Форум » » Переведенные фанфики от Инны ЛМ - 3: по событиям серии "Hindsight" (9 сезон) » Ответить
Переведенные фанфики от Инны ЛМ - 3: по событиям серии "Hindsight" (9 сезон)
Инна ЛМ: Несколько рассказов, имеющих отношение к одной из моих самых любимых серий
Ответов - 11
Инна ЛМ: Жалоба (Lament; автор – VjeraNadaLjubav; оригинал – на fanfiction.net) Перевод – Инна ЛМ Время действия – 10 серия 9 сезона «Взгляд в прошлое» (“Hindsight”) Я пьян, так пьян, что даже я сам знаю, что вот-вот упаду или выставлю себя полным дураком. Эрин наконец-то обнаруживает ключи от моей квартиры в одном из моих карманов и открывает дверь, пока я стою, прислонившись к стене, все мои силы сосредоточены на том, чтобы не уронить пальто. Как это я пал настолько низко? Я никогда сознательно не напивался просто для того, чтобы утопить свои печали, но, думаю, всё когда-нибудь бывает в первый раз. Я проявляю классические признаки зависимости – потребность, неспособность остановиться в своей тяге к тому, что мне нужно, готовность пожертвовать всем ради этого, несмотря на знание, что это плохо для меня. Зависимостью Эбби был алкоголь, Картера – обезболивающие, а моей – женщины. Мне плохо от них, я ненавижу себя после того, как пересплю с ними, однако я продолжаю в том же духе, причиняя боль им и самому себе. После моих злополучных кратковременных романов с Чуни, Кэти и Хизер я переключился на высококлассных «дам сопровождения» – они немало стоят, но с ними безопасно, и единственный, кто испытывает боль, это я. Открыв дверь, Эрин мягко направляет меня в квартиру, и я, спотыкаясь, вваливаюсь внутрь, чувствуя себя неловким и неуклюжим, и швыряю пальто куда-то в направлении дивана. Я либо рухну на пол и меня вырвет сейчас, либо как-нибудь доберусь до кровати, и меня вырвет там. Мои колени словно сделаны из желе, а пиво и прочие спиртные напитки, которые я выпил на вечеринке, соединились у меня в животе во что-то, смахивающее на серную кислоту. Мне досталось немало алкоголя за мою жизнь. Я бывал в местах, где пил водку из стаканов размером с небольшое ведерко. И, однако, вот он я, опьяневший от дешевого американского пива и виски не дороже десяти долларов за бутылку, испытывающий тошноту и желающий в первую очередь, чтобы я вообще не ходил на эту вечеринку. Когда я пьян, мои мысли становятся слишком претенциозными и мелодраматичными, и я думаю о вещах, на которые благополучно не обращаю внимания, когда я трезв. - Где спальня? – спрашивает Эрин, и я чувствую необходимость поддержать свой фальшивый образ, эту обманчивую видимость. На работе считают, что я пересплю с чем угодно, лишь бы оно было женского пола. Может быть, мне следует еще раз доказать, что они правы. Я же сексуальный красавчик с Балкан, а вы знаете, что говорят о мужчинах из Южной Европы – пылкие любовники, роскошные тела, и так далее и тому подобное… Пусть мне будет позволено немного побыть таким шаблоном. Почему я должен быть один в своей квартире, забытый всеми, если я могу притвориться, что меня любят? Сплетники на работе не знают, что я потерял невинность в брачную ночь и оставался верен моей жене много лет после ее смерти, и даже если бы они и узнали это, им не было бы до этого никакого дела. Верность и любовь больше ничего не значат. От тебя ожидают, что ты будешь спать с кем попало, иметь много партнеров, о моногамии думают как о чем-то странном, а воздержание – это ужасное слово. Секс, наркотики, рок-н-ролл – сенсуализм забавен, он хорошо продается, он дает пищу светской хронике, это прекрасная тема для разговоров. В любом случае, я должен вернуться к тому, с чего начал: разыгрывать не отвечающего за свои поступки пьяного дурака, прежде чем доведу себя своими размышлениями до депрессии. Я по-идиотски смеюсь и стараюсь выглядеть обольстительно, но терплю полную неудачу, поскольку у меня кружится голова и мне надо сесть. Я достаю свой пейджер и бумажник из заднего кармана джинсов и бросаю их на стол. - Не торопись. Давай сначала поболтаем о каких-нибудь пустяках. Я прислоняюсь к краю стола и хочу, чтобы «какие-нибудь пустяки» увлекли меня в забвение. Может быть, мне снова удастся потерять себя сегодня ночью, совсем так же, как много ночей подряд за последние пару месяцев… Нет – этого не случится, потому что в данный момент у меня «не встанет», даже если от этого будет зависеть моя жизнь, так как я выпил достаточно алкоголя, чтобы убить любое сексуальное желание, которое могло у меня возникнуть к любому человеческому существу. Даже если бы Эбби вошла сюда прямо сейчас и сказала, что она снова будет со мной, если я займусь с ней любовью, я всё равно не смог бы.... Итак, я готов отключиться, и я остро уверен в том, что это произойдет в ближайшие пятнадцать минут, так что даже если бы я каким-то волшебным образом стал способен «сделать это», моя партнерша всё равно не была бы удовлетворена… а мне нравится жить под этим великим американским девизом – «удовлетворение гарантировано». Но поддерживать мою дутую славу на работе и правда необходимо, поэтому я буду прикидываться, что заинтересован – какой вред от короткого поцелуя? - Тебе нужно лечь спать. Эрин, ты говоришь мудрые слова. Мне нужно, мне нужно, но я так пьян, что не могу вспомнить, сколько комнат в моей квартире и где находится спальня, а уж тем более – где кровать. У меня мерзнут руки, и я сжимаю их, ладонь к ладони, стараясь согреть. Я смотрю на Эрин, пытаясь заставить себя смотреть на нее как на объект желания. Она молодая, хорошенькая, умная, и всё это не может вызвать у меня влечение к ней, потому что я, как и прежде, люблю Эбби. Эбби, возможно, думает, что я сошел с ума, после моего тупого поведения на вечеринке. Я увидел ее, стоящую там без Картера, одну, и наконец-то сказал ей, что скучаю по ней. Когда она заговорила о чашке кофе, обеде или пицце, причем всё это могло иметь место только в присутствии Картера, я прикоснулся к ее плечу, желая обнять ее на мгновение, желая избавиться, хотя бы частично, от этой моей одержимости, прояснить тот сумбур, который творится у меня в голове. Она поняла, что я не могу мыслить здраво, и совершенно справедливо велела мне не сделать новой ошибки, и затем она ушла рука об руку с Картером, пока я стоял там, всё еще ощущая запах ее духов, чувствуя себя так, словно стою босиком в снегу вместо теплой спальни Сьюзен. Эбби, moja lipa Эбби. Она больше не любит меня. Я хочу перестать любить ее, но не могу, поэтому я остаюсь влюбленным в нее, наблюдаю за ней, хочу, чтобы всё у нее наконец было в порядке. Я понимаю, что она любит Картера, но он должен сделать ее счастливой, чтобы я перестал любить ее. Она не выглядит счастливой. Я бы всё отдал, чтобы она почувствовала себя лучше, но я всегда делаю всё неправильно, когда стараюсь помочь, так что я решаю оставаться в стороне. Я больше не знаю, как с ней разговаривать. Каждый раз, когда я пытаюсь поговорить, то вспоминаю те ночи, когда мы вместе лежали в постели, когда я слушал биение ее сердца, счастливый, что я жив. Эбби была моим единственным другом, а после карантина в больнице, когда я понял, что она стала подругой Картера, я стал терять ее. Когда она не была с Картером, мы могли поговорить. Когда она жила в моей квартире после того, как этот чертов подонок Брайен напал на нее, нам было весело. Мы не были близки физически, но я наслаждался ее присутствием и понял многие вещи, связанные с ней, которых не мог понять, пока мы были вместе. Каждый день она забывает что-то обо мне, и каждый день какая-то частичка меня умирает. Кто-то сочтет мою любовь чрезмерной и бесплодной, но я по-прежнему нуждаюсь в том, чтобы верить во что-то, в кого-то, и я больше не могу верить в себя. Раньше я ревновал к Картеру, завидовал ему, но теперь я иногда испытываю к нему жалость. Хотя он временами и не осознает этого, он часто бывает совсем таким же, как я, одиноким и неуверенным в себе, зависимым от любви, нуждающимся в том, чтобы любить Эбби и убежать таким образом от своих собственных проблем. К счастью, в отличие от меня, у него есть друзья, которые помогут ему, если он пошатнется, и которые направят его назад на правильный путь. Если бы он сделал Эбби счастливой, я бы отпустил ее, но он не делает ее счастливой, не понимает, почему она несчастна. После того, как Эбби снова начала пить от случая к случаю, он сцепился со мной, рассердившись не на шутку, и сказал кое-что, что застряло у меня в душе надолго – «Если ты не помогаешь ей, ты ранишь ее». Он говорил правду, ту горькую правду, которую я долго игнорировал, но он не знал, что Эбби сопротивляется той помощи, которая ей нужна, что она так давно помогает другим, что больше уже не знает, как принимать чью-то помощь. Мой отец однажды сказал, что у каждого есть право испортить и разрушить свою собственную жизнь, и что никто другой тут не ответственен – что бы ты ни делал, ты должен отвечать за это, и ни тебе, ни другим нельзя винить своих друзей или любимых за то, что ты делаешь. Чтобы тебе помогли, ты должен желать этой помощи, и даже если у тебя нет никого, кто хочет помочь в данную минуту, то в один прекрасный день кто-то появится. Это действительно, действительно плохая идея – пить, потому что я уже готов расплакаться от всех этих мыслей, а мне будет очень неудобно плакать на глазах у Эрин. Лучше я вернусь к обольщению, или, лучше сказать, к моей жалкой попытке такового. Я должен отодвинуть разум куда-нибудь подальше и позволить своему телу делать для меня то, что нужно, поскольку мне говорили, что я выгляжу очень хорошо для своего возраста, и что женщины находят меня красивым. Ну вот! Снова я философствую… Я желаю себе не думать и зову: - Послушай, Эрин… Она слегка улыбается и придвигается поближе ко мне. - Да? – спрашивает она, очевидно, гадая, что выдаст после этого мой опьяневший мозг. - Ты очень милая девушка, - говорю я, проводя пальцами по ее груди, легко, почти не дотрагиваясь до нее. В темноте она будет выглядеть немножко похожей на Эбби, когда у той еще не было этих ужасных светлых прядей в волосах. Если я закрою глаза, то смогу притвориться перед самим собой, что Эрин – это Эбби или моя жена. Я не должен закрывать глаза, я должен думать об Эрин как об Эрин, а не как о той, кто изгонит моих призраков, об Эрин как о красивой молодой женщине, о ней самой, и не сравнивать ее с теми двумя, которых я потерял. Но, несмотря на все мои старания, я всё-таки сравниваю ее с ними. Эрин – студентка-медик; Эбби была студенткой-медиком, когда я встретил ее. Даниэла была примерно в возрасте Эрин, когда умерла… Это явно не то, о чем я должен думать, когда думаю о том, чтобы поцеловать женщину, поэтому я заставляю себя посмотреть на ее груди, но мне не удается вызвать никаких сладострастных мыслей. Я поднимаю глаза и вижу, что Эрин начинает наклоняться ко мне, и моя темная сторона смеется надо мной. Она хочет тебя, говорит темная сторона. Она не хочет твоей любви, твоей верности, твоей дружбы, она хочет твое тело. Она видит только тело, и она не видит твои страхи и ночные кошмары, она не хочет видеть их, никто не хочет. Никто никогда не полюбит тебя, Лука, ты потерял ту единственную женщину, которая любила тебя безо всяких условий, ты не спас ее. Ты был недостаточно сильным, чтобы сохранить другую, ту, которая, как ты думал, сокрушит озлобленность и гнев, которые ты всегда носишь внутри себя. Всё, что у тебя осталось – это твоя жалкая, не заслуживающая уважения одинокая жизнь, она ничего не стоит, и ты окажешь всем услугу, положив ей конец… Я содрогаюсь и прогоняю эти мысли, сконцентрировавшись на поцелуе. Наши губы соприкасаются, и я хочу поцеловать ее, быть страстным, забыть, что я пьян и одинок и без единой души в мире, которая может назвать меня другом, но тут я случайно заглядываю в ее глаза – и отчаянно хочу исчезнуть. О чем я думаю? Она настолько моложе меня, она чья-то дочь. Что бы я подумал, если бы какой-нибудь старый пьяный идиот вот так целовал мою Ясну? Наши губы остаются прижатыми друг к другу, но Эрин на самом деле не хочет целовать меня, а для меня это – всё равно что целовать мою собственную дочь непристойным, грешным образом. Эрин прекращает неловкое молчание быстрым поцелуем, с тем чмокающим звуком, какой бывает, когда целует ребенок, и я чувствую себя еще более пристыженным. - Знаешь, если ты пытаешься меня соблазнить, то это не лучший подход. Эрин выдавливает слабую, короткую улыбку, говоря это, но видно, что она всё еще нервничает, и я решаю отбросить этот фальшивый и бессмысленный фарс, потому что знаю, каким должен казаться ей сейчас, и что она должна думать. Она одна в чужой квартире, с пьяным мужчиной, который крупнее и сильнее, чем она, и чьи авансы она только что отвергла. Если бы я был женщиной, то, несомненно, не хотел бы оказаться в такой ситуации. Я кладу руки ей на плечи и пытаюсь выглядеть подружелюбнее, хотя наверняка по-прежнему выгляжу как идиот. - Правда? – я благодарен ей за ее поддразнивание, за то, что она не злится на меня и не убегает. Я надеюсь, что она встретит приятного молодого мужчину или женщину и будет счастлива. Я надеюсь, что она никогда не столкнется с такими людьми, как я. - Девушку сначала нужно напоить. – По крайней мере, она находит юмор в этой ситуации, это хорошо. - Я думал, ты уже пьяна… - говорю я глупо, зная, что этого не может быть, поскольку она отвезла меня домой на машине. Все эти глубокие размышления оставляют меня в замешательстве, и теперь я еще ближе к тому, чтобы отключиться, чем был раньше. - Где спальня? – спрашивает Эрин настойчиво. Ну, в этой квартире есть хоть один разумный человек, и мне лучше послушаться ее, прежде чем я упаду на пол. - Мне кажется, это где-то там, - говорю я, всё еще не уверенный, сколько этажей в моей квартире. Один, два, нет, половина – я снова смеюсь и снимаю руки с ее плеч, так что мы можем отправиться на поиски спальни. Эрин незамедлительно устанавливает, что моя спальня на втором этаже моей квартиры, и находит лестницу. После этого мы обнаруживаем, что я не могу подняться по лестнице самостоятельно, поэтому она захватывает в обе горсти мою рубашку и принимается осторожно подталкивать меня вверх по ступенькам. Внезапно на меня накатывает неодолимая потребность петь, но я не могу повысить голос громче шепота. Всё, что приходит мне на ум – строчка из старой народной песни, которая кажется в какой-то мере подходящей к случаю. - Di je bija, da je bija, lipo mu je bilo… - бормочу я. «Где бы он ни был, он хорошо проводил время…» Прежде чем я успеваю припомнить остаток песни, мы находим мою спальню. Когда я вхожу туда, то едва не впечатываюсь лицом в стену, но всё-таки мне удается отыскать выключатель довольно быстро. От света болит голова, и на миг меня охватывает головокружение, пока я стараюсь определить, где именно находится кровать. В этот момент я вспоминаю, что есть хорошая причина для «Лука не танцует», и что мне не следует игнорировать ее, даже если я пьян. Хоть я и веду себя в последнее время точно подросток, свихнувшийся от избытка гормонов, я безусловно не обладаю телом подростка, и сейчас оно дает мне знать, насколько сильно ненавидит меня, яростной болью в ноге, которая была сломана много лет назад. Хвала господу за обезболивающие, потому что я смогу принять что-нибудь от боли, когда просплюсь после спиртного. Моя левая нога продолжает эту месть тела, отказываясь работать, а правая зацепляется за нее. Эрин понимает, что мне нужна помощь, чтобы добраться до постели, так что она кладет одну мою руку себе на плечи и ведет меня к кровати. - Останешься на ночь? Пожалуйста, скажи «да», Эрин. Я не в силах проспать еще одну ночь в этой пустой квартире, которая наполнена призраками, терзающими меня ночь за ночью. Мне нужен кто-то, кому я могу предложить завтрак, кому я могу дать полотенце, чтобы вытереться, кто-то, кто нуждается во мне даже по какой-нибудь дурацкой, мелкой причине. - Я буду спать на диване. Умный выбор. Но я тем не менее делаю последнюю попытку. - О-о… у меня большая кровать, там много места. Если бы я только мог сказать ей, как сильно нуждаюсь в том, чтобы почувствовать чье-то тепло сегодня ночью, держать в объятиях другое человеческое существо просто чтобы знать, что я всё еще жив. - Не сомневаюсь, - отзывается она резко, и я понимаю ее. Три попытки, и ты выбываешь… Эрин высвобождается из-под моей руки, отпуская меня, и ноги мне отказывают, так что я неграциозно плюхаюсь на кровать. Как раз когда до меня доходит, что будет не слишком-то удобно спать в туфлях, Эрин опускается на колени и начинает развязывать мне шнурки. - Нет, нет, нет – я сам могу… - протестую я, чувствуя неловкость, но я, вероятно, свалюсь с кровати, если попытаюсь самостоятельно снять с себя туфли, так что, наверное, мне будет менее неловко, если я позволю ей сделать это. - Нет, нет, давай я, - говорит она, продолжая распутывать узлы на шнурке. Я подпираю голову ладонью и смотрю на нее сверху вниз, ощущая сонливость. - Ты завтра работаешь? Если мне придется работать завтра с похмельем, которое, как я подозреваю, разрушит около половины моих мозговых клеток, то я, по всей видимости, кончу тем, что убью кого-нибудь – пациента или самого себя. К счастью для пациентов, завтра у меня выходной, и единственное место, где я буду находиться – это моя кровать, где я проведу весь день с моими верными обезболивающими и салатницей, исполняющей роль тазика для рвоты. - Нет, нет, нет, нет – никакой работы, - бормочу я, возможно, несколько истерически. - Это хорошо. – Ее пальцы продолжают бороться с упрямым шнурком, и минутой позже она стягивает с меня левую туфлю. Я не уверен, ношу ли я ботинки или туфли. Здесь с этим сложно. Здесь у обуви столько разных названий, и так много туфель считают ботинками – или ботинки считают туфлями? ((Слово «boot» – «ботинок» – обычно употребляется для обуви выше щиколотки, в том числе сапог, а также военной, спортивной и другой специализированной обуви; «shoe» – «туфля» – для обуви ниже щиколотки. – Примеч. пер.)) Эрин напоминает мне маму. Хотя я теперь уже могу думать как на английском, так и на хорватском, я всегда думаю о ней как о маме, никогда – как о «mom» или «mother», даже если в разговоре с кем-нибудь называю ее «mom». Маме раньше приходилось распутывать ту кашу, в которую я умудрялся превратить свои шнурки. Я садился на стул в коридоре, и она опускалась передо мной на колени и тянула за шнурки, пока дело не сдвигалось с места и ботинок наконец-то удавалось снять. Закончив, она читала мне лекцию о том, как правильно завязывать шнурки, а я обычно наклонялся к ней и целовал ее в щеку. Нет – сейчас это неподходящее направление для мыслей… Мне лучше поскорее лечь спать. Я чувствую всё большее смущение. Эрин сильно тянет за второй упрямый шнурок, и он распускается. Она снимает с меня вторую туфлю. Я бросаю взгляд на ее руки, и случайная мысль приходит в голову из ниоткуда. Прежде чем я успеваю как следует подумать, она вырывается словами: - Почему ты захотела стать врачом? Она смотрит на меня снизу вверх и улыбается, и выглядит слегка озадаченной моим вопросом. - Я не знаю. Люблю биологию. Мои глаза внезапно наполняются слезами, и я боюсь моргнуть, чтобы не дать им вылиться наружу. Ее слова так чисты, так наивны, так похожи на мои собственные, когда в первый год учебы в медицинской школе меня спросили, почему я хочу стать врачом. Со временем я понял, что хорошо успевать по биологии – это никак не то, что делает тебя врачом. Отцовство научило меня заботиться о людях, понимать, что нужно дорожить каждой чужой жизнью как своей собственной, или как той жизнью, которую ты помог создать. Я не понимал истинного значения целительства, пока мне не пришлось зашить порез на руке одной старой женщины, используя водку как дезинфектант, безо всякой анестезии, зная, что эта женщина испытывала ужасную боль от моих стараний, но что я на самом деле помогал ей. - Я стал врачом, чтобы лечить людей. Чтобы помогать им… - Я глубоко вздыхаю и пробую улыбнуться, но мои глаза начинают закатываться, и я снова падаю на подушку, поскольку мой усталый мозг больше не может поддерживать мое тело. Я думаю о древнем изречении: «Врач, исцели себя сам» – и чувствую, как меня снова поглощает пустота. Я исцеляю людей, день за днем, погружаюсь в их жизни на час или два, иногда они ранят меня, но потом они уходят, и я понимаю, что это я – тот, кто нуждается в исцелении, потому что я никогда по-настоящему не исцелю их, если не могу исцелить самого себя. Но я слишком слаб, чтобы выполнить эту задачу в одиночку, и никто другой не хочет помочь мне, так что я брошен умирать медленной смертью, убивая себя день за днем. - Ты помогаешь. Каждый день, - говорит она, возможно, сбитая с толку моим подавленным состоянием. Бедная девочка. Она не знает, что я больше никого не могу вылечить, что я ни на что не годен, что я болен тяжелее, чем некоторые из моих пациентов. Она не знает, как часто мне хочется, чтобы я мог умереть вместо Марка Грина. Бог поистине несправедлив, когда выбирает, кто умрет. Люди, которые наконец-то собрали воедино свою жизнь, сражены, прежде чем могут достигнуть того, чего желали, а люди, которые хотят умереть, никогда не умирают. Марк мертв, оторван от любящей жены и дочерей, которым его общество могло бы пригодиться еще столько лет, а я живу, постепенно угасая и никого не исцеляя… - …Но они чужие. Всегда чужие... Завтра – нет… Я больше не в силах держать глаза открытыми, я уже сам себя не понимаю, и я уверен, что завтра не вспомню ничего из этого. Эрин укрывает меня одеялом и перемещается вокруг кровати, укутывая меня. Хотя она и не знает этого, но она немного помогла мне сегодня тем, что не поддалась мне, заставила задуматься о некоторых вещах, о которых я уже давно не думал. Когда я засыпаю, то шепчу: «Lacu noc», ей и никогда не покидающим меня призракам… THE END
Lubasha Visnjic: Инна ЛМ Класс)) Всегда любила рассуждения персонажей на прошедшую серию. Ведь мы только видим, но не слышим их мысли.
Starley: Спасибо за фанфик, Инна!
Инна ЛМ: Lubasha Visnjic пишет: Ведь мы только видим, но не слышим их мысли Особенно это касается Луки - из него вообще лишнего слова не вытянешь насчет того, что он думает и чувствует... Психотерапевту, к которому посылала его в принудительном порядке Керри в 9 сезоне, можно только посочувствовать. Как говорил один персонаж Аркадия Райкина, "вы меня хотите поставить в тупик своими вопросами, а я вас поставлю в тупик своими ответами".
Инна ЛМ: Пожалуйста, Starley! В этой теме будет еще минимум один рассказ, другого автора - больший по объему, но он пока не готов.
Lubasha Visnjic: Инна ЛМ пишет: В этой теме будет еще минимум один рассказ, другого автора Ммм, как интересно
Starley: А что за рассказ, Инна?
Инна ЛМ: Всё из того же неисчерпаемого кладезя - сайта fanfiction: рассказ автора Paperback-writer3 "Midnight" (примерно на 10 страниц распечатки). События происходят "вокруг" этой серии, но несколько альтернативны.
Инна ЛМ: Полночь (Midnight; автор – Paperback-writer3; оригинал – на fanfiction.net, раздел ER) Перевод – Инна ЛМ Глава 1. Бессонница От автора: действие этой главы происходит за день или два до серии «Hindsight». Что за ирония – она не могла спать. Ее сегодняшний рабочий день потребовал таких затрат сил. Уже на середине смены она была готова заползти обратно в постель. Как-то ей удавалось держать глаза открытыми. Чудо, что она никого не убила, хотя искушение стало всепоглощающим, когда некий главврач вошел в операционную, а у нее в руке как раз был скальпель. После того как из нее была высосана каждая унция физической и душевной энергии, какой она обладала, и еще сверх того, она покинула больницу, чтобы отправиться на свою другую работу, предполагающую полную занятость: она была матерью. Когда Элла была накормлена, переодета, вымыта и уложена в постель, Элизабет наконец освободилась, чтобы поспать. Однако, когда она уложила свое ноющее тело на кровать, сон не пришел. И вот теперь она бродит по дому как спятившая жертва бессонницы, кем она и является. Прежде чем войти в каждую комнату, она приотворяла дверь на щелку и заглядывала туда, как боязливый ребенок. Она почти заставила себя поверить, что если будет повторять этот ритуал вновь и вновь, то в конце концов найдет Марка, дремлющего на честерфилдовском диване ((Стиль кресел и диванов в Англии XIX в. – больших, с кожаной обивкой, глубокой простежкой, обитыми вертикальными подлокотниками. – Примеч. пер.)). И после этого ее жизнь станет такой же, какой была до его смерти. Такой, какой должна быть. Это было до идиотизма глупо, она и сама знала, но в час ночи ничто уже не имело смысла. Элизабет осторожно приоткрыла дверь гостиной в третий раз и проверила каждое из мягких глубоких кресел. Нет тут никаких мертвых мужей, подумала она с горечью, возьми себя в руки, Элизабет, он не вернется. Подавленная, она опустилась на диван, позволив себе утонуть в его огромных подушках. Она подкрутила термостат, но всё равно дрожала. Это был холод того рода, который идет изнутри. Она завернулась в шерстяной плед в тщетной попытке согреться. На кофейном столике она заметила фотоальбом, который листала предыдущей ночью. Она положила альбом себе на колени и стала всматриваться в его глянцевые страницы. Это было всё, что осталось ей от ее мужа. Она с тоской проводила пальцами по изображениям человека, который всего лишь несколько месяцев назад был в ее объятиях. Из ее глаз беззвучно текли слезы и капали на фотографии. Эти моментальные снимки ее прошлого были как сладкий яд. Она смаковала воспоминания о Марке, но это разъедало ее изнутри – понимание, что этого больше не будет. Это не было болью, как в те ужасные первые дни. Время, возможно, не лечит все раны, или хоть какие-то раны, в данном случае, но оно действительно оказалось неплохим анестетиком. Это не было пустотой, которую она ощущала, когда смотрела вниз, в холодную землю, и видела тот проклятый черный ящик, называемый гробом. Овдовевшая или нет, она по-прежнему была Элизабет Кордей. Не совсем той же личностью, которой она была раньше, но тем не менее личностью. Она попросту чувствовала себя погасшей. Словно внутри нее была свеча, которая горела, питая ее душу, а потом кто-то явился туда с ведром ледяной воды. Она содрогнулась, когда заставила себя увидеть будущее, которое ожидало ее. Там не будет никакой великой трагедии, но это будет тяжело. Она всегда была готова встретить вызов. Но без постоянного сияния этой внутренней искры ее мотивация, казалось, исчезла. В эти дни она видела мало цели и смысла в том, чтобы жить. Если и была причина, по которой она продолжала держаться – так это то, что единственная остающаяся альтернатива оставила бы Эллу круглой сиротой. Сквозь эти назойливо повторяющиеся болезненные размышления она вроде бы услышала какое-то движение снаружи. Шум был таким тихим, она не была уверена, что на самом деле что-то слышит. Может быть, она лишь хочет услышать. Вот оно, снова. Может ли… возможно ли, что… Брось, Элизабет, мысленно выбранила она себя, неужели ты ждешь, что он вот так возьмет и появится у тебя на пороге. Вся эта нехватка сна заставляет твое воображение играть с тобой шутки. Тем не менее она различила этот таинственный звук снова, и на этот раз об ошибке и речи не было. Кто-то подходил к ее парадной двери. Она отшвырнула одеяло и стремглав побежала в прихожую. Она отперла дверь и выглянула наружу, только наполовину ожидая увидеть кого-нибудь. Но она увидела знакомое лицо – человека из больницы, приближавшегося к ее двери с пакетом в руке. Глава 2. Гость - Доктор Ковач, - воскликнула Элизабет. Почему, ради всего святого, он здесь, у моих дверей, в такой безбожно неподходящий час? - Доброе утро, доктор Кордей, - ответил он, нервно улыбаясь. - Почему?.. – начала она недоверчиво. - Вы забыли варежки Эллы, - объяснил он, - а я не могу и подумать о том, что ее маленькие ручки будут мерзнуть. У меня только что закончилась смена, так что я решил проехать мимо вашего дома и опустить их в почтовый ящик. Он прошел несколько последних оставшихся шагов до крыльца и вложил ей в руку бумажный пакет, в котором виднелся комок разноцветной шерсти. - Я не собирался будить вас, - извинился он. - Не беспокойтесь, - сказала она устало, - в последнее время я не слишком много сплю. Он встретился с ней глазами, она заметила некую разновидность доброжелательного понимания в выражении его лица. После короткой паузы он опустил взгляд вниз, внезапно найдя свои ботинки очень интересными. - Спасибо вам, - сказала она, нарушая неловкий перерыв в разговоре, - за варежки, я имею в виду. - Всегда пожалуйста, - ответил он, - увидимся на работе. Счастливых вам праздников. Он неохотно повернулся и пошагал было с усталым видом назад к своей машине, припаркованной на подъездной дорожке. - Подождите, - сказала она вопреки самой себе. – Снаружи ужасно холодно. Не хотите ли зайти и выпить чего-нибудь горячего? Лука остановился, затем обернулся к ней. - Я слышал, что британцы знамениты своим чаем, - проговорил он, снова используя свои познания в национальных блюдах для того, чтобы произвести впечатление на женщину, - а я был бы рад узнать это на личном опыте. Сквозь многочисленные слои горя и печали она поняла, что отвечает на его лучезарно сияющую усмешку. Когда она поставила чайник на плиту, то уловила свое мгновенное отражение в донышке одной из висящих на стене кастрюль и поняла, почему Лука ранее выглядел таким озадаченным и смущенным. Она была в полном беспорядке. Глаза у нее были красные и опухшие, и на лице остались влажные дорожки там, где по нему стекали слезы. Ее волосы превратились в хаотическую путаницу завитков, напоминая гнездо какой-то крупной птицы. И в довершение всего, халат, который она надела поверх пижамы, был, весьма вероятно, самым старым и изношенным предметом одежды, какой ей вообще принадлежал. - Ради бога, простите меня, я, наверное, похожа на пугало, - стала она извиняться, чуть покраснев, и начала торопливо подниматься по лестнице, чтобы попытаться придать себе презентабельный вид, но он мягко дотронулся до ее плеча, останавливая ее. - Не беспокойтесь, - сказал он тепло, - очень немногие люди способны выглядеть красивыми в такой ранний утренний час, - он слегка погладил одну из ее своенравных кудряшек, - и вы – одна из них. Теперь наступила ее очередь уставиться в пол. В первый раз за несколько недель она почувствовала, что ей по-настоящему тепло. Скорее даже жарко, сказать по правде. По-видимому, это еще один симптом хронической нехватки сна, сказал ее внутренний голос. И как раз тогда чайник негодующе засвистел. Элизабет отвлеклась от этих мыслей, занявшись приготовлением двух чашек чая. Она обернулась к Луке, чтобы спросить его, как он предпочитает пить чай, и обнаружила, что он уже сходил к холодильнику и принес молоко и сахар. Когда чай был готов, они оба взглянули на кухонный стол. Тот всё еще был заставлен посудой, оставшейся от завтрака и обеда. Элизабет робко улыбнулась. - Может быть, нам лучше посидеть в гостиной, - предложила она. Он кивнул, и они перешли в соседнюю комнату, неся дымящиеся чашки. Элизабет опять села на честерфилдовский диван, а Лука – в кресло, напротив нее. Они молча пили чай, каждый внимательно смотрел на другого поверх ободка его или ее чашки. - Очень вкусно, - похвалил он. Он бросил взгляд на фотоальбом, лежавший раскрытым на столике. - Это было снято в Нью-Йорке? – спросил он, указывая на фотографию Марка на фоне городского горизонта. - Да, - ответила она с грустью, - мы встретили там Новый Год, пока Марку удаляли опухоль. Стоило лишь произнести его имя, и от одного этого слезы начали собираться в ее глазах. Она поспешно захлопнула альбом и поискала место, куда бы отложить его. Лука накрыл ладонью ее руки. - Простите, я просто вспоминала, э-э, перед тем, как вы появились… - запинаясь, пробормотала она, снова встретившись с ним глазами. - Я знаю, - сказал он тихо, - я знаю это очень хорошо. Я часто делаю то же самое. Моя жена, она тоже умерла, десять лет назад. Он увидел, как ее глаза стали стеклянными от слез, точно ей становилось всё труднее и труднее сдержать их. Он поставил чашку на столик и сел рядом с Элизабет. - Это нормально – плакать, - прошептал он успокаивающе, охватив одной рукой ее плечи. Она прислонилась к его плечу. - Оно… когда-нибудь оно… - всхлипнула она, - это чувство, оно когда-нибудь исчезнет? Лука всем сердцем желал сказать ей, что через несколько кратких лет она оправится от этого удара. Ему хотелось, чтобы он мог сказать, что несколько лет спустя призрак ее мужа более не станет преследовать ее сны. Лука хотел помочь. Но в последнее время он понял, что он абсолютно бесполезен в тех случаях, когда надо помочь кому бы то ни было. - Нет, не исчезнет, - сказал он печально, крепче обняв ее. - Я и не думала, - проговорила она цинично ему в плечо. Она подняла на него взгляд и горько рассмеялась, слезы струились у нее по лицу. – Но всё-таки решила, что спрошу, от вопроса ведь вреда не будет. Она удрученно вздохнула и опять заплакала, прижавшись головой к его груди. Он нерешительно погладил ее влажную щеку большим пальцем. Он был по-настоящему ошеломлен, глядя на женщину, сотрясающуюся от горя в его руках. Он всегда считал Элизабет очень сильной женщиной, совершенно не склонной ко всякому сумасбродству и бессмысленным поступкам, быть может, даже немного черствой. И, однако, вот она, изливающая на него больше эмоций, чем он мог заподозрить у нее... Он уткнулся лицом в ее жесткие волосы. Как сладок запах женщины… Он удивлялся самому себе – как я очутился здесь? Я только и собирался, что занести варежки, а потом, может быть, поехать в бар. Теперь же я здесь, с женщиной, дрожащей у меня на руках… С учетом всех обстоятельств, осознал он с удовольствием, это более или менее то место, где я и надеялся быть. Может быть, мне в результате не придется проводить сегодняшнюю ночь в одиночестве, подумал он лукаво. Он прислонился своей щекой к ее щеке, приглушенный звук ее плача эхом отдавался в ушах. Она обхватила рукой его шею и цеплялась за него, точно за последнюю соломинку. Он мягко вдавил ее спиной в пышные подушки. Она не сопротивлялась. Лука улыбнулся самому себе. В своем горе она полностью сдалась ему. Он нежно зарылся пальцами в ее спутанные волосы, удерживая ее лицо в каких-то миллиметрах от своего. У нее такие изумительные, густые волосы, подумал Лука лениво, совсем как у Даниэлы. Неожиданно перед его внутренним взором остался один только образ его покойной жены, улыбающейся ему. Господи, ему не хватало ее. Стараясь снова сосредоточиться на той женщине, которая была в его объятиях, он посмотрел ей в глаза. Ей тоже кого-то не хватало. Он виновато подумал, что могло бы случиться, если бы он вместо Даниэлы был дома с детьми тем роковым вечером. Что, если бы он умер, а она выжила? Что, если бы это Даниэла сейчас лежала на диване с мужчиной, которого она едва знает, готовым поцеловать ее. Лука вздрогнул при мысли о том, что какой-то скот берет его вдову, когда рана в ее сердце еще только заживает. Хотя Лука перестал верить в рай много лет назад, сейчас ему неотвязно представал мучительный образ Марка, смотрящего на него сверху с небес. Он вернулся к реальности, к дыханию Элизабет, щекочущему его лицо. В оцепенении он отодвинулся от нее и сел прямо. Он безмолвно поклялся, что никогда не сделает такой ужасной вещи Элизабет, или памяти Марка. Но может ли он доверять себе в том, что сдержит этот обет? Последние месяцы были заполнены потворством своим желаниям, и эти поблажки самому себе ослабили его силу воли. Он ласково провел пальцами по воротнику ее халата. Ее глаза следили за движениями его рук. Он знал, что она напугана, и ее страх сделал ее еще уязвимее и беззащитнее. Его ахиллесовой пятой было женское тело, понял он со стыдом. Как бы то ни было, он продолжал раздвигать отвороты ее халата на груди. И тут он тихонько засмеялся. - Никогда не представлял вас игроком в хоккей, - прошептал он, отняв руку. - Это свитер Марка, - хрипло откликнулась она, - но мне нравится носить его дома. Я знаю, это глупо, но тогда как будто маленькая частица его по-прежнему со мной. Она не могла поверить, что только что призналась ему в еще одной из своих привычек вдовы-слегка-нестабильной-умственно. Ей действительно нужно хоть немного поспать. - В этом нет ничего глупого, - заверил он ее. – Я всегда ношу в кармане платок Даниэлы, так что я никогда о ней не забываю. Он достал из кармана маленький чистый пакетик из прозрачного пластика и вынул из него квадратик тонкой белой материи. Он развернул его, чтобы показать ей сложную вышивку. - Красиво, - сказала Элизабет, - она сама вышивала? - Да, - ответил он, и его глаза внезапно затуманились. Ему нужно незамедлительно переменить тему, прежде чем он тоже начнет реветь. - Я никогда раньше не знал, что Марк играл в хоккей, - сказал он бестактно. - Ну, он сделал стремительную карьеру запасного игрока в средней школе, - ответила она, с любовью вспоминая всю эту историю. – Малуччи никогда не рассказывал вам о том времени, когда он играл в хоккей вместе с Марком? Лука покачал головой. - Видите ли, - начала она ностальгически, - хоккейная команда, которую Малуччи собрал на скорую руку, просуществовала недолго… И так Элизабет приступила к повествованию. Конечно же, эта история напомнила Луке о том случае, когда он устроил каток на заднем дворе для своих детей, и он поделился этим с Элизабет. Вскоре они обнаружили, что обмениваются анекдотом за анекдотом о своих покойных супругах. Часы пробили три, как раз когда Лука завершил рассказ о том, как он впервые встретился с родителями своей жены. Это было довольно юмористическое описание, и Лука с Элизабет поняли, что они оба смеются громче, чем бывало с ними за целые месяцы. Когда смех утих, Элизабет смахнула слезинку с лица Луки. - Боже милостивый, теперь и вы тоже плачете, - проговорила она пораженно. - Посмотрите на нас, да мы просто парочка всхлипывающих психов. Лука хихикнул, от чего по его лицу потекло еще больше слез. Плакать было хорошо. Прошло слишком много времени с тех пор, как он делал это в последний раз. - Кстати, о психах, - фыркнул он. – Даниэла несколько месяцев проработала медсестрой в психиатрическом отделении больницы… ***************** Солнечный свет танцевал по лицу Луки, пробуждая его от сна, лишенного сновидений. Когда он огляделся вокруг, то оказалось, что он находится в незнакомом месте, с незнакомой женщиной, лежащей рядом с ним. Господи, выбранил он себя мысленно, что он натворил на сей раз? Тут он узнал лицо Элизабет Кордей со следами слез, покоящееся у него на плече. Постепенно вернулись все события прошедшей ночи. Он был горд собой. Он провел ночь на диване, с женщиной – даже не раздевшись. Он осторожно встал, не потревожив ее. На цыпочках он прокрался к входной двери. Однако он явно еще не полностью проснулся, потому что наткнулся на маленький столик и сбил с него стопку книг, которые с шумом приземлились на пол. Элизабет раскрыла один глаз. - Доктор Ковач? – оглушенно проговорила она спросонья. – Куда вы идете? - Домой, - ответил он. – Мне бы не хотелось, чтобы ваша дочь проснулась и застала в доме незнакомого мужчину. - А какое ей до этого дело? – сказала она с улыбкой. – Она была зачата не на брачном ложе. Вы еще убедитесь, доктор Ковач, что я не та типичная британская жеманница, какой вы меня считали. - Пожалуйста, - сказал он, - называйте меня Лукой. - Хорошо, Лука, увидимся на работе, - с этими словами она перевернулась на другой бок и снова уснула. Глава 3. Освобождение От автора: действие этой главы происходит на следующий день после рождественской вечеринки у Сьюзен, то есть за сутки до того вечера, когда Лука и Эрин Харкинс попали в автомобильную аварию в серии «Hindsight». - Это уже четвертая автомобильная авария за нынешний уикэнд! – заметил Галлант остальным врачам, которые, дрожа от холода, ждали во дворе прибытия «скорых». - Лучше тебе к этому привыкнуть, - отозвалась Сьюзен. – Едва дороги обледеневают, начинается сезон массовых столкновений. Керри толкнула дверь и вышла наружу в сопровождении Пратта и Эбби. - Получилось так, что нам посылают четверых из пяти выживших, вместо только троих, - сообщила им Керри. Она распределила пациентов врачам, как раз когда подъехали «скорые». Лука внутренне вздрогнул и поморщился, когда открылись задние дверцы «скорой». Его пациенткой была обильно залитая кровью маленькая девочка, у которой изо лба торчал большой осколок стекла. Пока парамедик докладывал Луке имя и жизненные показатели девочки, крошечная пациентка смотрела снизу вверх на врача огромными умоляющими карими глазами. Она так походила на его дочь Ясну, что ему стало нехорошо. - Где моя мамочка? – стонала она. – Я хочу к моей мамочке. - Не волнуйся, - заверил девочку Лука, когда ее повезли внутрь. – Мы ее отыщем. Лука никогда никому не говорил об этом, но лечение таких вот маленьких жертв травм было самой болезненной из всех надрывающих сердце задач, выполнять которые от него требовала его профессия. ***************** - Время смерти: четырнадцать пятьдесят шесть, - объявила Сьюзен, положив дефибриллятор. Галлант посмотрел на женщину, безжизненно обмякшую на столе. - Не удалось разыскать ее детей или мужа? – спросил он. - Несколько человек умерли на месте, - ответила Эбби. – Ее мужа отвезли в Северо-западную, и он в критическом состоянии. Лука вошел из соседней травмы. Он остановился на полушаге при виде трупа. - Это Мелани МакНил? – спросил он. Сьюзен кивнула. Тот микроскопический запас надежды, который еще оставался у Луки, исчез. - Моя пациентка – ее дочь, - вздохнул он. - Она стабильна, но я пообещал ей, что найду ее мать. - Ну, так ты ее и нашел, верно? – ответила Эбби холодно. ***************** Лука листал карты, стараясь выбрать кого-нибудь с симптомами, которые бы не выглядели особенно смертельными. От его смены оставалось еще всего полчаса, и на сегодня с него уже было вполне достаточно трагедий. - Как думаешь, - посоветовался он со Сьюзен, которая стояла неподалеку, - грипп или боль в горле? - Я беру боль в горле. Он передал ей карту и пошел в первую смотровую. Сквозь поднятые жалюзи он разглядел молодого афроамериканца с девушкой примерно того же возраста. Лука уже собирался открыть дверь, когда кто-то сзади окликнул его по имени. Он обернулся и увидел Керри. - Я возьму твоего пациента, - сказала она. – Доктор Романо хочет видеть тебя в своем кабинете как можно скорее. Она забрала у него карту и направилась в смотровую. Лука праздно постоял там еще с минуту, уставившись в пространство. Отчасти причиной того, что его отстранение продлилось так недолго, было условие, что «со временем будут приняты другие исправительные меры воздействия». Похоже было, что это самое время наступило. Ноги у него отяжелели от страха и опасений, когда он входил в лифт. Очутившись на этаже, где располагалось хирургическое отделение, он вышел и почти сразу же наткнулся на доктора Кордей. - Лука! – приветствовала она его, с большим энтузиазмом, чем хотела показать. - Привет, Элизабет, - сказал он. В дневном свете она выглядела даже еще лучше, чем в тусклом освещении ее гостиной. Он восхитился изящным изгибом ее шеи, решительным блеском в ее глубоких серо-голубых глазах… - Куда ты идешь? – спросила она, вырвав Луку из его благоговейного созерцания. - В огненные бездны ада, - ответил он, указав вдоль коридора, который вел к кабинету доктора Романо. Она улыбнулась. - Удачи, - сказала она, - и хорошего тебе праздника. Пересечемся как-нибудь попозже. - Это было бы замечательно, - прошептал он самому себе, когда она прошла мимо него, чтобы зайти в лифт. ***************** Каким-то образом Лука пережил встречу с главврачом и худшим кошмаром любого медика. Поначалу он с облегчением узнал, что ему не придется провести много времени с этим заносчивым червяком, который возглавлял штат больницы. Его облегчение тут же снова превратилось в страх, когда Романо оставил его в маленькой комнате с пятью скучнейшими представителями рода человеческого, какие только существуют на лице земли. Это были сотрудники Ассоциации по созданию и поддержанию безопасных и продуктивных условий на рабочих местах системы здравоохранения Иллинойса, организации, единственной целью которой было попусту растрачивать дорогое время врачей. - Причина, по которой вы здесь, доктор Лука Ковач, - констатировал один из них апатично, - состоит в том, чтобы мы добрались до основания вашей проблемы и вместе смогли найти эффективное решение. За этим утверждением последовал самый мучительный эмоциональный анализ или, вернее, препарирование с расчленением, какие только можно вообразить. Глядя поверх блокнотов, они задавали ему один бессмысленный вопрос за другим своими монотонными голосами. Существенная часть этих вопросов были туманными и косвенными, и относились к таким таинственным сущностям, как «групповая динамика» и «межличностная сила». Остальные вопросы вторгались в его личную жизнь, в вещи, которые он не хотел обсуждать с посторонними. Эта назойливо-въедливая компания включала женщину с пронзительным высоким голосом, словарный запас которой, судя по всему, сводился к фразе: «Вы не могли бы конкретизировать?..», которую она требовательно произносила после каждого ответа Луки. Впервые за всю свою жизнь Лука понял, что ему не терпится попасть вниз, в приемное. Когда этот безжалостный допрос наконец-то подошел к концу, проводившая его команда быстро пришла к общему единогласному выводу, что любые глубокие эмоциональные проблемы, которые есть у их клиента, могут быть разрешены десятью сеансами с одним из психотерапевтов Ассоциации. Выходя из комнаты, женщина с высоким пронзительным голосом потрепала его по руке и одарила улыбкой, полной кривых зубов. - Ну вот, - проговорила она с покровительственной снисходительностью, - разве вам не лучше теперь, когда вы облегчили душу. Нет, подумал он, стоя в лифте, не лучше. На самом деле я чувствую себя хуже, чем до того, как явился сюда. Честно говоря, я не вижу, как мне может пойти на пользу то, что мою душу рвут на части, суют в нее нос и изучают посторонние люди, которые просто не могут быть еще равнодушнее, чем они уже есть. Он вышел из лифта и немедленно оказался лицом к лицу с Праттом, держащим пучок соломинок. - Ну, как всё прошло? – спросил Пратт. - У меня по-прежнему есть работа, - ответил Лука. Они перешли к стойке регистратуры, где уже собрались большинство остальных врачей и медсестер, занимавшихся сегодня жертвами автомобильной аварии. - Лука здесь, теперь мы может тянуть соломинки, - объявил Пратт. Каждый вытащил по соломинке из руки Пратта. Затем соломинки сравнили по длине и заключили, что у Галланта самая короткая. - Что это значит? – спросил Лука, который не имел ни малейшего представления о том, какое отношение имеют эти соломинки к чему бы то ни было. - Я должен пойти сказать той девчушке из утренней аварии, что вся ее семья погибла, - мрачно ответил Галлант. - Из другой машины кто-нибудь выжил? – спросил Лука, хотя он боялся услышать ответ. - Я так не думаю, - отозвалась Эбби. Джерри, который слушал весь этот разговор, обернулся. - Оказалось, - проговорил он, - что девочка-подросток, которая поступила после всех остальных, с ранениями лица, тоже была из той аварии. Она приехала как раз вовремя, чтобы узнать, что осталась сиротой. ***************** Оставшаяся часть смены Луки завершилась без особых событий. Он уже намеревался двинуться в ординаторскую за своими вещами, когда начал раздумывать о своей маленькой пациентке, которая потеряла семью. Он испытывал странную потребность выяснить, как у нее дела. Он определил, в какой палате она находится, но не мог набраться смелости войти туда. Помимо всего прочего, он же нарушил свое обещание. Он не сумел доставить эту девочку к ее матери. Смерть Мелани МакНил была вне контроля Луки, но он всё равно ощущал себя ответственным за это. Лука заглянул в щель между планками жалюзи и мельком увидел свою осиротевшую пациентку. Она сидела в постели, деля коробку бумажных платков с другой девочкой постарше, пока они вместе горько плакали. У второй девочки, которую Лука не узнал, почти всё лицо было закрыто бинтами. Несмотря на слезы, пациентка Луки не казалась такой полностью опустошенной, как он ожидал. Может быть, это было как-то связано с утешениями ее соседки по палате. Старшая девочка держала тонкую бледную ручку пациентки Луки в своей руке. Даже с того места, где стоял Лука и где обзор был очень ограничен, он почувствовал, что девочки черпают силы друг у друга. Он разглядел в палате третьего человека. Это была Адель, социальный работник, разговаривавшая с девочками и делавшая какие-то заметки. Через некоторое время Адель подбадривающе погладила каждую из девочек по плечу и выехала на своей коляске из палаты. - Ну, как она? – спросил Лука, как только дверь закрылась. - Лучше, чем я рассчитывала, - ответила Адель. - Кажется, она поладила со своей соседкой, - заметил Лука. - Это-то и самое странное, - сказала Адель. – Оливия, старшая девочка – единственная выжившая из другой семьи, попавшей в ту же аварию. – Она задумчиво помолчала, всё еще прокручивая в уме свою беседу с девочками. – Всё выглядит почти так, как будто общая потеря сблизила их. – Она посмотрела вверх, на высокого врача. – Им обеим предстоит долгий и трудный путь, но у меня есть интуитивное предчувствие относительно них... Как ни безумно это может звучать, но я думаю, что в конечном итоге с ними всё будет в порядке, пока они остаются вместе. Ну ладно, теперь мне нужно сделать несколько звонков. Надеюсь, я смогу найти для них обеих место в групповом доме. Счастливых вам праздников, доктор Ковач. - Счастливых вам праздников, - ответил он, и они оба разошлись по своим делам. ***************** Лука безразлично глядел в темную бездну своей кофейной чашки. Его смена кончилась почти час назад, но он так и сидел в ординаторской, погрузившись в жалость к себе. Чертовы американцы, даже не могут приготовить приличную чашку кофе. Чего бы он только не отдал за то, чтобы вернуться в Хорватию. Чтобы вернуть свою жену и детей… Ход его мыслей был прерван появлением Сьюзен, вошедшей в комнату. - Тебе повезло, что Уивер взяла твоего пациента с гриппом, - сказала она, открывая свой шкафчик. – Выяснилось, что у него лейкемия, и сейчас он наверху, в интенсивной терапии. Хорошо, что мы смогли так быстро распознать это. - Как говорится, - сказал Лука, - легких случаев не бывает. - Разве ты не освободился уже давным-давно? – спросила она. - Я прячусь от Харкинс, - сымпровизировал он жалко. - Кажется, она питает к тебе слабость, - хихикнула Сьюзен, закрывая свой шкафчик, и пошла к дверям. – До встречи, Лука. Веселого Рождества. - Веселого Рождества. В некоем меланхолическом трансе Лука собрал свои вещи и вышел из больницы. И тогда он увидел ее. Тщательно укутанная от холода, она пробиралась сквозь снег глубиной по щиколотку. - Элизабет, - позвал он ей вслед, и она повернулась к нему. - Лука, - воскликнула она сквозь шарф, который закрывал ее рот. Большая часть ее лица была не видна под этим уродливым шерстяным предметом в бело-голубую клетку, но Луке хотелось думать, что она улыбнулась, когда увидела его. Она огляделась, дабы убедиться, что вокруг никого нет. Нервно посмотрев вниз, на землю, она сказала ему: - Я бы хотела поблагодарить тебя, Лука, за то, что ты был таким джентльменом прошлой ночью. В первый раз за весь этот день Лука не испытывал такого ощущения, словно груз всего мира давит на него. - Пожалуйста, - сказал он; почему-то ее присутствие практически лишило его возможности придумать что-нибудь остроумное или учтивое, что можно было бы сказать ей. - Я бы с радостью задержалась и поболтала, - продолжила она, - но мне нужно попасть на следующий поезд, чтобы успеть домой, прежде чем няня Эллы уйдет. - Я могу подвезти тебя, - предложил он, - конечно, если ты не против. - Я была бы очень рада, - ответила она, и они вдвоем направились к его месту на парковке, - твоя «Гадюка» весьма знаменита у нас в отделении. Все мужчины-хирурги положительно позеленели от зависти. Они дошли до стройной и гладкой черной машины, и Элизабет неожиданно остановилась. - Я позволю тебе отвезти меня домой при одном условии, - сказала она с улыбкой, - поведу я. Он перебросил ей ключи, и они двинулись своей дорогой. THE END
Lubasha Visnjic: Инна, спасибо за перевод. Неожиданный для меня фанф - Лиззи и Лука...Никогда не видела их вместе. Я так поняла, что ситуацию с пациентом с лейкемией автор решил убрать от греха подальше.
Инна ЛМ: Пожалуйста! Lubasha Visnjic пишет: Неожиданный для меня фанф - Лиззи и Лука...Никогда не видела их вместе Я тоже - но недавно мне так захотелось этого, что я стала обдумывать возможность фанфика на такой сюжет. И уже ПОСЛЕ возникновения этой собственной идеи принялась искать на fanfiction что-нибудь аналогичное - и нашла вот этот рассказ (единственный), причем случайно, так как в аннотации Лука вообще не упоминается: Corday angst and lots of it. While she is wallowing in remorse, she receives an unexpected visitor, of the knight in not-so-shining armour variety (Страдания Кордей, и в большом количестве. В то время как она погружена в сожаления и жалость к себе, ей наносит визит неожиданный посетитель, кто-то вроде рыцаря в не такой уж и сверкающей броне). Как вам такая характеристика Луки? Рассказ выглядит как многообещающее начало целой серии, верно? Но увы... автор не одарил нас продолжением... Lubasha Visnjic пишет: ситуацию с пациентом с лейкемией автор решил убрать от греха подальше. Как видите, тут много чего убрали от "греха подальше" - и это, и автомобильную аварию с Эрин. Автор даже решил не пускать Луку за руль - тоже, наверное, на всякий случай... Но я ничего не имею против легкой альтернативности событий - если в целом выдерживается правда сюжетов и характеров, что, как мне кажется, мы и наблюдаем в этом рассказе.
полная версия страницы