросив быстрый взгляд на окно. Он подошел к окну и опустил жалюзи. Потом он обернулся и посмотрел на Луку суровым и непреклонным взглядом. - Я не доставлю вам удовольствия, начав драку. Особенно когда у вас кровотечение, - процедил он сквозь зубы. Лука глянул на свой халат. На нем было пятно, и оно медленно увеличивалось в размерах. Он беззвучно чертыхнулся. - Насколько я понимаю, Ковач, у вас только два варианта. Либо вы позволяете мне осмотреть вас, и мы сможем позаботиться об этом по-тихому, либо я вызываю ординатора, чтобы он позаботился о вас, и ортопеда для консультации. Лука закрыл глаза и провел рукой по волосам. Его загнали в угол. О боже. Как раз когда он собирался избавиться от этой чертовой рамы… - Ну, так как же? Лука отбросил свой халат и открыл остальные застежки-«липучки» на штанине. Он оглядывал комнату, пока Романо обследовал его. - Здесь больно? Лука посмотрел вниз. Романо возился с подозрительной спицей. - Вроде бы. - Да, вот ЭТО я называю точным ответом, - проворчал Романо. Но он не стал дожидаться другого: - Вот что, Ковач. Спица вышла. Вам необходима консультация у ортопеда. Когда они собирались убрать всё это? - Послезавтра. Романо задумчиво кивнул. - Вот что я вам скажу. Я могу остановить кровотечение. Затем вы проволочете себя по коридору и наверх. Устройте благопристойное отступление, если вы к нему готовы. Я положу вас на следующие несколько дней. - Как насчет остатка моей смены? - Мы как-нибудь справимся без вас. Знаете ли, мы делали это и раньше… - А моя завтрашняя смена? Лука понимал, что его вопросы граничат с кретинизмом, но это был единственный вид сопротивления, какое он мог оказать в данный момент. Романо метнул на него сердитый взгляд. - Вы рехнулись или как, Ковач? Лука вздохнул и покачал головой - Рад это слышать, - прорычал Романо и взял коробку с одноразовыми перчатками. Он перебросил ее Луке и подкатил к кровати тележку с перевязочным набором. Лука вынул одну перчатку из коробки, и Романо протянул руку, чтобы Лука мог надеть ему перчатку. - Возьмите и для себя тоже. Вам придется помочь мне. Лука повиновался. Пятнадцать минут спустя они закончили. Лука застегнул «липучки» поверх повязки и был благодарен за то, что кровь на его черных брюках не слишком заметна. Он взял свой халат и сложил его так, чтобы спрятать кровавое пятно на нем, и перекинул его себе через плечо. Романо подал ему костыли, и Лука встал. Он постарался не покривиться, когда оперся на правое запястье. Теперь оно адски болело. Романо изучающе осмотрел его. - Я думаю, нам лучше подняться наверх вместе, - сказал он. – Вы сможете подождать в кресле, пока я оформлю вашу госпитализацию. Он открыл и придержал дверь, пока Лука проходил через нее. Как только они оказались в коридоре, Романо принялся распекать его. Лука удивленно посмотрел на него, а потом постарался не разинуть от удивления рот, когда поймал подмигивание Романо, пока тот разорялся по поводу какого-то несуществующего пациента, историю болезни которого Луке следовало пересмотреть. Лука изо всех сил старался не улыбаться, пока они шли мимо сестринского поста. Никто бы не посмел остановить брань Романо, а его тело скрывало ногу Луки от посторонних взоров. Романо продолжал и продолжал в том же духе, пока они не дошли до лифтов и Лука нажал на кнопку вызова. Когда двери раскрылись, Лука вошел в лифт, но Романо отступил на шаг назад и завершил свой выговор, проорав на прощание что-то насчет того, что Луке не возобновят его грин-карту, если он не освоит все положенные процедуры. Лука заметил, как начальник приемного снова подмигнул ему, пока двери лифта медленно закрывались, и снова восхитился хитростью этого маленького тирана. Тот предпочел подняться по лестнице, чтобы не вызывать любопытных взглядов. * * * * Лука с облегчением вздохнул, когда наконец расположился в кровати на четвертом этаже. Романо явно по-прежнему сохранял влияние определенного рода в больнице, поскольку он раздобыл Луке койку в хирургии за пятнадцать минут. Он также устроил консультацию с кем-то из ортопедов. Лука отставил костыли в сторону и ощупал запястье левой рукой. Оно немного опухло. Черт. Если это растяжение, ему предстоит провести по меньшей мере пару недель в инвалидном кресле, потому что он не сможет поддерживать себя на костылях. Он содрогнулся от такой перспективы. Дверь открылась, впуская начальника приемного. Романо швырнул Луке больничную рубашку. - Надевайте это, Ковач. Еще я принес вот это для вашего колена… и запястья, - сказал он, кладя на кровать два пакета со льдом. – Я знаю, что мне не следует транжирить на вас бюджет больницы, но, так или иначе, я заказал сделать рентгеновские снимки. Романо выдержал паузу и, не получив ответа, добавил: - Ну, я думаю, на этом всё. Кто-нибудь из радиологии скоро придет за вами. Он двинулся широкими шагами к выходу из палаты. Он положил ладонь на дверную ручку, но потом обернулся и посмотрел в лицо изумленному хорвату. Романо постарался не улыбнуться. - Хм… Я уверен, что кому-нибудь придется принести вам ваши личные вещи. Кому, по вашему мнению, я должен сообщить об этом маленьком несчастном случае: Картеру или Льюис? Луке понадобилась пара минут, чтобы снова обрести голос. - Э… м-м… Картера сейчас нет. Романо кивнул. - Тогда, значит, Льюис. И с этими словами начальник приемного открыл дверь и ушел. * * * * - Доброе утро, доктор Ковач. Лука вздрогнул от нарочито бодрого голоса и звука раздвигаемых занавесок. У него был страшный сон? Или сейчас самый разгар очередного приступа посттравматического стресса? Не перепутал ли он вконец воспоминания о прошлом и настоящее? Он покрепче зажмурился. Что бы ни происходило, был ли это сон или приступ посттравматического стрессового расстройства, он не хотел, чтобы это продолжалось. Чья-то ладонь легко прикоснулась к его предплечью. - Ну, хватит вам, я знаю, что вы проснулись. Сейчас еще рановато, но вашу операцию перенесли на сегодня, на девять утра. Нам нужно подготовить вас к ней. ЭТО было новым. Полностью новым. Лука открыл глаза и осторожно и внимательно изучил окружающее. Он был в больничной палате, но ни в одной из тех, которые мог узнать. Он поднял глаза на медсестру, склонившуюся над ним. Черты ее лица были знакомыми. Он напрягся, силясь вспомнить ее. Ширли. Вот кто это. Она была медсестрой в хирургии. И тогда к нему вернулось всё, что случилось прошлым вечером: то проклятое падение; Романо, останавливающий ему кровотечение; его путешествие на четвертый этаж и то, как Романо устроил, чтобы его положили; рентген и консультация у ортопеда, где было установлено, что, к счастью, он не растянул лучезапястный сустав и ничего не случилось с его ногами; Сьюзен, зашедшая к нему и пообещавшая, что привезет ему из его квартиры кое-какую одежду и туалетные принадлежности; звонок Картера получасом позже; он сам, лежащий в постели и гадающий, что он будет делать в больнице так долго, заранее страшащийся жалости и избитых фраз, которые в течение следующих двух дней его коллеги будут изливать на него; затем медленное погружение в сон. Но что это Ширли только что сказала об операции? - Операция? – переспросил он хриплым голосом. Ширли улыбнулась. Доктору Ковачу определенно требовалось много времени, чтобы прийти в себя. - По удалению рамы у вас с ноги, доктор Ковач. Операцию перенесли. Доктор Ганн сделает ее сегодня в девять утра. Перед этим нам нужно будет провести кое-какие анализы, - обстоятельно объяснила она. Лука откашлялся, изумленный. - Кто перенес ее? Ширли склонила голову набок. Она была убеждена, что доктор Ковач не поверит ей, но, черт возьми, ее бывший начальник имеет право на заслуженную похвалу. - Доктор Романо переговорил с доктором Ганном сегодня утром и нашел свободную операционную. Лука воззрился на нее. - Да, я знаю, это звучит невероятно, - сказала она со смешком. - Но он это сделал. У него есть ходы, вы же знаете… Кстати, как ваше запястье? Лука посмотрел на него. Оно всё еще оставалось слегка опухшим и побаливало. Он попробовал сделать круговое движение кистью. - В порядке, как мне кажется. - Ну, вам просто повезло, что вы сможете дать ему немного отдохнуть. Если всё пойдет как надо, то вы будете дома уже сегодня вечером. Принести вам пакет со льдом? Мне нужно сходить за набором для обследований, так что я могу захватить его на обратном пути. - Да, спасибо, - прошептал Лука. - Я сразу же вернусь. Лука некоторое время смотрел на закрывшуюся дверь, а потом потянулся к телефону на тумбочке. Он набрал номер приемного. - Джерри? Это доктор Ковач. Доктор Картер есть где-нибудь поблизости? Он подождал на линии. - Картер? Ты не против подбросить меня домой сегодня вечером? – Лука улыбнулся, когда услышал ответ Картера. – Ну да, ты ни за что не поверишь мне…
Инна ЛМ: Глава 14. Сьюзен озабоченно смотрела на Луку, в то время как он медленно продвигался к сцене для выступающих. Ему сняли раму с ноги неделю назад, и, хотя он и не признал бы этого, было очевидно, что ему всё еще больно. Джек начал новый курс физиотерапии, который позволил бы добиться полного выздоровления Луки, но пока нога не окрепла, Луке посоветовали пользоваться костылями. Тишина в комнате стала тяжелой, почти гнетущей от ожидания, когда он добрался до сцены, и Сьюзен невольно поморщилась. Она только что не физически ощущала смущение Луки, когда он стал центром внимания всей аудитории. Святые небеса, эти детишки умеют глазеть! Ничто не сравнится по своей убийственной проницательности с патологическим любопытством студентов колледжа. Ну, возможно, любопытство маленьких детей сильнее, но дети на то и дети, не так ли? А это – молодые взрослые, и считается, что они уже успели научиться хоть каким-то манерам… В сотый раз она подивилась, почему Лука вообще согласился на это выступление. Что такое было в профессоре Перкинсе, симпатию какого рода он пробудил в Луке, что ему не только удалось провести несколько дней вместе с этим стеснительным врачом, разговаривая о книгах, но и вытащить Луку из его квартиры не куда-нибудь, а на публичную лекцию? Был ли этот пожилой профессор таким необыкновенным специалистом по части умения убеждать? Что такого он сказал Луке, что это сподвигло того рассказать о болезнях в литературе студентам профессора, если Лука даже не вступил в книжный клуб? Когда Лука пригласил ее на свою речь, она ему не поверила. Ему понадобилось больше часа плюс угроза позвонить профессору Перкинсу, чтобы убедить ее, что он произнесет речь о том, как болезнь описывалась в его любимых романах, перед группой студентов колледжа. Он сказал, что на его выступление должно прийти около тридцати человек, но когда они добрались до аудитории, то обнаружили, что она набита битком. Сидели даже на ступеньках. Профессор Перкинс встретил их у входа и принес свои извинения, которые стали еще более энергичными, когда он заметил, как неловко чувствует себя Лука. Профессор Перкинс сказал, что новость распространилась по всему колледжу, и что он был не в состоянии завернуть лишних людей. По тому перепуганному взгляду, которым Лука окинул собравшийся народ, Сьюзен решила, что он сейчас повернется и уйдет так быстро, как только сможет, но после короткого молчания Лука, проглотив комок в горле, заверил очень смущенного профессора, что всё в порядке, что это будет интересно – иметь такую большую аудиторию. Он даже сумел улыбнуться профессору. Сьюзен не могла поверить собственным глазам. Она уже в который раз удивилась той своеобразной эмпатии, которая возникла между этими двумя людьми, пока они шли через аудиторию к первому ряду, где профессор Перкинс занял для них пару мест. Сьюзен и Лука сели и выслушали краткое представление Луки, которое сделал профессор Перкинс. Затем Лука встал, бросил на Сьюзен взгляд, который выдал всю его панику, схватил костыли и двинулся к сцене. Он достал из кармана несколько листков бумаги и, откашлявшись, начал свою речь запинающимся и неуверенным голосом, сообщив, что он не является ни экспертом в области литературы, ни писателем, поэтому будет говорить о тех вещах, которые знает лучше всего: о заболеваниях и травмах, о том, как они изображены в некоторых его любимых романах, и о том, как их лечат в настоящее время. После пары покашливаний он начал рассказывать о сцене, в которой князь Андрэ (или, во всяком случае, именно так Сьюзен, как ей показалось, расслышала это имя) был ранен в «Войне и мире». Постепенно его голос обрел уверенность, пока он живо описывал эту сцену, а потом перешел к рассказу о том, как были устроены полевые госпитали во время Наполеоновских войн. Сьюзен обнаружила, что мало-помалу ее глубокое беспокойство за Луку сменяется живым интересом к тому, о чем он говорит, так что она и сама не заметила, как постепенно он начал чувствовать себя и держаться свободнее, как его голос становился все более и более твердым, и как он начал использовать жесты для подкрепления эмоций, которые старался донести до своей аудитории. Примерно пятнадцать минут спустя после начала выступления Лука внезапно остановился. Тяжелое молчание распространилось по комнате, и Сьюзен ощутила легкую тревогу, когда он снова прокашлялся и застенчиво взглянул на свою аудиторию. Что произошло? Пока что у него всё получалось так хорошо… - Простите, - сказал Лука, начиная краснеть. – Боюсь, что мне… - он прервался и взглянул на огромный стол возле сцены. Там стояли стакан и графин с водой, и, кажется, это навело его на некую мысль. - …Мне нужно выпить воды. Он положил листки в карман, схватил костыли и пересек пространство между кафедрой и столом, но вместо того, чтобы взять графин и налить воды в стакан, обошел вокруг стола и осторожно присел на его край. Он прислонил костыли к столу, рядом с собой, и потянулся назад, чтобы достать графин и стакан. Наполнив стакан, он выпил половину воды и затем поставил его на стол. - Итак, на чем я остановился? – спросил он словно бы про себя, опуская руку в карман и снова доставая свои заметки. Он заглянул в них. – Ах, да… Толстой описывает… Сьюзен не могла не восхититься при виде той хитрости, с которой он перевел внимание публики от своей потребности сесть к такой более невинной вещи, как желание выпить воды. Та непринужденность, с которой он возобновил свою речь, также поразила ее. У Луки определенно было больше внутренних ресурсов, чем те, которые он обычно позволял видеть других людям. Способность говорить перед большой толпой казалась одним из них. Или, может быть, как раз это его умение и не было так надежно спрятано, подумала Сьюзен, вспомнив ту решимость, с которой Лука встретился лицом к лицу с медицинским персоналом Окружной, когда говорил о своем пациенте с лейкемией на разборе летальных исходов. Ну, в тот момент эта его бесстрашная вспышка искренности казалась в большей степени безрассудным и отчаянным порывом, чем чем-то другим, но, черт возьми, он не поколебался предстать перед судом тех людей, вместе с которыми работал. Сьюзен упрекнула себя, когда заметила, что она отвлеклась и где-то витает, и постаралась снова сосредоточиться на выступлении Луки. Теперь он перестал рассказывать о травмах и перешел к болезням. О чем он сейчас говорит? О туберкулезе? Должно быть, это… он говорил о «Волшебной горе». Сьюзен, конечно, не читала эту книгу. Она даже не видела экранизацию. Но у нее имелось приблизительное представление, о чем этот роман. Она гадала, будет ли Лука говорить о «Докторе Живаго». Она так и не поняла, от чего умер Живаго в конце фильма… Аудитория долго хлопала после того, как Лука закончил, и Сьюзен с энтузиазмом присоединилась к ним. Она заметила, как щеки Луки окрасил легкий румянец, и его нерешительную улыбку, когда он неловко склонил голову и поднял руки ладонями вверх в тщетной попытке остановить аплодисменты. Профессор Перкинс стоял рядом с ним и, когда аплодисменты утихли, поблагодарил его за выступление. Он спросил слушателей, есть ли у них какие-нибудь вопросы, и поднялось несколько рук. Лука указал на первую справа, и Сьюзен покачала головой, заметив себе мысленно, что попозже надо будет подразнить его за то, что он выбрал самую хорошенькую девушку в зале. Он ответил на ее вопрос (о туберкулезе в европейской литературе конца девятнадцатого века) с учтивостью и изяществом, сказав, что он, конечно, не специалист в данном вопросе, но тем не менее перечислил несколько пришедших ему в голову романов, где рассматривается этот предмет. Следующий вопрос был задан женщиной средних лет, по виду преподавательницей колледжа, и застал Сьюзен врасплох. - Доктор Ковач, я бы хотела поблагодарить вас за ваше очень информативное выступление, которое многое разъясняет… - начала она Лука опустил голову в еще одном легком поклоне, молча благодаря ее за комплимент. Однако то, что сначала показалось похвалой, вскоре превратилось в нечто противоположное. - Ваш подбор литературы был и в самом деле очень знаменательным. Я бы хотела указать на то, что среди авторов, которых вы выбрали, не было ни одной женщины или представителя какого-либо меньшинства. Как вы думаете, отчего бы это могло быть? - Э… - замялся Лука и поднес руку к затылку. – Я не знаю. Он улыбнулся. - Это, должно быть, случайное совпадение, - продолжал он. – Я только выбрал те книги, которые мне нравятся больше всего. Я не специалист, просто люблю читать. - И, поскольку ваш выбор исключил женщин и другие особые группы… Не хотите ли вы сказать тем самым, что ваше видение литературы несколько тенденциозно? Та холодная манера, в которой эта женщина выговаривала слова, вызывала у Сьюзен желание придушить ее. Лука наморщил лоб. - Тенденциозно? – повторил он в замешательстве. - В том смысле, что… отражает некий вполне определенный набор социальных принципов? – несмотря на интонацию, она не спрашивала, а утверждала. Выражение лица Луки сменилось от озадаченности к легкому раздражению. - И что же это за набор принципов? – спросил он. - Ну, те, которые поддерживаются нашим обществом, в котором доминируют западные взгляды, а также белые, мужчины и гетеросексуалы. Романы, написанные женщинами и представителями меньшинств, бросают вызов этим ценностям, и, следовательно, болезнь изображается в них несколько по-другому. Лука внимательно смотрел на женщину некоторое время, а профессор Перкинс кашлянул, явно желая вмешаться в эту дискуссию. - Профессор Дэвидсон, спасибо вам за ваши замечания, но я думаю, что эта дискуссия не относится к настоящему выступлению Доктор Ковач излагает личную точку зрения на… - А почему бы ей не относиться к делу? – прервала его женщина. – Доктор Ковач не из академических кругов, и, таким образом, представляет свою точку зрения, как если бы она не была предубежденной, но на самом деле его личные взгляды основываются на наборе доминантных ценностей, которые следовало бы оспорить или, по меньшей мере, подвергнуть критическому рассмотрению. - Простите меня, - прервал их Лука, подняв руку и нахмурившись, глубокие морщины прорезали его лоб. – Вы имеете в виду, что я поддерживаю ценности, которые направлены против меньшинств и женщин? - Я бы так не выразилась, - сказала профессор Дэвидсон. – Я просто сказала… - Но вы это подразумевали, - резко возразил Лука, нотка раздражения сделала его голос напряженным. – И я, честно говоря, не понимаю, на каком основании вы можете это утверждать, если вы не знаете меня. Я могу быть мужчиной и белым, но я тоже принадлежу к меньшинству. В данном случае к тому, которое едва не было стерто с лица земли в ходе сербско-хорватской войны. Теперь глаза Луки горели глубокой и затаенной угрозой. Сьюзен могла почти на ощупь почувствовать напряжение в комнате, такой всеобъемлющей была тишина, которая повисла здесь, и такой явной – эмоциональная сила в глазах Луки. Затем Лука закрыл их и вытер ладонью лоб. Он вздохнул, посмотрел на аудиторию и устало улыбнулся. - Еще вопросы? – спросил он, оглядывая комнату. Какой-то юноша поднял руку, и Лука указал на него. Сьюзен понадеялась, что вопрос не будет казаться происхождения Луки или его военного опыта. Его внезапный взрыв успешно оборвал неприятный спор и заставил эту несносную женщину прекратить ее фанфаронство, но он безусловно привлек внимание слушателей к предмету, который Лука не горел желанием обсуждать. К счастью, вопрос юноши касался лечения травм в девятнадцатом веке, и после него больше никто не задавал вопросов. Атмосфера в комнате по-прежнему была напряженной, хотя новые благодарности профессора Перкинса их гостю и последовавшие за ними короткие аплодисменты существенно разрядили ее. Сьюзен пожалела о том, что выступление Луки закончилось на такой ноте. Это был первый известный ей случай, когда он согласился рассказать о чем-то, интересовавшем его на личном уровне, группе людей, которых он не знал, первый раз, когда он сделал попытку поделиться той частью себя, которая выходила за рамки его профессиональных умений – и вот чем это обернулось. Вздохнув, Сьюзен встала и отнесла Луке его пальто, и подоспела как раз вовремя, чтобы услышать, как профессор Перкинс вновь извиняется за необдуманное поведение своей коллеги, а Лука настаивает на том, что не стоит об этом волноваться. Сьюзен заметила, что, несмотря на его старания быть любезным, улыбка Луки не доходит до его глаз. В них было что-то встревоженное, беспокойное. Они медленно прошли к выходу из аудитории, и Лука и Сьюзен попрощались с профессора Перкинсом у дверей. Они пересекли вестибюль и уже почти вышли из здания, когда сзади их окликнул чей-то голос: - Доктор Ковач! Они повернулись, оказавшись лицом к лицу с профессором Дэвидсон. Сьюзен подавила желание закатить глаза. Господи. Это женщина что, не знает, когда следует отвалить? Она шагала к ним с протянутой рукой, аура раздражающей самоуверенности окружала ее. - Позвольте представиться. Я – профессор Сара Дэвидсон. Я надеюсь, та маленькая дискуссия, которая состоялась между нами, не слишком вас рассердила. Вы же знаете, академическая жизнь полна дебатов. Сьюзен не могла поверить своим ушам. Эта женщина даже не извиняется за свою грубость… Лука пожал женщине руку и затем холодно представил ей Сьюзен. - Приятно познакомиться с вами, доктор Льюис. – Обменявшись беглым рукопожатием со Сьюзен, профессор Дэвидсон снова перенесла всё свое внимание на Луку. Она была сама деловитость. – Вы из бывшей Югославии, доктор Ковач? Лука кивнул, с настороженным выражением в глазах. - В настоящее время я веду семинар по цивилизации и варварству, и мы обсуждаем гражданские войны. Я подумала, не захотите ли вы прийти на одно из наших занятий. - Чего ради? – коротко и отрывисто спросил Лука. Сьюзен не могла винить его за такую враждебность. Как только у этой женщины хватает наглости просить его выступить на ее семинаре после всех ее нападок, когда она пыталась выставить его в неблаговидном свете перед лицом большой аудитории? - Чтобы поделиться вашим опытом во время сербско-хорватской войны, - ответила она так же напрямик. - Тут не о чем рассказывать. - Безусловно, есть о чем. А курсовой семинар – это самое подходящее место для того, чтобы обдумать и рационализировать свои взгляды и поведение. Сьюзен чувствовала, как ее собственные щеки запылали. Она не могла поверить, что эта женщина смеет быть настолько покровительственной и снисходительной, относиться к Луке так свысока. Она взглянула на Луку. Теперь выражение его лица было твердым и холодным. - Я в этом не заинтересован. Профессор Дэвидсон не была смущена его суровостью. Она достала из бумажника визитную карточку и вручила ее Луке. - Ладно, вот моя визитка, на тот случай, если вы передумаете. Возможно, вы захотите присоединиться к семинару, прежде чем выступать самому… И опять Сьюзен только диву далась от такой толстокожести и отсутствия такта. Эта женщина будто бы верила, что у нее есть право копаться в прошлом Луки, будто бы думала, что в руках у нее ключ к некоей высшей истине, которую Лука не в состоянии отыскать сам. Лука, как всегда джентльмен, взял карточку и кивнул, пожал женщине руку и коротко попрощался, но как только они вышли из здания, Сьюзен увидела, что он сунул руку в карман, вынул карточку, скомкал ее и выбросил. Теперь его лицо было замкнутым; брови сошлись вместе на переносице, глаза потемнели от чего-то, что она не могла точно распознать. Она заметила, что он побледнел и тяжело сглотнул, словно от приступа дурноты. - Вот нахалка. - М-м? - Эта профессорша. Как там ее зовут? Лука передернул плечами. Сьюзен заметила, что ее слова, кажется, немного помогли. - Я не знаю. Дэвис? - Неважно. Вот сука. Лука вздохнул. - Я не ожидал, что столкнусь с этим в университете… - объяснил он устало. Сьюзен остановилась. - У тебя что, и раньше бывали беседы такого сорта? Лука уставился на нее, видимо удивленный изумлением Сьюзен. - Ну конечно… - С кем? - С журналистами, главным образом. С психиатрами… - он умолк. Он слишком тактичен, чтобы называть поименно всех этих любопытствующих личностей, жадно стремившихся выведать все ужасающие детали того, через что он прошел, подумала Сьюзен. Она была смущена. Она и сама тоже предавалась догадкам о том, что он испытал во время войны, желая понять, что сделало его тем человеком, которым он был теперь. Однако она чувствовала, что ее искренний интерес к нему иногда трудно отделить от нездорового любопытства, и поэтому никогда не осмеливалась спросить, вместо этого гадая, не будет ли ее молчание сочтено равнодушием к важной части его прошлого. Казалось, что, какой бы вариант она ни выбрала, всё было бы одинаково неправильно. Она неловко улыбнулась. Но ее замешательство уступило место возмущению, когда она представила себе, сколько же раз Лука подвергался, вопреки своей воле, таким бесцеремонным приставаниям. - Похоже, что эти стервятники так и рыщут повсюду, - заметила она. Лука посмотрел на нее, подняв бровь, с насмешливо-лукавым выражением на лице. -Боже, Сьюзен, что это за словечки? - Какие словечки? - «Сука»… «стервятники» ((Слово «vulture», употребленное Сьюзен, помимо основного значения – «стервятник», «хищник» – на грубом жаргоне означает навязчивую проститутку, охотящуюся за клиентом. – Примеч. пер.))… Теперь он улыбался. Часть напряжения ушла из его глаз. Она улыбнулась в ответ. - Ох, да будет тебе. Ты у нас теперь что, превратился в какого-то святого? Я слышала от тебя и кое-что похуже… намного хуже. - Нет, не слышала. - Конечно же, слышала! – возразила Сьюзен, легонько стукнув его по руке и быстро отступив в сторону, чтобы избежать ответного удара. - Ой! Поосторожнее! Я несчастный инвалид, ты же знаешь… - жалостно проныл Лука. - Инвалид, как же… скажи это своей бабушке, - ответила Сьюзен и услышала его тихий смешок, пока она шарила в сумочке, ища ключи от машины. Чего она не учла, так это того, насколько проворно Лука стал теперь передвигаться на костылях, так что она не успела увернуться от меткого и полновесного шлепка по голове секундой позже. * * * * Лука прошел вперед мимо Картера и Сьюзен и открыл дверь. Он кивнул им, приглашая их войти в маленький ресторан. Картер, как всегда безукоризненно вежливый, мягко подтолкнул Сьюзен под локоть и получил от нее озорную улыбку. - У вас двоих что, какое-то соревнование? Они оба улыбнулись, и Картер сделал попытку отступить назад, чтобы пропустить Луку первым, но Лука подтолкнул его обратно той рукой, в которой держал трость, опираясь другой на дверную ручку. Сегодня вечером ОН был хозяином, и он позаботится о том, чтобы его гостям доставалось всё возможное внимание. Они приехали сюда, чтобы наконец-то отпраздновать его окончательное избавление от костылей. За день до этого Картер и Сьюзен официально преподнесли Луке очень красивую деревянную трость вместо той, из алюминия и пластмассы, которую он получил в больнице два дня назад. Лука принял ее с застенчивой улыбкой и огромной долей смущения. Эта трость пришлась ему по душе гораздо больше, чем та, другая: ему понравились ее элегантные очертания и темное полированное дерево. Она также идеально подходила для него по размеру, так что он мог переносить на нее часть своего веса, не слишком напрягаясь. Не иначе, эта трость была изготовлена на заказ. Картер и Сьюзен затратили немало усилий, выбирая ее, как он понял из их шуток по поводу того, как здорово они позабавились в магазине. Лука был польщен, поэтому он решил откликнуться на предложение Сьюзен, что они должны наконец попробовать какую-нибудь хорватскую еду, и пригласил их в самый лучший хорватский ресторан в городе, какой знал. Конечно, внешний вид этого маленького ресторана не давал представления о том, какую хорошую еду в нем подают, и он не бывал там уже несколько лет, но тата только что не пел дифирамбы этому месту после того, как сводил туда пообедать Джиллиан. Джиллиан. Лука ощутил острую боль, как от укола иглой, при мысли о ней. Он все-таки позвонил ее матери на Рождество, после того, как провел целое утро в стараниях убедить себя, что это совершенно естественно для старого знакомого – попытаться застать ее у матери во время сезона праздников, чтобы пожелать ей веселого Рождества. Кроме того, сказал он себе, она точно должна быть там, не так ли? Теплота, которую он всё еще ощущал в душе после своего долгого разговора с татой в канун Рождества и рождественского завтрака со Сьюзен, была причиной того, почему для него стал полной неожиданностью ледяной тон женщины, которая ответила ему. Она поспешила объяснить ему в предельно доступной форме, что ничего не слышала от своей дочери уже некоторое время и не ожидает ничего услышать от нее в ближайшем будущем. Лука даже не рискнул спросить, передаст ли она Джиллиан, что он звонил. Он повесил трубку в каком-то оцепенении, всё тепло, которое было внутри, исчезло без следа. Он выбранил себя за то, что определенно позволил себе увлечься духом этого праздника. Как он мог даже вообразить, что Джиллиан будет неравнодушна к нему после того, как он с ней обошелся? Как он мог сомневаться, что дать номер телефона своей матери – было не более чем благоприличным способом окончательно расстаться с ним? Ну хорошо, повторил он себе в сотый раз, встряхнув головой и входя в ресторан, теперь он наконец-то выяснил, что представляют из себя его взаимоотношения с Джиллиан. Она явно не была заинтересована в том, чтобы хоть когда-нибудь снова о нем услышать, и он уже может перестать валять дурака и просто двигаться дальше. Он сбросил с себя пальто, стараясь игнорировать лишенное смысла разочарование, притаившееся за его мыслями, и подал знак официанту. Тот подошел к ним, и Лука спросил у него о заказанных им местах. Как только официант услышал фамилию Луки, то перешел на хорватский. Он задавал только обычные вопросы: из какого места в Хорватии приехал Лука, как давно он живет в Штатах, нравится ли ему здесь? Но этот диалог продолжался и тогда, когда официант подвел их к заказанному столику и дал им меню, и хотя он был достаточно приветлив и внимателен и к Картеру со Сьюзен, Лука был огорчен и раздосадован. Он считал это недостатком вежливости – оставлять людей в неведении, разговаривая на языке, которым они не владеют. Он сам слишком часто оказывался в той же ситуации, так что прекрасно знал, как трудно бывает стараться сохранять у себя на лице улыбку и до чего неудобно при этом себя чувствуешь, в то время как люди вокруг тебя болтают как ни в чем не бывало. Он смущенно улыбнулся Картеру и Сьюзен, когда парень наконец отошел. - Извините за это, - сказал он. - Неважно, - ответила Сьюзен. – Тебе должно быть приятно иногда поговорить на своем родном языке. Она внимательно следила за коротким разговором между Лукой и официантом и снова восхитилась тем, до чего легко Луке выражать свои мысли – выражать себя – на родном языке. Когда бы он ни говорил по-английски, в его голосе было какое-то напряжение, как будто ему всегда приходилось дважды подумать, чтобы найти правильные слова. Когда бы он ни переходил на свой родной язык, его голос, казалось, обретал ту эмоциональную окраску, которая отсутствовала, когда он говорил по-английски. Она отчетливо вспомнила тот случай, когда они узнали о смерти Марка – когда они собрались в каком-то гавайском баре. Лука поднял тост за Марка на хорватском. Тогда в этих неизвестных словах прозвучала теплота, которая каким-то образом успокоила и утешила Сьюзен, хотя она так никогда и не узнала, что они означали. - Есть тут что-нибудь, что ты порекомендуешь? – спросил Картер, который, нахмурившись, изучал меню, и Лука улыбнулся. Хотя Картер был космополитом до кончиков ногтей, хорватская еда оставалась для него всё-таки чересчур специфичной. - Так, дайте-ка мне взглянуть… Вы предпочтете говядину или рыбу? - Говядину! – хором воскликнули Сьюзен и Картер, и Лука не мог сдержать смешок. - Ну, в таком случае, у них есть… - и Лука принялся объяснять им меню. Закончив с главными блюдами, он перешел к разделу закусок, и когда он наконец поднял взгляд, то обнаружил, что Картер и Сьюзен уставились невидящими глазами в свои меню. - Ох, ну давайте, - запротестовал он. – Это не так уж и сложно. Они оба посмотрели на него, потом друг на друга. Сьюзен пожала плечами и вздохнула, отложив свое меню. - Я просто позволю тебе заказать для меня, Лука, - сказала она. - Присоединяюсь, - согласился Картер. Лука поднял брови, разыгрывая недоверие. - Правда? - Да, но тебе придется прикрыть нас на работе, если ты нас отравишь, - предупредила Сьюзен. - Вы готовы сделать заказ? – спросил официант. Мгновением позже Лука закончил с распоряжениями относительно их грядущего пира и доблестно отклонил угрозы Сьюзен и Картера заставить его признаться, что они будут есть. К счастью, официант вскоре вернулся с бутылкой вина и тремя бокалами, и это отвлекло их. - Итак… - начала Сьюзен. – Эбби снова застряла в операционной? Картер состроил гримасу отвращения. Практика в операционной давалась ей тяжело. Этот тип Эдсон был, судя по всему, хуже, чем Романо. Он не только наслаждался тем, что изводил и унижал студентов-медиков, особенно женщин, но еще и придерживался сильно преувеличенного мнения о себе самом. И у него даже не было оправданий Романо: он не был таким ошеломляюще великолепным хирургом, каким прежде был этот маленький тиран. - Ей пришлось следить за одним из ее предыдущих пациентов. Она будет на дежурстве всю ночь, - ответил Картер. - Да, если хочешь, чтобы распорядок дня у тебя был полностью нарушен, лучше всего стать студентом-медиком… - заметила Сьюзен. - Или врачом приемного… - вставил Лука. - О, не жалуйся. Ты по-прежнему находишь способы облегчать себе жизнь, - упрекнула его Сьюзен. Лука виновато усмехнулся, когда она приподняла брови. Сьюзен была права. Он только что перешел к полным сменам, и Романо пока не ставил его в ночь. Не то чтобы Лука возражал против ночной работы, он в любом случае никогда не спал помногу, но за прошедшие недели регулярный распорядок оказал на него успокаивающий эффект. Он начал спать по четыре или пять часов подряд, вместо своих обычных двух. - Хотя это ненадолго, - сказал Картер. – Романо разгадал твою последнюю интригу, дружище. - Какую еще интригу? – спросила Сьюзен, и Лука отпил вина из своего бокала, изображая невинность, пока Картер, поняв намек, рассказывал Сьюзен всю историю. - Помнишь тот случай аппендицита, который Эдсон исключил вчера, даже не взглянув на парня? Сьюзен кивнула. - Лука запросил Романо о ДОПОЛНИТЕЛЬНОМ мнении, не сказав ему, что Эдсон в приемном. Романо взял дело в свои руки, вызвал Кордей, отвез парня наверх и наткнулся на Эдсона, Кордей И САМОГО Онспо в операционной. Там такое началось… просто ад кромешный. Эдсон получил формальный выговор за то, что не выполняет свои обязанности дежурного хирурга. - Правда? Это было здорово, Лука! Я всегда знала, что мы можем тебе доверять! Лука кивнул, довольный коварной усмешкой Сьюзен. Всех троих изрядно раздражало то обращение, которое Эбби терпела от Эдсона, и они провели не один перерыв на ланч над чашками кофе, разрабатывая стратегию того, как унизить его и отомстить за Эбби. Им выпадало не слишком много шансов до этого случая. - Но Романо тоже получил формальный выговор за то, что поставил диагноз хирургическому больному. -Ой, - скривилась Сьюзен. Это, возможно, было теперь самым ранимым местом Романо – то, что ему больше не позволяли ставить никакие хирургические диагнозы, в то время как большую часть своей медицинской карьеры он проработал хирургом. - Так что мои повышенные способности к предвидению говорят мне, что на следующей неделе нам не придется работать в ночную смену, Сьюзен. Живаго об этом позаботится. - Ха, ха, - отозвался Лука без особого энтузиазма. Он всё еще был не в силах заставить Картера прекратить называть его Живаго. К счастью, Картер держал это прозвище при себе и употреблял его исключительно за пределами приемного. Луке не хотелось даже представлять, что бы сделал с этим извращенный ум Романо, если бы тот когда-нибудь узнал об этом прозвище. - Хотите вина? – спросил он, беря бутылку. - Да, - ответила Сьюзен, вставая. – Я схожу в дамскую комнату. Лука налил вина в бокал Картера, пока она уходила. Они подняли свои бокалы в молчаливом тосте. Затем дверь ресторана открылась, и Картер посмотрел туда. Вошли еще двое посетителей, мужчина и женщина лет тридцати пяти. Они громко поприветствовали официанта по-хорватски, пока расстегивали свои пальто. Официант улыбнулся им, а потом открыл дверь на кухню и окликнул кого-то. Пару минут спустя из кухни вышла пожилая женщина, вытирая руки о фартук, обошла вокруг стойки и обняла по очереди обоих посетителей. Она взяла у них пальто и помахала им в сторону ближайшего столика, оживленно разговаривая с ними. Картер снова взглянул на Луку – и был ошарашен. Лука неподвижно уставился на скатерть, стискивая в руке свой бокал. Костяшки его пальцев побелели, а лицо было только что не искажено от боли. - Лука… - позвал его Картер. Он не получил никакого ответа. Он потянулся через стол и положил ладонь на предплечье Луки. - Эй, Лука. Через секунду Лука посмотрел на него. Казалось, что он делает усилие, чтобы сосредоточиться. - М-м? - Что-то не так? Лука покачал головой. Он сглотнул и выдавил слабую улыбку. - Нет… Это просто… - он как будто был неспособен продолжать. Он закрыл глаза и опустил голову, точно старался избежать взглядов всех остальных людей в ресторане. - Что-то, связанное с этой парой? Лука облизал губы, но не смог говорить. Он едва заметно кивнул. - Что-то, связанное с войной? Лука снова кивнул, ухватившись за возможность, которую Картер, сам того не желая, предоставил ему, чтобы увести разговор от истинного источника его потрясения. Картер молчал. Это был его способ проявлять понимание и сочувствие ко всему тому, что Лука вынес за время войны, и Лука был благодарен за эту короткую передышку. Он не доверял сейчас себе – тому, что сможет произнести что-либо связное, а уж тем более отвечать на какие-то вопросы. О, господи. Правильно ли он расслышал? Не обманывает ли его слух? Нет, он определенно разобрал всю беседу между хозяйкой ресторана и этими новыми посетителями. Часть ее продолжала проигрываться у него в голове: - А теперь скажи-ка мне, Мария, как поживает твоя канадка? – спросил мужчина. - Она не МОЯ канадка, Матей. - Ну-ну, как же. Ты уже только что не удочерила ее. Как ее успехи в хорватском за последнее время – она много выучила? - Разумеется, да. Она смышленая девочка. - Никаких шансов наткнуться на нее сегодня вечером? - А ты бы с радостью, верно? – спросил его жена, подтолкнув его локтем. - К сожалению, нет, Матей. У нее на этой неделе сплошь ночные смены. Лука почувствовал себя так, точно падает в пропасть. В животе что-то перевернулось, и он внезапно похолодел как лед. Липкий пот покрыл его лоб и ладони. Канадка? Канадка, которая говорит по-хорватски и работает в ночную смену в Чикаго? Не сходит ли он с ума? Ох, господи. Это было что-то, чего он никогда не испытывал раньше; никаких ночных кошмаров, никакого переживания заново прошлого опыта, но все жуткие признаки приступа посттравматического стресса налицо. Он внезапно осознал, что перестал дышать, и словно откуда-то издалека до него донесся встревоженный голос Сьюзен. - Лука? Ты не хочешь, чтобы мы ушли отсюда? Он поднял взгляд и встретился с обеспокоенными лицами Картера и Сьюзен. Они смотрели на него широко раскрытыми глазами. Как долго он был в шоке? Он не заметил, как Сьюзен вернулась из дамской комнаты. Он перепугал их до смерти. Он должен взять себя в руки, и побыстрее. Он сделал глубокий вдох и проглотил ком в горле. Он потряс головой. - Нет, нет… - возразил он едва слышно. – Я думаю… Я пойду помою руки. Он встал и слепо прошел, шатаясь, в уборную. Так он выиграет пару минут, и, хотелось бы надеяться, ему этого хватит, чтобы справиться с собой. Он умылся холодной водой и крепко ухватился за края раковины, пытаясь выровнять дыхание и находя некоторую поддержку в этой гладкой и твердой поверхности. Потом он вытер лицо и посмотрел на свое отражение в зеркале. Человек, который уставился на него оттуда, был болезненно бледен. Неудивительно, что Сьюзен и Картер заволновались. Давай, Ковач. Соберись, упрекнул он себя. Неверной рукой он взялся за дверную ручку и вернулся в ресторан. Когда он снова подошел к столу, закуски уже подали. Он обрадовался еде как способу отвлечься. После того, как он объяснил Картеру и Сьюзен, что у них на тарелках, он атаковал свою собственную порцию с фальшивым аппетитом. Парой глотков еды и вина позже он действительно почувствовал себя лучше, и ему даже удалось начать разговор на новую тему, о каком-то ресторане суши, который недавно обнаружил Картер. Лука небрежно заметил, что им стоило бы сводить туда Сьюзен, прекрасно зная, что она ненавидит сырую рыбу. Она скорчила гримасу и надулась, и Лука улыбнулся, достигнув желаемого эффекта. Он невольно вздохнул. Хорошо. Это убедит их, что с ним всё в порядке. Они продолжат свое празднование. Он справится со своими личными демонами позднее и в одиночестве. Однако его надежды избежать объяснения того, что так потрясло и расстроило его, были опровергнуты в конце трапезы. Когда они пили кофе, заедая его необычайно сладким десертом, Сьюзен внезапно заговорила о случившемся. - Что там было раньше, с этой парой, Лука? О чем они беседовали? Лука вскинул на нее глаза, стараясь не уронить ложку с десертом. Она никогда раньше не говорила с такой прямотой и откровенностью ни о чем, связанном с его прошлым. Потом он снова опустил взгляд на стол и нарочито медленно зачерпнул немного десерта, отчаянно ища подходящий ответ. Он не нашел такового, поэтому сунул ложку в рот. Он так же медленно жевал, всё еще не отрывая взгляда от стоящей перед ним тарелки. Наконец он проглотил то, что было во рту. - Послушай, Сьюзен… Я не хочу об этом говорить… Он поднял глаза, встретился с их внимательными взглядами, и умолк. То, что он увидел в глазах Картера и Сьюзен, потрясло его так, что он застыл. Там не было никакой жалости, никакого извращенного, зачарованного любопытства. То, что он увидел, было тревогой за него, заботой и тем видом беспокойства, который он видел раньше только в глазах таты. Они действительно хотели понять. - Ничего, всё в порядке… - прошептала Сьюзен, немедленно устыдившись своего вопроса, и Лука ощутил, как та ледяная стена, которая, как он часто чувствовал, отделяла его от всех и каждого в Америке, и которая на мгновение растаяла под пристальными взглядами Картера и Сьюзен, начинает расти снова. Действительно ли он хочет удерживать их на расстоянии? Внезапно он принял решение. - Нет… всё в порядке, - возразил он. – Я имею в виду, спасибо, что ты спросила… Стена становилась толще, и Лука стал бороться со своим отсутствием умения выразить себя. - Я имею в виду… э… - Он остановился снова, не зная, что сказать такого, что не выглядело бы ничего не значащей любезностью. - Это не имело никакого отношения к войне, - неожиданно признался он. Потом он покраснел. Картер и Сьюзен теперь смотрели на него, раскрыв рот. - Но, м-м… я бы предпочел не говорить об этом прямо сейчас. Я… я расскажу вам позже, ладно? Когда я сумею всё это выяснить… понять. Теперь у него горели щеки. Он спросил себя, не звучат ли его слова так, словно он сошел с ума. Он снова уставился на крошки, рассыпанные по скатерти, и ждал, не смея поднять глаз. Он услышал, как Сьюзен неловко хихикнула. - Кажется, я ухитрилась просто капитально всё испортить… Ни один из вас, ребята, не собирается сказать что-нибудь и спасти даму в беде? Лука бросил на них косой взгляд, слов у него не было. Картер прокашлялся. - Как насчет того, чтобы поиграть в дартс? «Бык и дракон» тут неподалеку… Я должен уравнять с тобой счет, Лука. Лука улыбнулся с облегчением. За неделю до этого они с Чаком обставили Картера и Сьюзен, играя в дартс. - Я так и знала, что ты что-нибудь да придумаешь! – воскликнула Сьюзен, потрепав Картера по руке. - Я оплачу счет, - сказал Лука, поднимаясь из-за стола с улыбкой на лице.
Инна ЛМ: * * * * Лука допил последние остатки своего холодного кофе и бросил еще один взгляд на дверь ресторана. Он посмотрел на свои часы. Девять тридцать. Он просидел здесь уже больше четырех часов и выпил пять чашек кофе. Он потер ладонью глаза, закрыл книгу – он притворялся, что читает ее – и встал. Заплатив, он вышел из кофейни и, взглянув в самый последний раз на дверь маленького ресторанчика, пустился в путь к станции метро. Его смена начиналась через полчаса. Он ходил в эту кофейню вот уже три дня. Он появлялся к пяти или половине шестого, садился на одном и то же месте, лицом к двери ресторана на другой стороне улицы, заказывал чашку кофе и кусок пирога и вынимал из кармана книгу. Обычно пирог оставался на столе практически нетронутым; книга оставалась раскрытой часами на одной и той же странице. Его глаза беспрестанно перебегали на дверь того ресторана, его разум вновь и вновь возвращался к тому проклятому обрывку разговора, который он нечаянно подслушал больше недели назад. Он понимал, что это глупо – вот так следить за рестораном, чтобы увидеть, появится ли она там, но не знал, что еще сделать. Он старался отогнать безумную мысль, что женщиной, которую обсуждали те люди, была Джиллиан. Если бы она решила остаться в Чикаго, то сказала бы ему об этом. По крайней мере, она сказала бы Картеру, не так ли? Кроме того, у нее не было никаких оснований захотеть переехать сюда. У нее была работа и жизнь в Монреале, верно? Никто не меняет страну так просто, как меняют одежду; Лука знал это слишком хорошо. Для того, чтобы эмигрировать, у человека должны быть веские причины. А какими они могли бы быть у Джиллиан? У нее не было никаких знакомых в Чикаго, помимо Картера и него. Работа медсестры оплачивалась в Штатах не лучше, чем в Канаде. Она ни от чего не убегала. Или убегала? От чего она могла бы бежать? И почему именно сейчас? И почему из всех мест на свете она выбрала для этого именно Чикаго? После того, как в течение пары дней он сводил себя с ума подобными вопросами, Лука решил позабыть обо всей этой истории и вернуться к своей собственной жизни. Он много работал в Окружной, много занимался физиотерапией, начал ходить в долгие прогулки. Он бывал в кино каждый раз, когда у него появлялась возможность, отправлялся куда-нибудь с Картером, и Эбби, и Сьюзен, пригласил профессора Перкинса на чашку кофе, купил пару новых романов. Он старался отправляться в постель физически и морально вымотанным, но неважно, что он делал – он всё равно не мог сосредоточиться и не мог спать. Книги оставались лежать непрочитанными на тумбочке; он часто не мог уследить за сюжетом тех фильмов, которые смотрел, и его ум нередко блуждал где-то во время разговоров. К счастью, ему по-прежнему удавалось не отвлекаться от своей работы, главным образом из-за того, что он до ужаса боялся совершить какую-нибудь ошибку, но это отсутствие концентрации достигло такой высокой степени, что все вокруг него это заметили. Он слышал подозрительные и тактичные вопросы от Картера, бесцеремонные и прямые от Сьюзен, сдержанные от Эбби. Он встречал внимательные и озабоченные взгляды профессора Перкинса. Черт, даже сам Романо однажды спросил, как у него дела. И именно в тот день Лука решил забыть о том, чтобы забыть, и вместо этого попытаться выяснить, о ком же говорили те люди в ресторане. И вот так он начал наблюдать за рестораном, в надежде, что когда-нибудь, в один прекрасный день, она может там появиться. Вскоре он признался самому себе, что избранный им способ установить, была ли женщина, о которой говорили те люди, Джиллиан, в высшей степени глупый. Ему было до ужаса не по себе в этой кофейне. Официантки следили за ним подозрительным взглядом. Время ползло со скоростью улитки. Но он, честно говоря, не знал, что еще предпринять. Он подумывал о том, чтобы перейти улицу и спросить ту пожилую даму о ее разговоре на прошлой неделе, но вскоре признался самому себе, что это был бы несуразный вопрос. И он, безусловно, вполне мог обойтись без новых неловких бесед вроде тех, которые он вел по телефону, когда пытался определить местонахождение Джиллиан. Поэтому он решил оставаться в кофейне и продолжать свои ежедневные бдения. Каждые пять минут он молился, чтобы хозяин ресторана не вышел оттуда, не пересек улицу и не пригрозил вышибить из него дух, если он не прекратит шпионить за его заведением. Лука вошел в поезд, сел и сделал глубокий вдох. Впереди у него была долгая смена, а он был измучен. Он не бывал таким усталым перед работой с тех самых дней, когда рассчитывал с помощью водки и случайных связей заполнить бессодержательную череду дней и ночей, перед тем как отправился в Конго. За прошедшие несколько недель благодаря чтению но, более всего, благодаря развивающейся дружбе, которую он установил с Картером и Сьюзен, он стал думать, что преодолел бессмысленность своей жизни; но теперь он как будто снова погружался в пустоту. Он чувствовал себя так, словно опять очутился на первом уровне, там, откуда начинал, слишком утомившийся и слишком обескураженный неудачей, чтобы продолжать игру. Он гадал, не следует ли ему испробовать что-то еще. Поговорить с кем-нибудь. Поговорить с Картером, может быть, со Сьюзен. Но что он им скажет? Что он зациклился на одном странном разговоре, который по случайности услышал неделю назад, и что это наваждение снова ввергло его в депрессию? Что он не может забыть об этих словах и, в то же время, слишком боится обнаружить, относились ли они к женщине, которую он едва начал узнавать? Это же нелепость, противоречащая здравому смыслу. Он на мгновение зарылся лицом в ладони. Когда он снова поднял голову, поезд подъезжал к его остановке. Он встал, опираясь на трость и схватившись за поручень над головой для дополнительной устойчивости, и пошел к дверям. Что бы он ни делал с самим собой, он должен пока что отогнать эти мысли. У него есть работа, которую нужно выполнять, напомнил он себе, спускаясь по лестнице на улицу. * * * * - Ну, вот и он, Ивлин, - сказала Мэгги, подходя к стойке. Ивлин подняла глаза и посмотрела в большое окно кофейни. Высокий темноволосый парень, приходивший сюда и в предыдущие вечера, шел по улице, направляясь к двери их кофейни. Она неприкрыто уставилась на него, и ей показалось, что она увидела, как он слегка покраснел, когда искоса взглянул на нее. Тем не менее он вошел, ни с того ни с сего ненадолго остановился, а потом прохромал к столику, который сделал своим обычным местом за последние несколько дней. Ивлин оглянулась на Мэгги с непроизнесенным вопросом в глазах. - Сейчас твоя очередь, - сказала Мэгги, вручая ей кофейник. Ивлин взяла его и повернулась, чтобы достать кружку с полки, состроив гримасу отвращения. Им обеим не нравился этот парень, ни капельки. За последнюю неделю он приходил к ним в кофейню каждый вечер и просто сидел тут, пожирая глазами дверь того ресторана на другой стороне улицы. Несмотря на его приятную внешность и элегантную одежду (его волосы были аккуратно подстрижены, и он всегда был чисто выбрит; всегда носил костюм с галстуком, а ботинки у него были начищены до блеска), в нем было что-то, вызывающее подозрение – в том, как он прикидывался, что читает, но вместо этого бросал косые взгляды на улицу, в его неуверенных жестах, бледной коже и темных тенях под глазами. Он как будто старался что-то скрыть. И его сильный акцент никоим образом не помогал развеять то сомнительное и не внушающее доверия впечатление, которое он производил. Мэгги и Ивлин подумывали о том, чтобы попросить его уйти, но немного побаивались это сделать. Что, если он впадет в ярость от такой просьбы? Он был гораздо выше, чем они, и казался немного опасным. И они не могли ни за что ни про что взять и вызвать полицию. Каким бы подозрительным ни было его поведение, он держал всё при себе и не беспокоил никого из посетителей. Они думали и том, чтобы предупредить владельца того ресторана, но потом решили, что это, в конце концов, не их дело. Что, если этот иностранец – член какой-нибудь мафии и хочет свести счеты с теми иностранцами на другой стороне улицы? Что, если он обнаружит, что они предупредили владельца ресторана, и решит как-то отомстить им? Они не хотели ввязываться в неприятности, это было ну совершенно ни к чему. Так что они просто старались дать ему понять, и как можно яснее, что он им не нравится и они предпочли бы не видеть его в своей кофейне. Однако они не добились ни малейшего успеха. Хотя он, казалось, чувствовал себя достаточно неудобно под их пристальными неприязненными взглядами, но, тем не менее, продолжал приходить каждый день и оставался на своем самочинно занятом месте долгие часы, выпивая бесчисленные чашки кофе. Ивлин отнесла кружку на его столик и поставила ее на твердую поверхность столешницы, с немного большей силой, чем это было необходимо. Человек так и подскочил от громкого стука и посмотрел на нее удивленно и слегка испуганно. - Кофе, как обычно? – спросила Ивлин. - Да, спасибо, - прошептал он. - Ладно, - ответила она, наливая ему кофе. – Что-нибудь возьмете к нему? - Порцию яблочного пирога, пожалуйста. - У нас нет яблочного пирога. Он вздохнул. - Хорошо… тогда пекановый. Она покачала головой – безжалостно, но с долей подозрительности. Что, если он рассердится? Или, может, вместо этого он поймет намек и уйдет? Он не сделал ни того, ни другого. Он терпеливо перевел дыхание и с безупречной вежливостью спросил: - У вас есть какой-нибудь пирог? - По-моему, остался сырный. - Хорошо, я возьму сырный. Она кивнула и удалилась, раздраженная тем, что до него не дошло. У этого парня, по-видимому, была очень толстая шкура, и тонкие намеки на него не действовали. Минутой позже она вернулась и бухнула на стол тарелку с куском сырного пирога. Она заметила, как он вздрогнул и поморщился от шума, но не отвел глаз от книги, лежавшей перед ним. Она беззвучно и грациозно повернулась и ушла к стойке. Время от времени Ивлин посматривала на него краем глаза, пока обслуживала другие столики. Как всегда, он в основном занимался тем, что глядел на фасад ресторана, только изредка бросая случайные взгляды в книгу перед собой. Казалось, ему не было дела до того, как много времени ей потребовалось, чтобы вновь наполнить его чашку – существенно больше, чем для обслуживания остальных посетителей. Она наливала ему новую порцию кофе уже в четвертый раз, когда внезапно заметила, что он напрягся. Она посмотрела на него. Его лицо стало еще бледнее, если это было вообще возможно, и он не сводил глаз с другой стороны улицы. Она проследила за его взглядом, но увидела только медленно закрывающуюся дверь ресторана. Должно быть, кто-то вошел туда. Она услышала, как он кашлянул, и посмотрела на кофейник. Кофе вот-вот перельется через край. Быстрым движением она выровняла кофейник и, даже не снизойдя до того, чтобы еще раз посмотреть на этого человека, вернулась за стойку. Однако, оказавшись там, она оглянулась. - Ты это видела? – спросила она Мэгги. - Что видела? - Его, - ответила Ивлин, указывая на него кивком. Мэгги взглянула на него. Человек по-прежнему пристально смотрел через улицу, белый как простыня. Он даже уже не пытался скрыть своего интереса к тому ресторану. - Что он увидел? Ивлин передернула плечами. - Я не знаю… Может, нам следует позвонить по «девять-один-один»? - И что мы им скажем? Что у нас тут какой-то иностранец глазеет через улицу? - Ну, нет… но… - Давай просто подождем и посмотрим, что будет, Иви… подождем и посмотрим… - повторила Мэгги, стараясь говорить уверенно. Примерно часом позже их ожидание принесло плоды. Парень неожиданно встал, положил на столик несколько банкнот, надел пальто и подобрал книгу так быстро, как только мог. Он поспешил вон из кофейни без единого слова. Мэгги и Ивлин посмотрели через улицу и увидели маленькую женщину, удалявшуюся по тротуару. За один короткий миг этот человек пересек улицу и приблизился к ней, что было просто поразительно, учитывая то, как сильно он хромал. Он окликнул ее, и она обернулась. Выражение страха прошло по ее лицу, и ее глаза расширились. - Ну вот что, - сказала Мэгги, беря телефон. – Я вызываю полицию. Сердце Луки пропустило удар, когда он увидел, как она входит в ресторан. О господи. Это была она. Это БЫЛА она. Не мог же он так обмануться… или галлюцинировать… И что теперь? Что он будет делать? Он с трудом сглотнул, стараясь мыслить трезво. Сосредоточься, Ковач. Следует ли ему пойти за ней? Нет, решил он минутой позже. Она явно дружила с хозяевами ресторана. Что бы ни произошло между ними, Лука не хотел, чтобы у их первой беседы были свидетели. Он прекрасно знал о своей неуклюжести со словами, и ему совсем не хотелось еще и беспокоиться насчет того, что другие люди подслушают их с Джиллиан. Он подумал было о том, чтобы написать ей записку и попросить кого-нибудь отнести ее Джиллиан в ресторан, прежде чем засмеялся над самим собой от такой мысли. Кто сможет отнести ее? Безусловно, не одна из здешних официанток, которые, вне всякого сомнения, думали о нем не очень-то хорошо. И что бы он написал? Привет, я тут как раз пил кофе на другой стороне улицы, когда случайно увидел, как ты вошла? Смех, да и только. Нет, он лучше подождет, пока она выйдет из ресторана, и тогда он сможет дойти вместе с ней до метро. Но что он скажет ей? Господи Иисусе. Он вздохнул. Ну ладно, будем двигаться постепенно, шаг за шагом. Сначала наберусь достаточно храбрости, чтобы подойти к ней. Потом решу, что сказать. В любом случае она будет ужинать в этом ресторане. У него масса времени, чтобы что-нибудь придумать. Часом позже он гадал, покинет ли она ресторан, прежде чем ему придется отправиться обратно в Окружную на свою смену – и тут он увидел, как она появилась в дверях. Он встал, как от толчка, и пошел к выходу. Он пересек улицу, не глядя по сторонам, проклиная свою хромоту и жалея, что не может идти быстрее. В отчаянии, боясь, что она завернет за угол и исчезнет, он позвал ее по имени и, точно в замедленном кадре, увидел, как она вздрогнула и повернулась к нему лицом. Минуту спустя он уже стоял рядом с ней, так близко, что их тела почти соприкасались. Лука смотрел на нее во все глаза, едва смея поверить, что это она стоит перед ним. Он смотрел на нее, изо всех сил стараясь не моргнуть, страшась того, что она исчезнет в ту же секунду, едва он закроет глаза. - Э… - промямлил он, запинаясь. – Привет, Джиллиан… - Он говорил как полный идиот. Неужели целого часа недостаточно для репетиции? Он мысленно обругал себя. - Господи, Лука! Ты меня напугал! – воскликнула Джиллиан, а потом она улыбнулась и прикрыла рот рукой. Она зарделась, и Лука не мог не заметить, какая она красивая. Он прямо посмотрел на нее, но, едва увидев, что румянец у нее на щеках делается всё ярче, он опустил взгляд. - Я… э… - Он полностью забыл ту речь, которую тщательно подготовил в кофейне, в мозгу словно образовался огромный провал. Сосредоточься, Ковач, сосредоточься. Скажи ей. - Я очень… очень счастлив видеть тебя снова, - порывисто произнес он на одном дыхании, уставившись себе под ноги. Затем он набрался достаточно смелости, чтобы искоса взглянуть на ее лицо. Она казалась потрясенной до шока. О боже. Он всё провалил. - Правда? – спросила Джиллиан, и мысленно ударила себя по лбу. Как это у нее получается говорить так по-идиотски? Лука пристально посмотрел ей в глаза и улыбнулся. Улыбка была широкой и освещала всё его лицо. - Да. Я счастлив, что нашел тебя. Джиллиан больше не могла выносить его неотрывного внимательного взгляда. Она опустила глаза и сжала одну руку другой, сцепив пальцы. - О, Лука, мне очень жаль. Я… А потом она поняла, что он только что сказал. Она наморщила лоб. - Ты меня искал? Он прокашлялся и посмотрел в сторону. - Ну… да, что-то в этом роде… Я пытался позвонить тебе домой. – Он вытер глаза ладонью, нервным жестом. – Еще я пытался позвонить твоей матери. - О господи, - Джиллиан поднесла руку ко рту. – Ты позвонил на Рождество! Он кивнул. - Ох, Лука. Извини, мне так жаль. Она страшно разозлилась на меня, за то, что я переехала из Монреаля… Она сказала, что кто-то звонил мне, но всё еще была слишком сердита, чтобы рассказать мне, кто это был. Она тебе не нагрубила, нет? Лука нервно усмехнулся. - Ну, вообще-то нет… Не совсем, – он посмотрел на нее и снова отвел глаза. - Как у тебя дела? – Ну хватит, Ковач, подумал он. Ты что, не мог найти более банального общего места? - У меня всё отлично… - Она поколебалась. Она испытывала всё большее и большее замешательство от происходящего. Как, интересно, она сможет объяснить ему, что живет в Чикаго уже несколько месяцев и ни разу не попробовала связаться ним? Как убедить его, что это не из-за того, что она не заинтересована в том, чтобы увидеть его, поговорить с ним? Простого способа объяснить это не существовало. - Послушай, почему бы нам… Внезапно около них остановилась патрульная машина, громко завизжав шинами. Из нее выскочил полицейский. - Не двигаться! – крикнул он, вытаскивая пистолет и прицеливаясь в Луку. Глаза Луки расширились от шока. Рефлекторно он тут же уронил свою трость и поднял руки за голову. Ни о чем не спрашивая, полицейский схватил его за воротник пальто и толкнул к машине. - Расставить ноги! Руки держать так, чтобы я их видел! Другой офицер вышел из машины и тоже направил свой пистолет на Луку. Только тогда Джиллиан отреагировала. - Какого черта вы делаете? Оставьте его в покое! – закричала она. - Что? – спросил офицер, и Джиллиан захотелось ударить его по лицу. - Он мой друг! Оставьте его в покое! Офицер обернулся и уставился на нее. - Мы получили сигнал о нападении на этой улице. Он как-то приставал к вам, мисс? - Нет, конечно, нет! Джиллиан поймала офицера за руку и оттолкнула в приступе ярости. Она бросилась к Луке, который стоял у полицейской машины, тяжело привалившись к ней и трясясь как сумасшедший. Господи. Ей не хотелось даже думать о том, какого рода воспоминания он должен заново переживать, когда его держат на прицеле. - Лука… - мягко позвала она его. – Лука, с тобой всё в порядке? Лука медленно открыл глаза и встретился с ней взглядом. Полицейский, стоявший перед ним, опустил оружие и настороженно смотрел на него. Лука заметил ладонь Джиллиан у себя на руке и взглянул на нее. Он сумел выжать неуверенную улыбку и постарался дышать нормально. Он был в ужасе. - Да… - пробормотал он. Рука Джиллиан нежно и бережно заставила его повернуться и помогла ему опереться на машину. Офицер, который первым прицелился в него, протянул ему его трость. Лука взял ее и выпрямился на дрожащих ногах. - Мне правда очень жаль, сэр. Мы получили вызов, а вы подошли под описание. - Всё в порядке, - ответил Лука. Он хотел оставить всё это позади как можно скорее. - Нет, не всё в порядке, - возмутилась Джиллиан. – Вы сначала должны были проверить! Вы не можете просто ездить повсюду, целясь в людей из ваших пистолетов! - Простите, мисс, - извинился офицер. – Но в некоторых случаях, если мы не будем действовать быстро… - Это не оправдание! - заорала Джиллиан. Вокруг них уже собиралась маленькая толпа, и Лука внезапно ощутил себя очень неловко. - Всё нормально, Джиллиан. Давай покончим с этим. - Нет, Лука, мы не можем… - Неожиданно его рука легла на ее предплечье, и она заметила, что его всё еще колотит. - Пожалуйста, - прошептал он. Она не могла понять, почему он хочет оставить это вот так. Им следует подать официальную жалобу на этих варваров, чтобы они поняли, что не могут за здорово живешь раскатывать по городу, угрожая тем гражданам, которых им полагается защищать, но умоляющий взгляд Луки почему-то заставил ее сдаться и отступить. - О’кей, - сказала она. - Нам действительно очень жаль, сэр. Мисс, - проговорил офицер, залезая назад в свою машину. Небольшая толпа, которая успела сгрудиться вокруг них, постепенно начала таять, и Лука попытался сделать несколько шагов. Ему пришлось тяжело опереться на трость. Джиллиан обвила его рукой за талию и поддерживала его, пока они шли. - Господи, ну и налет, - пробормотала она. Лука тихо и нерешительно рассмеялся. Она посмотрела вверх, на его лицо. Он по-прежнему был смертельно бледен, но каким-то образом уже не казался таким больным, как до этого. По крайней мере, он уже не выглядел так, словно готов потерять сознание. - Послушай, Лука, я тут как раз собиралась пригласить тебя на чашку кофе… Ты как, всё еще в настроении? Он посмотрел вниз, на нее, и просиял полной улыбкой. Сердце Джиллиан накрыла теплая волна. Она не видела, чтобы он так улыбался, с тех пор, как… С тех пор, как они танцевали вместе в Конго. - С радостью, - ответил он, и медленно, нерешительно, молясь, чтобы она не отодвинулась, положил свободную руку ей на плечи. Вместе они прошли по улице и исчезли за углом. THE END Дополнительные замечания от переводчика Чисто субъективные причины, по которым я выбрала для перевода этот фанф 1. Он является альтернативным продолжением событий, которые очень хочется продолжить приблизительно так. 2. Это не Карби и не Луби (хотя я ничего не имею против самой Эбби). 3. Дружба Картера и Луки, которую мне всегда приятно видеть, особенно потому, что я одинаково люблю их обоих, а в самом сериале ее слишком мало. 4. Отец Луки. Тата. Хороший и умный человек. 5. Романо. В своем репертуаре, но проявляющий безусловные способности к сочувствию и пониманию... и даже к благодарности. 6. Литература. То внимание, которое уделяется ей в этом фанфе, важность места и роли, отведенных ей. Начитанный Лука. Беседы чуть ли не всех действующих лиц о книгах. Психотерапия с помощью книг. Загадочные посылки с книгами. И венец всему – лекция Луки для студентов-филологов о болезнях и травмах в литературе XIX века. Как бы я хотела на ней поприсутствовать (и задать вопросы, разумеется)… 7. Кино. С удовольствием обсудила бы с Лукой экранизацию «Соляриса» и сам роман, если он его читал. 8. Живопись. Не могла не найти через всё тот же Интернет (в Google, раздел «Картинки») репродукции картин Эдварда Хоппера, о котором узнала благодаря этой повести. Правда, по их описаниям я ожидала, что они будут несколько иными – менее яркими по колориту и более выразительными, более насыщенными тем одиночеством и самоуглубленностью, которые видят в них Джиллиан и Петар… 9. Стиль, сочетающий драматичность и остроумие в самой привлекательной для меня пропорции. 10. Хороший конец. Все живы и почти здоровы. У всех всё налаживается. Замечательно! 11. И, наконец, last but not least (последнее по порядку, но не по значимости) – одеяло, которое Джиллиан купила для Луки в Брюсселе. Обожаю астрономические рисунки и узоры. Не говоря уже о том, как великолепно смотрелся бы Лука на его фоне… Благодарю читателей за внимание
Lubasha Visnjic: Инна О ,большое спасибо)) Начала читать))) Эх ,жалко, что Джиллиан в сериале мимо прошла(((
Starley: Инна, спасибо за фанфик! Большое спасибо
Darianna: А у меня так руки и не доходят, блин! Сижу, обложившись тетрадками, и читаю ученический бред!
Tigerlein: С удовольствием прочитала, отлично написано и переведено!
Инна ЛМ: "Шекспиру славы он прибавил, Но и себя не позабыл." Из дружеской эпиграммы на С. Маршака (бывшего не только поэтом, но и отличным переводчиком).
Tigerlein: Нет, правда сделать граммотный и соответствующий настроению перевод всегда не просто, на мой взгляд если читаешь перевод и в голове не крутится мысль о том что это перевод - это говорит об успехе переводчика ой как длинно получилось...
Машуля: Tigerlein пишет: Нет, правда сделать граммотный и соответствующий настроению перевод всегда не просто, на мой взгляд если читаешь перевод и в голове не крутится мысль о том что это перевод - это говорит об успехе переводчика Подписываюсь! Инна, Вы молодец!
Инна ЛМ: Ой... совсем захвалили со всех сторон... Спасибо! Рада стараться! Буду продолжать в том же духе... Такой технический вопрос (хотя, конечно, задавать его следовало гораздо раньше - но лучше поздно, чем никогда; на случай, если переведу еще что-нибудь): достаточно ли удобно вам читать текст через один интервал? Может, мне лучше делать полтора? При наборе в Word один интервал смотрится нормально, но со здешним шрифтом получается как-то "тесновато", слишком маленькое расстояние между строчками. Если неудобно читать, то я увеличу интервал...
Машуля: Инна ЛМ пишет: Если неудобно читать, то я увеличу интервал... Мне кажется, все в порядке. Мы привыкли. И тут главное, не КАК читать, а ЧТО читать)) Спасибо за то, что дали возможность прочитать такую замечательную историю
Lubasha Visnjic: Инна ЛМ пишет: достаточно ли удобно вам читать текст через один интервал? вполне. А на сайте как? Это уже меня волнует вопрос.
Гость И: Это не гость, а я - Инна ЛМ, с чужого компьютера. Сообщаю на всякий случай всем своим корреспондентам, что у меня вчера сдох домашний компьютер, так что я минимум на неделю исчезаю - и работа над переводом, соответственно, тоже застопоривается. Будем ремонтировать...
Машуля: Lubasha Visnjic пишет: А на сайте как? На сайте - всё прекрасно читается! Ты умничка))) Гость И пишет: что у меня вчера сдох домашний компьютер Сочувствую! Чини скорее! Понимаю, как это выбивает из колее. У самой недавно была похожая фигня. А информация, надеюсь, сохранилась вся?
Lubasha Visnjic: Инна ЛМ Ох. токо щас пережила ...сижу переношу инфу на комп снова.
полная версия страницы